но Бэргэн привык быть честным и с собой, и с окружающими.
– Тетива должна быть тугой, прочной. Обычно на лук натягивают жилы, волос не выдержит нагрузки. От такого оружия не будет толка.
– Подожди, Бэргэн, – вступилась Тураах. – Идея Алтааны не так плоха. Вспомни, что стало с Эрханом, во что превратился лук Сэргэха? Мы не на обычную охоту собираемся. Как оберег такой лук может сработать.
Бэргэн переводил взгляд с одной девушки на другую. Мысль была дикой, но что он знает о подобных вещах?
– Оберег, говорите… Ну что ж, может, и сработает, – он задумчиво перебрал в пальцах нить из волос Алтааны, попробовал растянуть. – На большой лук такую не натянешь, но есть у меня детский, на него можно попробовать.
Тураах улыбнулась, вспомнив этот небольшой лук и то, с какой гордостью Табата однажды предъявил его подруге. Как давно это было! И кажется, что вовсе не с ними… Они играли в тэлэрик, но Табата промахнулся и потерял стрелу в зарослях.
Между нахмуренных бровей Тураах пролегла тревожная складка.
Тогда-то все и началось. В поисках стрелы они вышли на прогалину, мрачную, с выжженным деревом посередине. Таким же черным, как земля на месте столкновения охотников с оленем Табатой!
– Тураах? – вопросительно произнес Бэргэн, с недоумением глядя на застывшую удаганку.
– Да, да… Пусть будет детский лук, – отозвалась Тураах. – Только нужно, чтобы Алтаана сама натянула тетиву. Сделаете, Бэргэн? А мне… мне нужно подумать…
Что там случилось, у этого дерева? Воспоминания ускользали. Удаганка чуяла: она нащупала нечто важное.
Алтаана шла легко, расправив плечи, словно не слыша пересудов за спиной. Из-под меховой оторочки шапки неровной канвой выбивались короткие рыжие прядки.
– Зачем? – процедил сквозь зубы Суодолбы, глядя на удаляющуюся Алтаану. Надменные шепотки стайки девушек да поджатые губы старух резали сердце полуабааса ножом.
– Зачем? – эхом откликнулся стоящий рядом Тимир. – Не понимаешь? Алтаана отдала свои косы в дар Байанаю, чтобы защитить возлюбленного. Табата-ойуун заплутал в тайге и в себе самом, застрял в шкуре оленя и не может вернуться.
– Да слышал уже! – рыкнул Суодолбы, выходя из себя. – Тураах и Бэргэн собираются на поиски, разве этого не достаточно?! Зачем же уродовать себя?!
– А ты правда считаешь, что Алтаана стала уродлива, обрезав волосы?
– Не в этом дело! – отмахнулся полуабаас, отбрасывая в сторону клещи.
Да что они все понимают! Даже Тимир: что может понимать тот, кто так быстро забыл ее, сдался! Это ли любовь?!
Алтаана пожертвовала двумя чудесными косами ради спасения любимого, говорите… Да что же это за жених такой, что ни защитить ее не способен, ни спасти из лап похитителя-Кудустая! Еще и ойуун! Такой, видать, сильный, что теперь хрупкая Алтаана должна его выручать из беды!
Вот если бы Суодолбы принадлежало сердце Алтааны… Да он глотку бы перегрыз любому, кто на нее косо посмотрит!
Если бы ему принадлежало сердце Алтааны…
Бежал из одной неволи, а попал в другую. Лучше бы не появляться ей в его жизни! Суодолбы в сердцах бахнул кулаком по стене кузни.
– Ой! – он развернулся всем телом на испуганный вскрик и утонул в янтарных глазах. На миг ему показалось, что перед ним Алтаана. Только потом полуабаас заметил, что волосы у девушки черные, а кожа светлее.
– Ты Туярыма, да? – припомнил полуабаас. – Сестра Алтааны? Прости, я не хотел напугать.
Она смотрела на него и молчала. Взгляд Туярымы был странным: в нем мешались страх и любопытство. Не дождавшись ответа, Суодолбы неловко посторонился и пробормотал:
– Если ты к Тимиру, то он во дворе, там…
Все еще не спуская глаз с полуабааса, она кивнула и пошла совсем не в ту сторону, куда махнул Суодолбы.
Полуабаас прислонился лбом к стене.
Нужно успокоиться. Здесь его приняли, Тимир дал ему работу – это лучше, чем жизнь в услужении у Кудустая. Да и жизнь ли то была?
А Алтаана… любит другого, этого неведомого ойууна. Все, что остается беглому полуабаасу, – смотреть на нее со стороны. Это не мало, правда?
