и все, что я могла сказать. Мне было не по себе, а еще сердце как-то сдавливало под ребрами, словно вокруг него затянулась невидимая петля.
– Когда я тебе предложила… – начала я сбивчиво, – клубнику… Ты согласился, чтобы мы могли… спариться?
Он ничего не ответил, и я посмотрела на него. Вид у него был растерянный, как никогда.
Остатки моего гнева испарились, вместо них появилась боль. Вот оно что. Вот она, правда.
Он уже раньше принимал такие ничего не значащие предложения, а потому и мое предложение в его глазах ничего не значило. И в этом ничего плохого нет… вот только для меня оно кое-что значило. Когда я протягивала ему эту клубнику, я открывала перед ним сердце и душу.
И только теперь я поняла, как сильно мне хотелось, чтобы для него это тоже было чем-то особенным.
Я вскочила с кровати.
– Не буду мешать тебе отдыхать.
– Vayanin?
Я поспешила к двери. Нужно было поскорее сбежать и залечить в одиночестве свое разбитое сердце, а еще разобраться, отчего же мне так больно, потому что мои чувства мне самой казались не очень-то логичными.
Матрас скрипнул: Зуилас скатился с него, и его рука ухватила меня за локоть. Он развернул меня лицом к себе. Стиральная машина за стеной тарахтела и лязгала. Глаза Зуиласа вглядывались в мое лицо.
– Что с тобой?
– Ничего.
– Неправда, – прорычал он с неожиданной злостью.
Я вырвала руку.
– Я пошла.
Он схватил меня за рукав свитера и притянул к себе.
– Скажи мне, что случилось.
– Я не хочу об этом говорить.
– Я только что говорил с тобой о том, о чем никогда никому не рассказывал.
– Это… это еще не значит, что я должна тебе сразу все рассказать.
Он сердито оскалил зубы. Я отпрянула, рукав натянулся. Зуилас снова дернул меня к себе. Я рванулась и охнула, услышав треск рвущихся ниток.
Меня охватила паника.
– Пусти!
Он выпустил мой рукав – так внезапно, что я покачнулась. Его темные глаза горели ледяным огнем. Он резко втянул воздух через нос.
– Страх, – сердито проговорил он. – Опять страх. Чего ты боишься?
Я отступила еще на шаг.
– Я же не сделал тебе больно. Я никогда не делал тебе больно. – Он мотнул хвостом, шипы зацепились за пружину матраса и порвали ткань. – Что мне сделать, чтобы ты меня не боялась? Что я делаю не так?
Я вздрогнула, и у меня перехватило дыхание. Моя спина уперлась в стену.
– Это мне надо бояться! – прорычал он в досаде, отчего слова прозвучали грубовато. – Тебя так легко сломать. Я все время боюсь, что тебе будет больно. Я слежу за тобой, защищаю тебя, а тебе все равно больно. Я стараюсь как могу, но этого мало! Почему я так боюсь за payilas, которая считает, что я хочу сделать ей больно?
Прижавшись спиной к стене, я смотрела на него и не могла втянуть в легкие воздух. Эмоции бурлили во мне беспорядочным потоком, и я уже даже не пыталась в них разобраться. Я знала только, что сердце у меня колотится, голова кружится… а Зуилас только что сказал, что боится причинить мне боль.
Он отошел в другой конец комнаты, но тут же снова метнулся ко мне, оскалив зубы.
– Когда у тебя был инферно, ты не боялась. Я был твоим орудием. А теперь это не так, и я стал опасным.
Я оттолкнулась от стены.
– Нет! Дело не в этом!
Глаза у него снова сощурились.
– Теперь я боюсь, потому что… потому что… потому что ты такой сильный и можешь справиться со мной, а я не могу защититься магией, как payashē.
– Я не причиню тебе боли. Неужели ты не знаешь?
Я втянула в себя воздух.
– Когда ты… когда вы спаривались с payashē, ты ее боялся?
Он сжал зубы.
– Да.
– Ты для меня такой же, как payashē, Зуилас, – прошептала я. – Как же мне не бояться?
– Но эти payashē не хотели меня защищать. Им не было до меня дела.
Я замерла. Даже сердце перестало биться.
– А тебе до меня… есть дело?
– Я буду защищать тебя, а не причинять тебе боль. – Он быстро заморгал, будто силился подобрать нужные слова на иностранном языке, который ему пришлось учить слишком быстро. – Я хочу, чтобы ты всегда была в безопасности.
Мне понадобилась секунда, всего секунда, чтобы его тихие слова уложились в голове, – а потом тело само собой пришло в движение.
Я не тревожилась, не удивлялась, не сомневалась и не раздумывала без конца, как говорил обо мне Зуилас. Я преодолела разделявшее нас расстояние стремительными шагами и вскинула руки. Мои ладони потянулись к его лицу, пальцы сомкнулись у него на затылке. Я встала на цыпочки.
И прижалась губами к его губам.
Он застыл.
Я перестала тянуться на носках и опустилась на пол. Дыхание у меня перехватило, щеки горели. Но я не убирала рук и не опускала глаз.
– Вот так люди говорят друг другу, что им не все равно. И что они могут… могут захотеть… спариться, – слабым голосом договорила я.
Он уставился на меня, и у меня зачастил пульс: взгляд был внимательный, пристальный, почти вызывающий. Его руки обвили мою шею. Ладони были теплые, большие пальцы касались моих щек. Он наклонился ближе, и мы соприкоснулись кончиками носов.
Он прижался губами к моим губам.
У меня все внутри оборвалось. Зуилас выждал мгновение – не запаникую ли я, не оттолкну ли его. Вместо этого я сомкнула пальцы на его запястьях, снова встала на цыпочки и поцеловала его еще крепче – и он ответил тем же.
Когда его губы твердо вжались в мои, я приоткрыла рот. Он поймал зубами мою нижнюю губу, легонько прикусил, а затем наши губы сомкнулись.
От горячего прикосновения его языка у меня ослабели колени. Он целовал меня. Пробовал на вкус. Пульс у меня участился, жар разлился по всему телу. Я не чувствовала, что он толкает меня назад, пока не уткнулась спиной в стену. Я охнула – он отстранился, и губам сразу стало холодно без его губ.
Мои руки сами потянулись к нему. Я обхватила его голову и снова прижала его губы к своим.
Он резко выдохнул от удивления, а затем прижал меня к стене. Его пальцы запутались у меня в волосах, сжали мою голову. Его губы, язык, мимолетные касания клыков – все это вызывало во мне неукротимую бурю чувств.
В прошлый раз, когда мы целовались,
