Ща я вам засандалю по самые бакенбарды!
5
Листратов стал стреляным воробьём. Ожегшись на молоке, он дул и на воду. Потому из Кудымкара в Пермь он и Милена отправились не прямой дорогой, а кружным путём. Заметая следы, они сначала поехали северной автомагистралью – в Соликамск. В Соликамске путники заночевали, а уж затем, удостоверившись в отсутствии слежки, взяли курс на краевой центр.
Сидя в комфортабельном автобусе, мчавшемся с севера Пермского края к югу, Милена по-детски радовалась открывающимся перспективам.
– Ура, мы поедем в спальном вагоне! – счастливо шептала она на ухо Георгию. – Чистая постель, уют, горячая пища – благодать!
– Благодать, благодать, – уверил её мужчина. – Пожалуйста, потише, моя хорошая.
– В спальном?!
– В спальном, в спальном….Умоляю тебя, потише, моя хорошая.
Слушая щебетание любимой, Листратов поражался тому, до чего пластичен человек, до чего быстро он привыкает к переменам. Взять его же Милену: коренная москвичка, выросшая в элитной семье, а неделя скитаний привела её в эйфорию от предвкушения элементарных удобств.
Милена, притихнув после неоднократных просьб Георгия, задумалась. И задумалась, сколь ни удивительно, приблизительно на ту же тему, что и он. «Боже правый, как меняет беременность женщину, – размышляла она. – Раньше меня волновало устройство мира, будущее человечества, а с зарождением моего милого Кешеньки, вселенная сузилась для меня до масштабов нашей семьи. Пристроиться бы нам с Кешенькой и Гошенькой, а остальной мир – не суть. Да пропади пропадом вся эта толкотня локтями!…Ничего, всё образуется. Ой, какая я стала трусиха! А какая капризная и раздражительная!…»
Милена была первым, единственным и поздним ребёнком в семье академика Андрея Ивановича Кузовлёва. Когда она появилась на свет, её отцу стукнуло сорок девять. Увы, но маму на этом свете дочь не застала, потому что та скончалась во время родов. С ней девочка познакомилась заочно: по рассказам Андрея Ивановича, а также благодаря видеотеке и семейным альбомам.
В пятилетнем возрасте, в десятый раз рассматривая фотографии с изображениями молодой очаровательной женщины, Милена впервые осмысленно спросила отца:
– Папа, а почему мама Лена умерла?
– …Кхе-кхе, – закашлялся Кузовлёв. – Я же тебе давеча говорил, что она умерла при родах.
– Она рожала меня?
– Конечно тебя, глупышка. Кого же ещё? – прижал к себе дочурку Андрей Иванович.
– А почему она умерла? Ведь другие женщины рожают и живут.
– У неё, солнышко моё, было больное сердце. И она была не операбельна.
– Не опе-рабельна?
– Ей нельзя было делать операцию на сердце.
– А…А если бы она не рожала меня, то…то осталась бы жить?
– Наверное…
– Зачем же она стала рожать…меня?
– Затем, голубушка ты моя, что тебя она очень-очень любила. Даже больше, чем себя.
– Разве так бывает?
– Как видишь, бывает.
– А ты меня как любишь?
– Так же, как мама.
– Ты меня в честь мамы назвал Миленкой?
– Почти. У нашей мамы Лены была бабушка Милена. Она словачка по национальности. И наша с тобой мама Лена мечтала, что если родит девочку, то назовёт её в честь бабушки. Так вот и появилась у меня Леночка-Миленочка, – поцеловал отец дочку в лобик.
Переваривая детским умишком информацию, Милена
помолчала, а затем возобновила расспросы:
– А какая была наша мама Лена?
– Очень-очень красивая! Ты – вылитая она.
– А ещё?
– Весёлая и общительная.
– А ещё она, какая была?
