доступ к этой информации, поэтому вы и не в курсе. Дело в том, что незадолго до строительства Стены, великий ученый алхимик тех времен и, по совместительству геолог, Алекс Хайнцер обнаружил здесь, на Западном перешейке, богатейшие залежи энергона. Целый пласт породы всего лишь на глубине около пяти метров, а само месторождение – вот тут… – Босс достал карандаш, вытащил блокнот и, открыв его где-то посередине, перенес на карту несколько меток.
Захлопнув, убрал записную книжку, тщательно обвел пометки, начертив на карте небольшой продолговатый многоугольник.
– Теперь вы наглядно видите, почему Стену решено было перенести западнее. Именно для того, чтобы залежи энергона оказались в пределах Стены, а не за ней.
Как бы в подтверждение своих слов Босс постучал карандашом по карте.
– Чуть позже открыли богатое Дрезденское месторождение, да и залежи в Чернолесье далеки от исчерпания. Так что местное месторождение решено было засекретить и считать стратегическим запасом. Поэтому здесь не ведется никаких разработок, и на геологических картах вы не увидите в этом месте ничего интересного.
– Хорошо, очень познавательно, – буркнул Хартман, – Но нам-то что с того?
– Энергон можно взорвать! – вмешался я, – Тогда, в Кенигсберге, Нейти активировала всего лишь кусочек, а разнесло целый замок! Если бы мы знали, что за ритуал для этого нужен…
– Допустим, это известно… – мягко сказал Ханс.
– Допустим… – я не нашелся, что ответить.
Словно обухом по голове получил. А с чего я, собственно, взял, что Ханс не знает ритуала? Сам он вроде бы никогда не утверждал подобного. Я судорожно вспоминал наш разговор в поезде, беседы в Берлине. Нет, напрямую Краузе не врал, просто, как и всегда, не договаривал. Давал только ту часть информации, что нужна простому исполнителю, держа полную картину событий только у себя в голове. Но откуда он может знать тайну энергона? Откуда, если сам не член этой чертовой Секты?
– …я вижу две проблемы, – говорил между тем Босс, – Нужно собрать армию противника непосредственно над месторождением. Желательно как можно более сжато и компактно. И второе – активировать энергон. Дело в том, что для начала… ритуала… нужно находиться в непосредственной близости от цели.
– С первой проблемой мы справимся, – заявил генерал, – Месторождение располагается хоть и не на прямой дороге от Бастиона, но все ж таки и не слишком далеко. Создадим видимость обороны, ввяжемся в бой, сымитируем бегство армии. Противник будет вынужден преследовать наши войска. Вот только как оторваться от погони? Нужен заградительный огонь. И союзные войска убрать со всей возможной скоростью, чтобы самим не пострадать от взрыва. Если мы все же сможем активировать эту бомбу.
– Для этого и нужен дирижабль! Кто-то должен полететь в самую гущу сражения и провести ритуал там. Кстати, дирижабль также решает вопрос заградительного огня.
– Ты предлагаешь дирижаблю сесть прямо в центре армии противника? – изумился Хартман, – Да еще и запустить невиданной силы взрыв! Ханс, надеюсь, ты понимаешь, что это путь в один конец?
– Кто-то должен это сделать, – Босс устало потер лоб, – Другого выхода я не вижу.
– Кто-то…
Возможно, я стал слишком мнительным, но показалось, что на последней фразе генерал стрельнул глазами в мою сторону. И снова получил очередной удар по многострадальной голове. Неужели это и есть план Ханса? Он хочет запихнуть меня в дирижабль и отправить на верную смерть в гущу боя?
А ведь как гладко все выходит! Оставил Химика умирать в Севеже. Разменял Анжелу на архимага. Стрелок практически вне игры – бедолага полностью ослеп. Клык ушел сам – ищи теперь ветра в поле. А меня можно просто кинуть на амбразуры, и все. Нет больше вундертим. Останется только сам Ханс.
Стало сильно не по себе от этих мыслей. Сердце застучало, руки и ноги словно в ватные превратились.
А может и вовсе, мое спасение и участие в команде – все это лишь для того, чтобы было кому сейчас умереть? Может, все это долгоиграющий план Ханса? Иначе зачем нужен такой простой паренек, как я, пусть и с необычным талантом? Да таких, как я – сотни, тысячи! В команде я вообще не нужен! Бесполезен, если уж откровенно сказать. Всем только нянчится со мной приходилось. Куда проще было оставить меня умирать там, в лесу. Или кинуть в тюрьму, пожизненно. Или на урановые рудники. К чему брать в команду, воспитывать, обучать? Неужели лишь для того, чтобы вырастить новую пешку, а потом безжалостно пожертвовать в ходе какой-то грандиозной партии?