Не будь Суодолбы так погружен в свои мысли, он бы заметил, что Туярыма несколько раз обернулась. И вряд ли хоть одна живая душа во всем улусе смогла бы припомнить у холодной сестры Алтааны такой живой взгляд.
На фоне белоснежного покрова земли черная фигура вырисовывалась до рези в глазах четко. Маленькая, тонкая, но вовсе не хрупкая. Она стояла у самой воды, устремив взгляд вдаль, к снеговым шапкам гор. За ее спиной вздувалась на ветру черная ткань кафтана, вились две плети черных кос.
Вот-вот махнет ввысь, перечеркнув блеклое осеннее небо взмахом вороньих крыл.
Поймав себя на том, что бессовестно любуется удаганкой, Тимир усмехнулся. С другой стороны, если тянет, как на привязи, чего бы не подойти?
Он зашагал, не выбирая пути, прямо к черной фигуре у озера. Снег мягко похрустывал под ногами. А ведь уже почти по щиколотку!
– Волнуешься, Тураах? – она не повернулась, лишь кивнула, приветствуя Тимира.
– Никак не могу привести мысли в порядок. Зима подступила так быстро… Бэргэн заканчивает приготовления. Завтра мы выступаем, а у меня ни одного ответа… Только вопросов все больше.
– Послушай, – положив руки на худенькие плечи, Тимир развернул ее к себе. Глаза в глаза, только так она поверит. – Ты сильная, Тураах. Ты прошла почти насквозь Нижний мир, выручила Алтаану из лап абааса, вернула ее в деревню. Что бы ни ждало впереди, ты справишься.
Волны с тихим шелестом наползают на берег, лижут ледяную кромку. Блеклое, выцветшее небо высится, молчит, глядя на двух людей на берегу.
Тимир смотрит на Тураах: бледное лицо в обрамлении черных волос, тревожно подрагивающие крылья носа, острый подбородок, тонкие губы. Блестят глаза под соболиными бровями.
Будь что будет!
Тимир тянется вперед. Его губы, обветренные, шершавые, находят ее губы, и мир ускользает из-под ног, остаются только две разверзшиеся бездны глаз и всепоглощающая нежность.
– Пойдем втроем: я, Сэргэх и ты. Двинемся от черного пятна, – Бэргэн едва заметно передернул плечами, – на север. Там прошлые зимы проходили оленьи тропы.
Как он посмел? И как она могла поддаться?
Тураах злилась. И сама не знала, на кого больше: на себя или на Тимира?
На губах все еще горел поцелуй, она то и дело порывалась провести по ним пальцами, но одергивала себя.
– Собак я выбрал самых опытных: след возьмут, оленя поднимут и на нас выгонят. Кстати, и твоя новая знакомая с нами – Эрэллэх, белая с черной подпалиной. Раз уж вы сошлись, поручу ее тебе.
Досада, доходящая почти до бешенства, не давала сосредоточиться.
На миг забылась, поддалась, позволила себе быть слабой, и что из этого вышло? Посеял ли этот нечаянный поцелуй у Тимира ложную надежду?
– Тураах?
В самой себе не взрастила ли она вновь напрасное желание любить и быть любимой? Нет! Из этого ничего не выйдет. Не может ничего выйти! Коль ступила на тропу шаманов, не отпустит она тебя. Уж кто-кто, а кузнец должен понимать: семейное счастье не для удаганки.
– Тураах, ты слушаешь?!
– Что? – Тураах удивленно посмотрела на настороженного Бэргэна, возвращаясь в здесь и сейчас. – Да, да… пойдем на север… Серобокая вместе с воронами уже отправилась вперед. Найдет след раньше – мы узнаем.
– Хорошо, – кивнул охотник, оборачиваясь к подошедшему Сэргэху. – Выступаем на рассвете.
Натруженные ноги гудели, и Тураах старалась ступать след в след за идущим впереди Бэргэном. Снег еще не был глубоким, но так было легче. Позади посапывал молчаливый Сэргэх.
Первый переход шли бодро, по хорошо знакомым местам. Собаки, истосковавшиеся в поселении, радостно трусили впереди. Каждый раз, когда лес оглашался их задорным лаем, сердце Тураах екало: взяли след! Но им попались лишь соболь да поднятый с лежки заяц. Охотники оживились, радуясь дичи. У черной прогалины, оставленной Табатой-оленем, разговоры смолкли. Казалось, лесная жизнь здесь остановилась, не слышно было даже ветра. Собаки скулили, шерсть у них на загривках
