Однако, я был не особо силен в психологии людоедов. Кин первый поднял нож и рывком оказался возле Тени.
— Гнида! — прорычал он, одновременно вгоняя лезвие по самую рукоять в грудь нашего пособника.
Тень лишь удивленно открыл рот, не готовый к такому повороту событий. Ну, собственно, я на него и не ставил.
Жалко ли мне было этого пацана? Нет. У него был выбор, когда он попал в Город. И этот недоумок решил примкнуть к, на его взгляд, более сильной группе. Совесть не терзала, что они будут есть человеческое мяско. Ведь он должен был понимать, что когда-нибудь кроме новичков его товарищи обратят внимание на соседей-одиночек. А если не понимал, то просто дурак. Таких вообще никогда жалеть не стоит.
К примеру, я был больше, чем уверен, что никто из моей группы по доброй воле не стал бы людоедом. Даже Гром-баба скорее сдохла бы с голоду, чем начала харчить себе подобных. А убить беззащитного десятилетнего пацана, чтобы набить брюхо… Шипы на моем теле встали дыбом, будто волосы.
Кин резко вытащил нож и сделал два шага назад, глядя, как его бывшие товарищи, чуть ли не отталкивая друг друга, бросились за единственным доступным им оружием. И тут же, как и он, подались в сторону, на безопасное для себя расстояние. Тень между тем медленно умирал, пытаясь зажать рану рукой. Получалось хреново. Довольно скоро все его руки стали измазаны кровью, а под ним на асфальте расползлась бордовая лужа. От этого вида и от предвкушения скорой встречи с собачками, я почувствовал легкое возбуждение. Хорошо хоть не сексуальное.
Вот теперь людоеды не торопились, понимая, что каждое резкое движение может стать последним. А нам что, жалко? Кровь из Тени вытекает, потихоньку привлекая внимание псов-мутантов. Скоро они будут здесь. И каннибалам уже придется сражаться не друг с другом, а с порождениями Города. А это не беззащитных людей мочить. Думаю, закончится все кишками, разорванными телами и опять же, кровью.
Внезапно Кость медленно сошел с места и решительным шагами направился к Клону. Намерения лидера были ясны, как божий день. Поэтому Клон, несмотря на свою неказистость, решил действовать первым.
Он стал отступать, несколько раз отмахнувшись от напирающего людоеда, и весьма успешно. Вместе с рубахой исполосовал и грудь своего бывшего начальника. Но Кость и не подумал обратить на это ни малейшего внимания. Кровь постепенно заливала его грудь, но людоед с упорством трактора пер вперед. Вот только смотрел он явно не на свою жертву. И чем дальше он продвигался, тем больше это становилось ясно.
— Алиса, тут у нас Гипно жульничает, — громко сказал я.
Моей валькирии не надо было повторять два раза. Чай, не прапорщик. Она и так будто сроднилась с «Сайгой» держа ближайшего людоеда в прицеле. А после моего замечания за пару секунд нашла нужного негодяя и спустила курок.
Алиса наверное единственная, кто не рефлексировала по поводу убийств. Не знаю, это ее так отец натаскал или у нее какая-то врожденная психопатия? Я склонялся ко второму варианту.
Крик боли Гипно походил на рев свиньи, которую режут. Не успел я об этом подумать, как мысли резко стали материальны. Потому что Кость в несколько гигантских прыжков подскочил к хитрецу, который решил таскать каштаны из огня чужими руками, и стал с маниакальной методичностью наносить удары тем самым хлебным ножом.
Кость увлекся, даже слишком. Потому что толстый Рой решил, что настало время свергнуть тирана. Здоровенный мясницкий нож наполовину вошел в бок главаря, аккурат между ребрами. Повезло.
Лидер людоедов вскрикнул, повернулся к Рою, чтобы наказать обидчика и как-то совсем уж опрометчиво подставил спину Кину. Который был сейчас кем угодно, но не союзником Костяного лорда. Уверенным, отработанным движением бородач схватил главаря за волосы, откинул голову назад и быстро провел лезвием по горлу.
От брызнувшей крови, толстый Рой по-бабьи дернулся, испуганно заморгал глазами и почему-то бросил нож. Против злого, крепкого и желающего жить Кина у него и так было не много шансов, а подобным демаршем толстяк подписал себе смертный приговор. Который Кин несколькими точными ударами привел в исполнение.
