и шагали, а монахи и вовсе шли, будто Господь обязан их защищать.
— Что происходит? — спросил Вольф.
— Этот развратник соблазнил мою сестру! — крикнул довольно пожилой толстопузый сеньор, — Мы ему покажем, что положено за прелюбодеяние!
— Где же несчастная страдалица?
— Дома сидит под замком. Нечего ей здесь делать.
— Кто из вас ее муж?
— Ее муж от такого в гробу переворачивается!
Вольф отошел к Ласке.
— Я с ними категорически не согласен. Почему бы честной вдове не дать какому-нибудь симпатичному развратнику. Вроде нас с тобой.
Ласка смутился и покраснел.
— В самом деле, разве можно быть такими несправедливыми к женщине? — продолжил Вольф, — Я бы с ними поспорил, но как-то невежливо лезть в чужую личную жизнь к совсем незнакомым людям. Ты как думаешь, правы они или нет?
— Думаю, нет. Но когда мы его заберем с собой, все эти люди будут нам благодарны, и никто не пострадает.
— Как мы его возьмем?
— Руками. Просто встань под краем балкона, упрись в стену и стой покрепче.
— Ты серьезно? Он же тебя пристрелит!
— Не успеет.
Вольф встал и уперся.
Ласка отошел на несколько шагов и подождал, пока художник снова выскочит на балкон и жахнет. В момент выстрела Ласка разбежался, прыгнул Вольфу на спину, оттолкнулся и зацепился пальцами за край балкона. Тут же подтянулся и в два счета заскочил в дом. Зеваки и ахнуть не успехи.
Реакция у живописца оказалась как у матерого воина. Он как раз успел перезарядиться и выстрелил от бедра.
Нельзя быть быстрее пули. Можно быть быстрее указательного пальца и быстрее фитиля, который неспешно ползет к пороховой полке. Ласка повернулся и пропустил пулю. Комнату заволокло пороховым дымом. Белледонне схватил лежавший рядом меч и атаковал, не предлагая сдаться. Ласка выхватил саблю и отбил удар, снова уходя в сторону.
Могут ли опыт и алкоголь побить молодость и задор? Когда как. Трюк с парированием в перекрестье и перехватом руки, которым Ласка победил татарского мурзу, получился наполовину. То есть, захват за руку вышел как надо, а бросок вообще никак. Бойцы закружились по комнате, и меч с силой воткнулся в дверь. Ласка сделал подшаг и залепил кулаком в глаз художнику, не выпустившему рукоять.
Белледонне наконец-то отпустил меч и плюхнулся на пол.
— Не ожидал, — сказал он и посмотрел внимательнее на противника, — Ты кто такой? Наемник? Страдиот? Осман?
Умеренно-восточные мотивы в одежде и сабля еще не делают человека ни албанским легким всадником, ни, тем более, подданным султана. Но откуда в центре Рима возьмется московит, да и откуда римлянину знать, как эти московиты одеваются.
— Зовут меня Ласка. Прибыл от короля Франциска. Прошу любить и жаловать, — представился гость и поклонился в пояс.
— Нормальные люди в дверь заходят, — сказал Белледонне, немного успокоившись.
— Виноват, не смог, — извинился Ласка.
В упомянутую дверь все еще стучали топорами.
— Так ты не с ними?
— Никоим образом.
— Без приглашения все равно невежливо.
Ласка подобрал саблю, вложил ее в ножны, вышел на балкон и постучался в косяк. Зеваки увидели его живым и одобрительно загудели.
— Кто там? — спросил гостеприимный хозяин.
— Посыльный Его Величества короля Франциска с устным предложением!
— Входите, не заперто.
Ласка вошел и еще раз поклонился.
Белледонне поклонился в ответ.
— Раз приветствовать посла от достойного государя! — сказал он, — Что угодно сообщить мне Его Величеству?
— Его Величество любезно приглашает достопочтенного сеньора к себе в Париж, писать портреты прекрасных дам.
Насчет портретов король в явной форме не сказал, но, побывав в Париже, Ласка точно знал, что на портреты прекрасных дам там спрос будет.
— Какое любезное приглашение.
— И, главное, своевременное, — Ласка кивнул в сторону лестницы на первый этаж, где во входной двери уже пробили дыру.
— У меня тут, правда, работы непочатый край.
— Почнем. Кисти подадим, обед принесем, мух отгоним.
— И долгов не уплачено.
— Среди них родительский, сыновний или супружеский есть? А вассальный?
— Только денежные.
— Что в Риме не заработается, в Париже с лихвой перекроется. У Папы художников много, а у короля мало.
— Соблазнительно, конечно.
Внизу открыли дверь, и вооруженная толпа хлынула на лестницу.
— Один момент. Бенвенуто Белледонне еще никогда не называли трусом.
Художник выдернул из двери на лестницу свой меч и встал в позицию на площадке второго этажа.
— Вы все передо мной как молочные поросята перед львом! — крикнул он.
С точки зрения Ласки, хорошо вдохновленная толпа поросят вполне могла затоптать льва. Даже если он и вправду лев. Этот вопрос заинтересовал Ласку настолько, что он не сразу встал рядом, а немного посмотрел на битву.
Все-таки, они не такие уж поросята. Почти кабаны. А вот он вполне себе лев. Небольшой, но лев. На лестнице могли встать в ряд только по двое, и Бенвенуто отлично отбивался от любых двоих, не пуская их на площадку. Ласка подумал, что противники меняются, чтобы не уставать, но понял, что они меняются, получив раны.
Снизу полез, расталкивая всех, человек в доспехах. Правда, не в полных рыцарских. Открытый шлем, кираса без горжета, но с набедренниками и латные перчатки с длинными крагами. И длинный меч, длиннее, чем у художника.
Ласка присел на корточки поближе к лестнице. Пора вмешаться, но не прямо сейчас.
Белледонне скрестил мечи с латником, попытался его уколоть, не достал и отступил. Латник, легко отмахиваясь мечом и парируя удары не только клинком, но и перчатками, поднялся на последнюю ступеньку.
Сейчас. Ласка рванулся навстречу латнику, схватил его за кирасу в паху и за верхний отгиб, снова присел и уронил его себе на плечи. Выпрямился, держа латника на плечах параллельно земле. Закинуть такой вес себе на плечи просто руками — надо былинным богатырем быть, а уронить и потом встать — доброму молодцу по силам. Главное — поднимать тяжести не разгибом спины, а разгибом коленей.
Толпа на ступенях замерла от удивления.
— Что же вы все на одного? Нечестно, — сказал Ласка, согнулся и бросил латника вниз по лестнице.
— Так дела не делаются, — сказал он через головы лежащих стоявшему последним «брату соблазненной», — Выходи один на один, кто не трус.
— Один на один это другие деньги, — сказал кто-то из кучи тел.
— Если что, у этого