– Добрая. Не просто на словах добрая, а и в поступках. Мама объединяла людей. И они тянулись к ней. Она постоянно приводила сокурсников к нам домой. Студенты – народ преимущественно…м-м-м…небогатый. А я уже был доктором наук и возглавлял лабораторию. Вот мама приведёт сокурсников, и кормит их. И у нас всегда шум и смех стоял до потолка. Потом, когда мамы не стало, не стало и этого живого общения.
– А ты?
– Что я?
– Разве ты не добрый, как мама? Я же знаю, что ты добрый.
– Не злой, – согласился Андрей Иванович. – А всё ж, подобно маме, целый мирок согреть теплом своей души не способен. А мама твоя, подобно солнышку, готова была весь мир одарить.
– Целый мир?! – поразилась девочка.
– Ну, на счёт целого мира я хватил лишку, – усмехнулся отец. – Таких людей не бывает.
– Ни одного, ни одного?
– Ни одного, ни одно…Хотя постой…Чуть не обманул! За всю историю человечества был один такой человек.
– Кто?
– Юрий Алексеевич Гагарин – первый космонавт планеты. Он был сыном всей Земли. И в тот миг его любили почти все, а он любил всех землян.
– А где он?
– Разбился в полёте.
– Разбился…Он что, плохо умел летать?
– Да нет. Он потому разбился, что родился слишком рано. Не приспело тогда его время: люди тогда были отчуждены, и не готовы к тому, чтобы объединиться в одну дружную семью. Но запомни, Миленка моя, что оно, светлое время, вот-вот наступит. И явится самый человечный человек, что объединит всех людей в одну добрую дружную компанию…
Отрываясь от воспоминаний, Милена прерывисто и почти по-ребячьи вздохнула: мечтала выйти замуж за нового Гагарина, а получила то, что получила. И придётся ей биться за своё женское счастье с тем, кого ниспослала судьба.
В Пермь автобус прибыл согласно расписанию: в двенадцать пятьдесят. Переходя трамвайные пути по пути от автовокзала к торговым рядам, Милена ухватилась за левое предплечье Георгия. Левой рукой Листратов и без того тянул тяжёлый дорожный баул на колёсиках, но за правую руку он строго-настрого держаться жене запретил – она у него всегда должна быть свободной, чтобы при необходимости выхватить оружие. В кармане курточки-ветровки у него лежал импульс-шокер.
На базаре Георгий оставил жену возле павильона администрации рынка, ещё раз наказав, чтобы она ни в коем случае никуда не отлучалась, а сам двинулся дальше. Милена сопроводила его взглядом, присела на баул, и намеревалась, уж было, прикрыть уставшие от нервного напряжения веки, как вдруг что-то подспудно кольнуло её. Она встрепенулась, отыскала удаляющуюся фигуру мужа и…обнаружила, что за ним следует сомнительного вида мужик уголовного вида. Да к тому же этот мужик подал какой-то условный знак ещё одному субъекту сходной с ним наружности, и тот пошёл с другой стороны от Листратова.
Молодая женщина одновременно ощутила и тревожный укол под сердцем и то, как резко шевельнулся Кешенька в её лоне. Кузовлёва с одышкой поднялась с баула, потянув его за собой, и поспешила за различимой только для неё троицей. Она брела подобно сомнамбуле, не замечая встречных, и лишь инстинктивно прикрывала живот, оберегая сынишку от толчков.
Милена не знала, что ей предпринять и каким образом выручить мужа. Она следовала за тайной процессией и, разрываясь от противоречивых побуждений, не решалась на конкретный шаг. Её колебания продолжались до поворота к тупику, образованному старыми металлическими контейнерами. Именно там, где уже было меньше народа, первый уголовник, нагоняя Листратова, обозначил для напарника жест, будто бы предлагая нечто открутить. И тогда Милена закричала.
– Гоша!…Гошенька! – прерывисто закричала она. – Беги! Они…Они за тобой! Берегись!
Кузовлёва хотела выкрикнуть ещё, но не тут-то было: кто-то сзади обхватил её за шею, зажал