Хренушки! В этот момент я четко решил для самого себя – ни за какие коврижки не полезу в этот чертов дирижабль! И никто и ничто не заставит меня это сделать!
Совещание продолжалось дальше, но я самоустранился из разговоров, уйдя в невеселые думы. В какой-то момент даже задремал, а потом и вовсе уснул, облокотившись на руки.
Временами вскидывал голову и сквозь полуоткрытые веки видел всю ту же картину: генерал, Босс и Стрелок что-то обсуждают, решают вопросы. На столе появилась кое-какая снедь и выпивка, но и это не смогло меня заинтересовать. Я только менял позу, расправляя затекшие руки, и снова погружался в дремоту, переходящую в неглубокий тревожный сон.
Не знаю, сколько прошло времени, как минимум пара часов, когда меня разбудил вошедший с докладом адъютант. Он известил генерала о том, что приказание выполнено, прибыл Гинденбург. Дирижабль целиком и полностью оснащен, находится в строю и готов к бою хоть сейчас.
– Эй, Глеб! Хватит дрыхнуть! – подтолкнул меня Ханс, – Пойдем глянем на это чудо техники.
Кое-как встряхнувшись, направился вслед за Боссом. Мы вышли из ратуши, проследовали по широкой улице почти на самую окраину городка, к небольшому огороженному участку, что в лучшие времена, по всей видимости, использовался в качестве футбольного поля. Сейчас же на этом месте расположилась громадина пришвартованного дирижабля.
Вообще говоря, посадка дирижабля, особенно такого большого, на специально не подготовленную для этого площадку – задача не из легких. Требуется несколько посадочных команд, которые просто-напросто тянут летательный аппарат вниз за швартовочные канаты, а потом тщательно закрепляют махину у земли, чтобы ветер не смог потревожить конструкцию. Мы с Хансом наблюдали именно этот, заключительный этап швартовки.
Гинденбург – дирижабль жесткого типа, последний и самый большой из легендарных цеппелинов, построенный за несколько месяцев до того, как компания разорилась. Величественный, старомодный и, как сказал Хартман, надежный. Умели все же раньше делать подобные вещи, смотришь и понимаешь – да, эта штука не сломается через год, а прослужит тебе многие десятилетия. А что сейчас? Техника, промышленность и дизайн не стоят на месте. Вот только сделали ли они шаг вперед? Или назад? Или вбок? Куда-то шагнули, спору нет. Но в нужную ли сторону?
Не обошла последняя мода и современные дирижабли. Формы округлились, углы сгладились. На замену жесткому каркасу пришли полужесткие и мягкие оболочки. Они дешевле, проще в изготовлении, практичнее в использовании, неприхотливее в эксплуатации. Но былая монументальность и заметное невооруженным глазом качество конструкции канули в лету.
Гинденбург же остался ярчайшем представителем старой школы. Жесткий, мощный, брутальный. Радующий глаз своей нарочитой угловатостью и мужественностью.
К нам с Хансом подошел седой старик, одетый в летную форму, с щегольской кепкой на голове. Худой, можно даже сказать иссушенный, но все еще бодрый и с цепким, чуть насмешливым взглядом.
– Добрый вечер, господа, – козырнул он.
– Тогда уж доброй ночи, – поправил Босс.
– Как вам будет угодно! Меня зовут Макс Прусс, и я имею счастье быть капитаном Гинденбурга. Очень надеюсь, что вы отнесетесь к старине со всем возможным почтением.
Я не сразу сообразил, что он имеет в виду вовсе не себя, а находящийся за его спиной дирижабль.
– Можете не сомневаться, Макс, – заверил его Краузе, – Мы не только проявим почтение, мы сделаем ему воистину королевскую услугу – предоставим возможность снова оказаться в настоящем бою.
– Ха! Как я и думал! – капитан радостно потер руки, – Именно поэтому я прилетел сам, оставив команду молокососов в их кроватках, досматривать сны.
– Возможно, для Гинденбурга это будет последний полет, – заметил Ханс.
– Куда лучше погибнуть в бою, защищая честь Республики, чем догнивать век в музее. Уж поверьте мне.
– Так вы тоже хотите участвовать?
– А то! Послушай, я двадцать лет был капитаном Гинденбурга. Уж не думаешь ли ты, что теперь я его брошу? Тем более, в этом мире меня уже мало что держит. А тут как раз шанс совершить подвиг!
– Это хорошо, очень хорошо, – Босс улыбнулся, – Сколько нужно человек, чтобы
