– Почему?
– Просто это не делалось. К тому же убить золотого жука, – добавил Миск, внимательно глядя сверху вниз своими блестящими глазами, – большое преступление.
– Понятно.
Я повернулся, собираясь уходить, потом снова посмотрел на царя-жреца.
– А можешь ли ты, Миск, своими роговыми лезвиями убить царя-жреца?
Он, казалось, задумался.
– Этого не происходило более миллиона лет, – наконец ответил он.
Я поднял руку.
– Желаю тебе добра, – произнес я традиционное горянское приветствие.
Миск поднял одну переднюю конечность, роговое лезвие исчезло. Антенны его наклонились ко мне, золотые чувствительные волоски вытянулись.
– А я, Тарл Кабот, – ответил он, – желаю добра тебе.
И мы разошлись.
Я понял, что пришел слишком поздно, чтобы спасти Вику из Трева.
Глубоко в неосвещенных туннелях золотого жука, в этих неукрашенных перепутанных проходах в скале я нашел ее тело.
Держа факел в руке, я осматривал зловонную пещеру и увидел Вику. Она лежала на груде грязного мха и стеблей.
На ней было несколько обрывков некогда прекрасной одежды; она изорвала ее во время отчаянного бегства по темным скальным туннелям, когда тщетно старалась уйти от челюстей неумолимого золотого жука.
Я увидел, что на шее у нее нет рабского ошейника.
Ее ли ошейник одели на ту девушку, которую я видел? Если размер подходит, то, вероятно, так оно и есть. Цари-жрецы не гнушаются такой мелочной экономией, ревностно сберегая неодушевленные ресурсы роя.
Если на ней нет ошейника, значит ее освободили, прежде чем отправить в туннели золотого жука? Я смутно вспомнил, что Миск однажды рассказывал мне: из почтения к золотому жуку ему предлагают только свободных женщин.
Вся пещера пропахла пометом золотого жука, но его самого я еще не встретил. По контрасту с чопорно аккуратными и чистыми туннелями царей-жрецов здесь все казалось особенно грязным и отвратительным.
В одном углу груда костей, среди них человеческий череп. Кости расколоты, мозг из них высосан.
Давно ли Вика мертва, я не мог определить, но проклинал себя: мне казалось, что всего несколько часов. Ее тело, хотя и застывшее, не было таким холодным, как я ожидал. Она не шевелилась, глаза ее были устремлены в одну точку, в них застыл ужас последнего мгновения, когда на ней сомкнулись челюсти золотого жука. Могла ли она во тьме рассмотреть, кто на нее нападал? Я надеялся, что нет: достаточно того, что она слышала звуки преследования. Но сам я предпочел бы видеть нападающего и пожелал того же краткого ужасного преимущества Вике из Трева, потому что помнил ее женщиной храброй и гордой.
Кожа ее казалась слегка суховатой, но не совсем высохшей.
Так как тело не остыло, я долго вслушивался, стараясь уловить дыхание. Держал руку, надеясь почувствовать хотя бы слабый пульс. Но не почувствовал ни дыхания, ни пульса.
Хоть я и ненавидел Вику из Трева, такой судьбы я ей не желал и не мог себе представить, чтобы какой-нибудь мужчина, как бы она его ни предала, мог ей пожелать этого. Глядя на нее, я испытывал странную печаль, хотя и горечь не покидала меня. Теперь я видел в ней только девушку, встретившую золотого жука и погибшую ужасной смертью. Она человек, и какова бы ни была ее вина, такой ужасной участи она не заслужила. И глядя на нее, я понял, что каким-то образом никогда не оставался к ней равнодушным.
– Прости, – сказал я, – прости, Вика из Трева.
Странно, но на ее теле нет ран.
Может, она умерла от страха?
Ни одного пореза или синяка, который нельзя было бы объяснить ее лихорадочным бегством по туннелям. Ее тело, руки и ноги исцарапаны, но не порваны и не сломаны.
Я не нашел ничего, что могло бы вызвать смерть, кроме небольшого прокола в левом боку; через него мог проникнуть яд.
Впрочем, на теле я обнаружил пять больших круглых опухолей, хотя как они могли вызвать смерть, я не понимал. Эти припухлости протянулись линией вдоль левого бока; казалось, что-то, размером примерно с кулак, находится сразу под кожей. Возможно, какая-то необычная физиологическая реакция на яд, проникший в ее организм через маленькое отверстие в левом боку.
Я протер рукой глаза.
Сейчас я ничего не могу для нее сделать, только продолжить охоту на золотого жука.
Я подумал, нельзя ли похоронить тело, но отказался от этой мысли: в каменных туннелях это невозможно. Я могу только убрать ее с этой грязи в логове золотого жука, но пока не убью его самого, она никогда не будет в безопасности от оскверняющих челюстей. Повернувшись спиной к Вике из Трева и неся факел, я направился к выходу из пещеры. Мне показалось, что я слышу ужасный умоляющий крик, хотя, конечно, никаких звуков не было. Я повернулся, посветил факелом: тело ее лежало в прежней позе, в глазах то же выражение застывшего ужаса. Я вышел.
Продолжал искать золотого жука, но никого не встретил в каменных туннелях.
Меч я держал в правой руке, а факел в левой.
На поворотах я рукоятью меча – чтобы предохранить лезвие – царапал на стене знак, показывающий, откуда я шел.
Я долго бродил, сворачивая из одного туннеля в другой, из одной пещеры в другую.
И жалость к Вике из Трева смешивалась с ненавистью к золотому жуку. Наконец я заставил себя отбросить эмоции и задуматься над своим положением.
Факел горел слабо, по-прежнему я не встретил ни следа золотого жука. Мысли мои вернулись к неподвижному телу Вики в пещере золотого жука.
Прошло несколько недель, как я ее не видел. И, вероятно, несколько дней, как ее заточили в туннели золотого жука. Как получилось, что жук схватил ее только недавно? И если это правда, если она погибла совсем недавно, как она прожила эти дни? Вероятно, воду она могла найти. Но что она ела? Может, подобно слизневому червю, вынуждена была питаться остатками пиршеств золотого жука, но мне трудно было в это поверить, потому что состояние ее тела не указывало на длительную борьбу с голодом.
И почему золотой жук не тронул тела гордой красавицы из Трева?
И что это за пять странных припухлостей на ее прекрасном теле?
А Миск сказал, что уже поздно, потому что наступила пора откладывания яиц.
С губ моих сорвался крик ужаса, я повернулся и бросился назад, туда, откуда пришел.
Снова и снова спотыкался я о камни, ушиб плечо и бедро, но не уменьшал скорости своего бега назад к пещере золотого жука. Я даже не останавливался в поисках нацарапанных мной знаков, потому что, казалось, наизусть помню все повороты.
Я ворвался в пещеру золотого жука и высоко поднял факел.
– Прости меня, Вика из Трева! – воскликнул я. – Прости меня!
Я упал около нее на колени и воткнул факел в щель между камнями.
