Однако верные твоему царскому величеству казаки посулы турецкие отвергли и сказали, что, де, станут за русскую землю и за весь христианский мир! Тогда оный полковник разъярился и стал ругаться. Бесчестил всяко и казаков, и Русь, и народ наш, говорил, что если будет на то повеление султана Османа, то он не только Азов возьмет, но и весь Дон разорит, и Москву спалит! Но мы и тогда на его посулы не поддались, а велели переговорщикам уходить, иначе учнём палить из пушек.
К письму сему руку приложил твоего царского величества стольник и полковник Федька Панин. (писано 12 июня 7129 года).
Дописав донесение, Панин свернул его в трубку и уложил в кожаный футляр. Завязав шнурок, чтобы не открылась крышка, он накапал на нее воска в смеси с древесной смолой и запечатал с помощью перстня, после чего отдал гонцу.
– Ловко ты пером машешь, – насмешливо заметил Татаринов, – я чаю не всякий подьячий так сумеет!
– Дело нехитрое, – пожал плечами Федор. – Главное чтобы его теперь не перехватили. Сию науку пришлось учить, как на службу царскую новиком поверстался. Попотеть пришлось, однако нынче, сам видишь, вборзе строчки выписываю.
– Не бойся, полковник. Ночь длинная, степь широкая.
– Слушай, я вот что спросить хотел, – помялся побратим. – Вот вы к запорожцам письмо отправили, подмоги просите, а сами только что их атамана утопили. Не думаешь, что те осерчать могут?
– Видишь ли, какое дело, – ухмыльнулся Мишка. – Кабы в Сечи до сих пор Сагайдачный заправлял, он, может, и затаил злобу, потому как Черняк завсегда его руку держал. Но там еще зимой Яшку Бородавку кошевым выбрали, а вот он-то как раз Сулима не жаловал!
– Выходит, Родилов…
– Дядька Епифан ничего просто так не делает!
Глава 14
Едва первый робкий луч утреннего солнышка пробился из-за горизонта, как в турецком лагере началось движение. Глухо зарокотали полковые барабаны, пронзительно завизжали трубы, и османская армия грозно двинулась вперед напутствуемая заунывным пением муэдзинов.
Воодушевленные и взбудораженные зрелищем собственной многочисленности и силы, обилием пушек, яркостью знамен, воины рвались в бой, чтобы одним решительным ударом сокрушить наглых гяуров, дерзнувшим бросить вызов повелителю вселенной.
В полном порядке выйдя из лагеря, они принялись выстраиваться в полуверсте от внешней линии городских укреплений, сосредотачивая силы против Топрак-калы (Земляного города – эта часть крепости несмотря на свое название также была окружена каменной стеной) и в меньшей степени – Таш-калы (Каменного города), таким образом османская армия развернулась широким полукольцом, окружая Азов с трех сторон. В относительной безопасности оставались лишь речная сторона города и самая старая его часть – собственно Азовский замок.
Как ни странно, но первую линию мусульманского воинства составили отряды христиан. Валахи, молдаване, сербы, венгры и даже саксонцы из трансильванского Семиградья. Судя по всему, турки не слишком доверяли им в войне против поляков, а потому отправили подальше от родных земель, где у них не будет возможности бежать или изменить.
Следом, встав в восемь рядов, стройными, одинаково одетыми в красные кафтаны, шеренгами, блестя сталью и тлеющими фитилями длинных мушкетов, шагали под черными знаменами двенадцать янычарских орт [53] каждая во главе со своим облаченным в роскошные, шитые золотом одежды полковником-чорбаджи. Когда-то их еще совсем маленькими детьми забрали из родных семей и отдали на воспитание мусульманам. Затем, почти забывших родной язык и веру, их обучали в специальных лагерях и превратили в совершенные военные машины.
Третья очередь состояла из собранных со всей османской империи подчиненных народов – арнаутов-албанцев, черкесов и спешенных татар. Не слишком дисциплинированные и почти не обученные строю, но при этом невероятно жестокие, они годились только для преследования разбитого противника, но их было много, и они рвались в бой, рассчитывая на добычу.
