И ещё тридцать три добродетели!
— Гра-мо-та! — неслось мне в спину, когда я кинулся прочь.
Глава четвёртая
Алтарь в пустом доме
1
Хвосты Хонгавы и Трёх Деревень
В лапшичную я успел последним.
Отец и настоятель Иссэн уже пили чай, расположившись снаружи, за отдельным столиком, вынесенным на улицу специально для уважаемых гостей. Погода выдалась чудесная: светило солнце, от туч не осталось и следа. Даже не скажешь, что зима. Лапшичная с утра пустовала, если не считать полицейского Хизэши, которому я помахал рукой. Хизэши ответил мне вялым кивком: похоже, дела у него шли не лучшим образом.
Набиваясь днём или по вечерам в помещение, люди дыханием и теплом своих тел согревали воздух в лапшичной. А так, как сейчас, было всё равно, где сидеть: под крышей или за порогом.
Понимая, что выгляжу запыхавшимся торопыгой, позором семьи, не обученным вежливости, я наскоро поприветствовал отца и монаха, после чего водрузил на стол, между чашками и чайником, клетку с моим заветным дракончиком.
— Что это? — морщась, спросил отец.
— Амулет, — объяснил настоятель, спокойный как живой будда. — Амулет из Киёмидзу-дэра. Думаю, поддельный, наших умельцев. Тонкая работа, не каждый заметит.
— Удача от него тоже поддельная? — отец поднял взгляд на меня.
Монах пожал плечами:
— Удача или есть, или нет. Её в клетку не посадишь.
— Вот! — перебил я старших, догадываясь, что позже огребу от отца славную выволочку. — Клетка! Иссэн-сан, что это за клетка?
— Клетка для дракона, — настоятель отхлебнул чаю. — С храмовой крышей. Дракон — сила, храм — почтовая станция на пути богов и будд. Сэйрю, Лазоревый дракон — благосклонность. В иных случаях — весна, расцвет. Что именно вас интересует, Рэйден-сан? Сочетание символов?
Дядюшка Ючи вынес для меня раскладной матерчатый стул.
— А если не дракон? — сесть я и не подумал. Пыхтел, сопел, восстанавливал дыхание после бега по городу. Возбуждение билось птицей в груди, просилось на свободу. — Кого ещё носят в таких клетках?
— Настырных грубиянов, — буркнул отец. — К месту наказания.
Настоятель жестом показал ему, что не сердится.
— Вы никогда не видели дам с собачками? — спросил старик у меня. — Знатных дам? В таких изящных клетках хозяйки носят собачек породы хин. Эти крошечные пёсики умещаются и в рукаве, но клетка — это изысканно. Кое-кто из даймё [21] считает хинов талисманами своих семей.
Дам с собачками я не видал, но верил опыту настоятеля.
— Значит, в рукавах? — я сдвинул ладони, показывая размеры собачек, о которых говорил старик, а потом развёл руки как можно шире. — А если собака большая? Здоровенная? Бывают клетки-паланкины для больших собак?
— Для преступников бывают, — заметил отец. — Которые хуже собак.
Я сделал вид, что не понял намёка.
— Да, — согласился настоятель. — Вы совершенно правы, Рэйден-сан.
У моего отца глаза полезли на лоб.
— В крепких и поместительных клетках, — настоятель деликатно сделал вид, что не заметил проявления отцовских чувств, недостойных самурая, — хозяева носят бойцовых собак к месту боёв. Да, это клетки-паланкины. Матёрого пса несут вдвоём, а если путь дальний, то и вчетвером, чтобы не утомляться. У этих клеток храмовые крыши из плотной ткани. Это традиция, Рэйден-сан, она сулит победу.
— Носят? — не выдержал отец. — Бойцовых собак? Что за чепуха!
Грубияны, злорадно подумал я. Семейная черта.
Старик махнул дядюшке Ючи, чтобы тот принёс ещё чаю. Махнул второй раз, предлагая мне всё-таки сесть. Я подчинился.
— Бои собак запрещены, — объяснил настоятель. — Как и любой запрет, он не исполняется. Полиция и чиновники надзора берут взятки и смотрят в другую сторону. Насколько мне известно, за четверть века наказанию подверглось менее семидесяти нарушителей по всей стране. Дюжину сослали на остров Девяти Смертей.
— Вот! — отец ликовал. — Сослали! Считай, казнили!
— Формально запрет надо соблюдать. Водить по улицам крупного злого пса нельзя, даже на поводке. Вам, Хидео-сан, это известно лучше моего. Кроме того, прогулка с очевидно бойцовой собакой — это вызов властям. Дерзость, неуважение. Можно закрывать глаза на незначительные нарушения закона, но нельзя прилюдно тыкать нарушением закону в глаза.
— Вы правы, — согласился отец.
— Те несчастные, кого отправили в убийственную ссылку, провинились не участием в боях, а чрезмерной дерзостью. Поэтому собак носят на бои в специальных клетках. Да, забыл сказать! У этих клеток есть шторы. С их помощью собак прячут от досужих взглядов.
Отец привстал:
— А если собака зарычит? Залает?
— Такое случается редко. Псы, о которых мы говорим, с детства привыкают к переноске. Кроме того, лай из клетки с храмовой крышей, из-за тяжёлой шторы — это уже не вызов и не дерзость. Это досадная случайность. Начни собака лаять, и носильщики клетки тоже разражаются ответным лаем. Выходит вроде как шутка, потеха. Все знают, все понимают, никто не спешит принимать меры.
Шторы, отметил я. Рулоны ткани под гнутыми карнизами. «Приторговываю! Охрана, охота. В суп ещё берут, особенно щенков…» Выходит, сосед Шиджеру, ты не ограничиваешься супом и охраной?
«Мы — духи воспоминаний, — откликнулся хор моего воображаемого театра. — Мы — память юного самурая. Клетка для собаки, поняли мы, запомнили мы».
— Откуда вам всё это известно, Иссэн-сан? — спросил я, когда нам принесли чай.
— Да, откуда? — эхом отозвался отец.
«Прочитали в святой сутре?» — вторым эхом звучало в его словах.
— Мой дядя, — старик улыбнулся, — разводил бойцовых собак. С детства я бегал за ним на бои. Отец бранил меня, бил, запирал на засов — не помогало. Покажите мне пса, выращенного, чтобы драться; нет, покажите мне только его хвост — и я скажу вам, откуда пёс родом.
— Хвост? — усомнился я.
— Хвост, Рэйден-сан, бывает похож на серп. Иногда же он напоминает бамбуковый лист, свёрнутый для хранения пищи. Одно дело, когда животное куплено у заводчиков Хонгавы — и совсем другое, если оно, к примеру, из Трёх Деревень… Впрочем, я увлёкся. Кажется, мы собирались идти к дому злополучного Нобу?
2
«Вы, небось, воры, да?»
Когда мы миновали ворота между кварталами, я уверился: похожий на топор лавочник не соврал, упомянув квартал Минами-ку. Здесь я бывал нечасто — ничем примечательным квартал не славился, — и в памяти отложилось, что Минами-ку невелик.
Отец вдребезги разрушил эту иллюзию.
Когда мы свернули в третий, нет, в пятый раз и двинулись, по моим ощущениям, обратно ко входу, я уразумел две вещи. Во-первых, Минами-ку заметно больше, чем мне запомнилось. А во-вторых, отец ведёт нас маршрутом своего патруля: по-другому он дорогу не вспомнит.
На кратчайший путь к цели рассчитывать не приходилось. Хорошо ещё, что отца не пришлось допьяна поить саке, завязывать ему глаза, а потом бежать впереди, вопя чужим
