нежели прямые действия. Действовать назначено вам, дознавателям».
Торюмон Рэйден, господин, отдающий приказы. Неслыханная честь, немыслимая ответственность. Гром и молния! Впрочем, если что-то пойдёт не так, гром грянет над моей головой, а молния шарахнет прямиком в моё темечко.
Я шагнул вперёд.
Слева располагалась спальня. Набитый хлопком тюфяк поверх дощатого настила. Горка смятого одеяла. Доска с письменными принадлежностями. Стопка листов дешёвой бумаги: шершавой, сероватой. Листы чистые, записей нет. Кистями и тушечницей давно не пользовались. У стены шкафчик: семь выдвижных коробок, поставленных друг на друга. Шкаф венчала крыша — соломенная шляпа. В верхней коробке лежала сменная ряса. В средней — шкатулка с зубным порошком и полдюжины щёток, сделанных из расщепленных веточек ивы. В полумраке щётки были похожи на засушенных палочников.
Больше ничего.
За дверью в торце коридора обнаружился чулан: тёмный, затхлый и пустой, как котомка нищего. Пока я обследовал чулан и спальню, мои спутники терпеливо ждали в коридоре у входа. Это правильно: сюда мы бы вместе не втиснулись. Но когда я вошёл в более просторную комнату, оба последовали за мной.
Приблизясь к окну, я поднял бамбуковую штору и закрепил, чтобы не падала обратно. В комнате сразу прибавилось света. Да, помню, я велел ничего не трогать. Но много ли тут разглядишь без света?
Вот это да! В смысле, нет. В лавках на улице Тысячи Лотосов амулетов было заметно больше. Но такого разнообразия я не встречал ни у Топора, ни у Ворона. Амулеты висели на трёх стенах из четырёх. Кроме вышитых мешочков с молитвами, здесь красовался целый зверинец: собаки, кошки, лисы, тигры, черепахи. Материал на любой вкус: кость, металл, магнолия. Монеты на шнурках. Звёздочки-сюрикены — в древности такие служили оружием, а теперь, освящённые в храмах грозного владыки Фудо-мео, тёзки нашего архивариуса, они дарили твёрдость духа и устрашали врагов. Серебряный с чернением цветок лотоса — уж не знаю, для чего. Дощечки с символами месяцев — на особую удачу в месяц рождения. Миниатюрные куклы Дарума…
Я представил короб, в котором монах таскает это добро из города в город, и ужаснулся. Небось, величиной с гору Фудзи! Или Нобу успевает распродать бóльшую часть? Тогда он просто бог торговли.
Часть оберегов попáдала со стен и теперь валялась на полу. Рассыпались пучки деревянных стрелок для защиты от злых духов. Те, что остались связанными, напоминали пучки зелёного лука на рынке. Я старался не наступать на них: сломанный амулет — к несчастью.
У стены напротив входа стоял алтарь-буцудан, накрытый шёлковым покрывалом. Судя по всему, он был разборным и переносным: рейки, сбитые деревянными штырьками. Примечателен был не сам алтарь, а то, что дверцы его были распахнуты настежь. Покрывало свисало набок, касаясь пола. Одна из двух курильниц опрокинулась и лежала рядом, засыпав пол невесомым серым пеплом. Внутри буцудана виднелись статуэтки будд и связки благовоний. Молитвенные колокольчики рассы́пались идеальным полукругом. Я не смог бы с уверенностью сказать: намеренно их разложили, или это чистая случайность?
Перед алтарём валялась кукла.
Тряпичный человечек с непомерно большой головой и короткими «ручками-ножками». За человеческие конечности их можно было принять лишь при большой доле воображения, скорее они напоминали лучи морской звезды. Куклу скроили из грубой ткани, выкрашенной в красный цвет, и облачили в кимоно с короткими рукавами, украшенное иероглифами наподобие алтарного покрывала. Чёрную шапку намертво пришили к голове.
Лица у куклы не было. Гладкий красный круг — чуть выпуклый, засаленный так, что хоть похлёбку вари. Смотрелся он жутковато.
Сарубобо, понял я.
Не просто игрушка: безликий оберег. Такие делают бабушки и матери для внучек и дочерей. Шьют из обрезков, оставшихся от пошива кимоно: сарубобо, он же «детёныш обезьяны», как рассказывала мне матушка, символ крепкой семьи. Черт лица у этой куклы нет, поэтому владелица куклы может вообразить себе грусть или радость сарубобо, в зависимости от своего собственного настроения. Где же мешочек с молитвой или благословением? Обычно он висит на сарубобо как дорожная сумка через плечо. Мешочек отсутствовал. Ну да, поэтому я и принял оберег за простую игрушку. Мятую, грязную — похоже, на куклу наступили, и не раз. Швы потёрты, залоснились; топорщатся концы ниток…
«Вы принесли мою куклу?»
И эхом:
«Ну какие у девчонок куклы? Обычная, тряпичная. Носилась с ней, под одежду прятала. Не тронь, не попроси — сразу в рёв…»
Да, Шиджеру-сан. Я помню:
«Монах какой-то. Жирный, противный. Велел куклу ему отдать, а он за неё денег даст или вещь полезную. Девчонка в крик, так он куклу у неё вырвал и скрылся. Я думал, Каори руки на себя наложит, так убивалась…»
Я ещё раз оглядел комнату. Больше здесь кукол не было. Эта же, можно не сомневаться, свалилась с алтаря вместе с курильницей. Кукла Каори? Та, с которой девочка не желала расставаться? Девочку понять можно, вряд ли жизнь баловала её игрушками. Но монах? На что кукла монаху? Углядел у девочки дешёвый, затрёпанный, самодельный амулет, решил выкупить, а не удалось — отобрал?!
Я нагнулся, сбираясь поднять куклу.
— Рэйден-сан!
Мои пальцы замерли, едва не коснувшись сарубобо.
— Прошу вас, не трогайте эту вещь. Вы сами напоминали нам об осторожности.
— Вы правы, Иссэн-сан. Я забылся. Приношу свои нижайшие извинения!
Старый настоятель был не только моим фактическим начальником. Он ещё и был человеком, чьи просьбы в таких случаях, как сейчас, надо исполнять как приказы.
— Вы закончили осмотр, Рэйден-сан?
Я прошёлся из угла в угол, стараясь не наступать на разбросанные омамори. Глубоко вдохнул запах благовоний: он так и не выветрился до конца. Отметил то, на что ранее не обратил внимания: молитвенные свитки на алтаре и рядом, на полу. Общей картины случившегося они нисколько не меняли. Напротив, отлично в неё укладывались.
— Да, Иссэн-сан. Я закончил.
— Хидео-сан, вы слышали что-нибудь той ночью? Я имею в виду, какие-нибудь слова?
Отец задумался. Было видно, что вспоминать ему неприятно, и не только из-за позорного бегства.
— Да, — согласился он. — Впрочем, немного. Большей частью я слышал завывания. Возможно, песнопения, но я не знаю этого языка.