Защитники крепости по-прежнему молчали, безмолвно наблюдая за действиями противника, и только вившиеся над стенами дымки фитилей, указывали, что казаки готовы к встрече.
Когда первые шеренги османского воинства подошли, наконец, достаточно близко в дело вступила артиллерия. Давно приготовившие свои пушки топчи [54] дали дружный залп из всех стволов, от которого их позиции заволокло дымом, а в стены Азовской цитадели полетел целый рой каменных ядер.
Одни из них вовсе не долетели до казачьих укреплений, бессильно шлепнувшись по мягкой земле вала, прицел других был взят выше и они жутко просвистели над головами защитников, но большая часть все же ударила по стенам и башням, выбив из кладки изрядные куски.
В сущности, урон от этой пальбы был не так уж велик, но пока гром турецких орудий сотрясал небо и землю, шедшие в авангарде войска бросились вперед и принялись закидывать ров фашинами, связанными из тонких веток и сучьев хвороста. Не прошло и нескольких минут, как им удалось в нескольких местах его заполнить, а подходящие к ним на смену уже тащили длинные лестницы.
Пушки уже замолчали, и теперь засевшим на стенах казакам были слышны команды вражеских офицеров, ругань десятников и дружный топот атакующих, подбадривающих себя криками. Наконец, они с громким стуком приставили свои лестницы и один за другим, словно трудолюбивые муравьи полезли вверх. Казалось, еще мгновение и им удастся захлестнуть стены, как морская волна прибрежные камни, но в этот момент у их ног разверзся ад!
Ужасный грохот разом перекрыл шум сражения, огромные столбы дыма и пламени взлетели выше стен цитадели, но самое главное, во все стороны полетел целый град каменных осколков, одним разом убив или ранив всех, кто имел несчастье оказаться рядом.
– Бьен, [55] – кивнул удовлетворенный своей работой мастер Безе.
Это под его руководством казаки заранее вырыли большие ямы, в опасных для штурма местах, заложили в них порох, а сверху насыпали груды дробленого камня. Затем был проложен огнепроводный шнур, который и воспламенил дожидавшиеся своего часа заряды.
Все предполье перед казачьими укреплениями покрылось сотнями, а может и тысячами окровавленных тел, многие из которых были разорваны на куски. Тем же, кому посчастливилось уцелеть, теперь сидели на земле посреди своих павших товарищей, не в силах поверить, что сумели выжить в этом дьявольском огне.
Впрочем, радоваться было еще рано. Устроившие им ловушку казаки не собирались удовольствоваться достигнутым, и как только осела пыль после взрывов, стены Азова снова окутал пороховой дым. Все пушки от больших до самых малых, все пищали и самопалы начали дружно палить по уцелевшим врагам.
Мало кому тогда из ренегатов-христиан удалось спастись от меткого огня своих единоверцев, но для того гяуров и выставили в первые ряды, чтобы сохранить жизни воинам Аллаха! Снова зарокотали барабаны, и теперь уже янычары двинулись вперед, скользя в лужах крови, и спотыкаясь об тела своих так быстро погибших союзников.
Казаки больше не молчали, а, напротив, продолжали вести плотный огонь по наступающему противнику, но те шли и шли, невзирая на потери и гибель товарищей. Ни картечь, ни ядра, ни пули, ни сбрасываемые им под ноги гранаты, льющиеся кипяток и расплавленная смола не смогли остановить порыв лучших воинов восточного мира. Перейдя ров и достигнув подножия укреплений, они приставили к каменной кладке лестницы и как саранча решительно полезли вверх, пока им, вопреки всем усилиям казаков, не удалось в нескольких местах забраться на стены.
Закипела злая, кровавая сеча. Донцы дрались яростно, и умело, ни на шаг не отступая и раз, за разом сбрасывая противника в ров. Но янычары с не меньшим упорством наседали, рубясь и стреляя. Стены и башни окутал плотный пороховой дым, от которого почти ничего нельзя было разглядеть и в нескольких шагах. Лязг сабель и ятаганов перекрывали яростные крики сражающихся и жалобные стоны умирающих. Пощады никто не просил и не давал.