Я не сразу заметил, как стал часто дышать, наблюдая за самой странной битвой, какую только можно было представить. Сердце учащенно забилось, а на висках выступил пот. Как много в нас осталось от людей античности, сооружавших колизеи для смертельных боев. Как много приходилось и до сих пор приходится убивать для потехи публики.
Уж не для этого ли нас всех собрал здесь Голос? Не для проверки биологического оружия. И не чтобы апробировать чудо-чипы, вживленные в наши головы. А просто ради собственной потехи. После увиденного подобная мысль звучала не менее убедительно, чем предыдущие догадки.
Теперь их осталось двое. На щедро залитом кровью асфальте, среди поверженных то ли друзей, то ли врагов, на телах которых лежали холодные кристаллы. Окруженные со всех сторон любопытными зрителями, точно гладиаторы на раскаленном песке.
Противники двигались медленно, обходя друг друга, примериваясь. Они понимали, что любое неосторожное движение может обернуться против них. Поэтому выжидали. Кин один единственный раз поднял голову, явно раздумывая, не нарушить ли ему мое правило? Однако взгляд людоеда уперся в равнодушное дуло карабина, и бородач сразу образумился.
И наконец нервы сдали и у того, и другого. Они рванули вперед почти одновременно, разве только Клон двигался с некоторым запозданием. Рука с ножом каждого была вытянута для решающего удара. В движениях Кина читалась твердая уверенность, тогда как Клон заметно подрагивал.
Первый же удар бородача нашел цель. Клон смешно дернулся, подставив вместо груди плечо, однако следом удивил. Он перехватил руку Кина с оружием, не давая возможность вытащить нож из плеча, и атаковал сам, с яростью обезумевшей от страха росомахи, нанося быстрые, дерганные удары.
Напрасно Кин пытался перехватить нож. Клинок лишь резал податливую кожу рук, устремляясь к чреву людоеда. Кровь брызгала, впитывалась одеждой, стекала на уже неравномерно покрытый темными пятнами асфальт. А Клон все не унимался.
Он даже не заметил, как Кин покачнулся, заваливаясь на спину. Напротив, доходяга уселся сверху, продолжая одной рукой держать чужую, почти безжизненную конечность, а другой нанося удары. Лишь когда перед ним на затасканном и теперь еще более грязном свитере появился ярко-синий кристалл, Клон остановился. Он резко отпрянул, садясь на замызганный асфальт и почему-то стал рассматривать залитые чужой кровью руки.
Находившиеся вокруг члены отряда молчали. Подобно судьям, вынесшим приговор и наблюдающим, как его приводят в исполнение. Не знаю, что испытывали остальные — страх, отвращение, азарт. Я чувствовал глубокое удовлетворение. Моя личная месть свершилась. Причем руками самих людоедов.
Я смотрел на беспорядочно разбросанные тела, кровь, уже медленно вытекающую из колотых ран, грязь и смерть. И меня постепенно отпускало. Железные, сдавливающие голову и поднимающиеся из глубин сознания нескончаемые волны черной злости, медленно исчезали.
— Я… я могу идти? — спросил Клон, прижимая ладонь к раненому плечу.
А хорошо Кин приложил Клона. Даже если бы этот недотепа действительно смог убежать, его сил хватило бы ненадолго. Судя по тому, что кровь текла темная, густая, людоеду порезали одну из вен. На вскидку медиальную или плечевую. Но тут утверждать не буду, не специалист.
На наивный вопрос Клона я лишь улыбнулся и указал рукой в сторону главной улицы, немного поросшей растительностью. Мол, все дороги перед тобой открыты, мой хороший.
И Клон заковылял на выход, поверив тому, кто пришел в его дом, взял в плен и заставил играть в чудовищную и жестокую игру. Он шёл, оставляя за собой узкую темную полоску. И только почти добравшись до перекрестка людоед, теперь можно уже с уверенностью сказать, что бывший, остановился. Он, как и я, услышал шум сотни кинжально острых когтей, царапающих полуразрушенный битум. Стая проснулась. Стая почуяла. И стая рвалась за добычей.
