Ознакомительная версия.
Олег внимательно следил за его лицом. Спросил внезапно:
— Твою дочь зовут Дивией?
Окоем вздрогнул, брови изумленно поползли вверх. Оторопело посмотрел на Олега, засмеялся, но смех был принужденным.
— Ты... почему так решил?
— У тебя учащалось дыхание, — объяснил Олег. — Голос менялся, глаза блестели... Да нет, я рад, что звезды предрекли такое великое будущее. Гелон всё-таки сын полубога и внук бога! В нем должно быть заложено много сил и талантов, чтобы дать разбег его потомкам.
Окоем перевел дыхание. Глаза теперь изучали Олега еще внимательнее.
— Олег... Тебя ведь Олегом зовут?.. Да, я слышал о тебе. Всякое, разное... Ты очень умён и силён. Потому опасен, как никто другой.
— Почему?
— Ошибки людей сильного ума именно тем и страшны, что становятся мыслями великого множества других людей. Если за тобой пойдут, что тогда? Ты понимаешь, что можешь завести их в болото? Ты сумеешь пройти, но за тобой все утонут... Может быть, тебе надо сперва набраться чужого опыта? Поучиться? Изучить знания древних?
Олег ответил со злостью:
— Сколько я уже успел за свою недолгую жизнь наслушаться про эти знания древних! Тем более — Тайные Знания Древних! Окоем, ты веришь в то, что говоришь? На самом деле то, чему учили древние, так незначитель-но и по большей части так маловероятно, что я не надеюсь приблизиться к истине иначе, как удаляясь от путей которым они следовали.
Окоем покачал головой:
— Ты зря так презрительно о знаниях древних... Отчасти важнее знать, как человечество размышляло над данной проблемой, чем иметь собственное решение её.
— Размышляло! — возразил Олег. — Но даже не искало!.. А если и искало, то не нашло. А я хочу найти.
— Найти?
Олег запнулся, подумал, сказал твердо:
— А не найду, то создам.
Окоем долго думал, вздыхал, сопел, а когда заговорил, Олег подумал было, что старик говорит про себя:
— Самый верный признак истины... это простота и ясность. Ложь всегда сложна, вычурна и многословна. Ты умеешь брать любую сложную проблему, сразу совлекать с нее пышные одежды, и тогда все видят само зерно. А ты уже говоришь, что с этим зерном делать... Однако, Олег, не скрою, Скиф много успел о тебе рассказать. Он тобой восхищается, но я умею слушать и слышать.
Олег пробурчал:
— Представляю, что он рассказал!
Окоем усмехнулся:
— Да, рассказал и про то, как ты голыми руками побивал врагов. Но я слушал о другом... И мне стала ясна твоя суть.
— И что же ты увидел?
— Ну... ты не обрадуешься.
— А все же?
— Ты уж прости, но абсолютно-белое, как и абсолют-но-черное, кажется каким-то дефектом зрения. Вот и ты выглядишь... дефектным.
Олег буркнул с неловкостью:
— Спасибо, что хоть в морду не дал.
На том конце стола поднялся Гелон. Оглядел всех с отеческой улыбкой на юном лице, вскинул кубок. Раз-говоры разом умолкли.
— Дорогие друзья, — сказал Гелон. — Я покину наш пир, чтобы с братом и его другом продолжить пир в своих покоях. А вы продолжайте, веселитесь, как будто я с вами!.. А еще лучше, как будто меня нет вовсе в городе тогда вы, черти, вообще на головах ходите!
В зале захохотали, стали выкрикивать славу великому Гелону, но Олег не увидел облегчения на лицах гуляк, что тцар уходит, теперь можно будет гулять вольнее: и при Гелоне, видать, не очень-то стеснялись.
В покоях Гелона уже был накрыт небольшой стол, всего на четверых, на широких блюдах только гроздья винограда, яблоки и груши да кувшин в окружении четырёх золотых кубков дивной работы.
Да, подумал Олег яростно, пока Гелон уже на правах хозяина указывал, кому куда сесть, Окоем прав — умный должен уметь делать выводы. А он, Олег, умеет их делать. Вывод, к которому подталкивал умудрённый жизнью верховный жрец, ясен: будь как все, иначе жизнь станет невыносимой. Если в знании или умении оторвёшься от простых людей слишком далеко, тебя перестанут понимать. А раз так, то сочтут безумцем. В тебя полетят камни, от тебя отвернётся любая женщина...
— Но так поступил бы умный, — проговорил он с глухой яростью. — А кто сказал, что я хочу быть всего лишь умным?
Кто ищет, тому назначено блуждать. А блуждающий всегда выглядит нелепо для тех, кто сидит на завалинке и лузгает семечки. Нелепо и смешно. Эти сидящие в норках смеются, указывают пальцами, даже снисходительно жалеют.
Вот даже сильнейшие чародеи, они же и мудрейшие люди... так должно быть, не поняли его идеи с направле-нием людей по пути правильному и праведному, сопротивлялись, пришлось силой... Но он ушёл и уже несколько лет не показывается в Совет, но они всё равно не разбегаются по норкам, ощутили вкус к большой работе, к настоящей власти... Вот так истины, признаваемые сейчас бесспорными, когда он их провозглашал, выглядели дурью или сплошной нелепицей!
Гелон обратил внимание на его напряженный вид, сказал доброжелательно:
— Друг моего брата, ты был печальным, когда прибыл, а сейчас в твоих глазах печали стало больше. Что-то случилось?
Олег раздвинул губы, засмеялся как можно беспечнее:
— Разве можно быть печальным в твоей благословенной стране?
Гелон смотрел в его лицо внимательно. Глаза, не по возрасту мудрые, стали грустными.
— Тебе много выпало, — сообщил он, словно для Олега это была новость. — И ты нечто носишь на плечах незримое... но очень тяжелое. У тебя может подломиться хребет! Разве у тебя нет друзей, чтобы приняли часть тяжести?.. Поделись со мной. Если бы ты знал, сколько я ношу в себе чужих слез, обид, горестей!
Олег невольно усмехнулся, уже без принуждения:
— Гелон, я восхищаюсь тобой. Но все же мои горести не совсем такие, как у земледельца, у которого захворала корова.
Окоем, который слушал их внимательно, а с Олега не сводил глаз, дернул Гелона за рукав, обронил негромко:
— Не печаль наша страшна, а наши дешевые радости.
Гелон не понял сразу, спросил, не страшась уронить достоинство правителя, который знает, оказывается, не все на свете:
— Почему?
Окоем ответил, все еще не спуская глаз с Олега:
— Человек радуется... и останавливается. Кажется, что вот уже сумел, достиг, получил, добился. А человек, у которого в сердце печаль и неспокойство, может дойти до Края света. А если печаль и щем в груди не оставят его за это время, то пойдет и дальше. За Край... Не допытывайся. У нас своя дорога. А он пусть идет своей.
Олег спросил, переводя разговор на другое:
— Гелон, мы не перестаем дивиться изобилию в твоей стране. Как тебе это удалось?
Гелон развел руками:
— Сам удивляюсь. Нет, правда, не прикидываюсь! Понимаешь, я никогда не любил сражений. Агафирс и Скиф вечно дрались либо друг с другом, либо вместе нападали на кого-то посильнее, пропадали на охоте, а я... гм, домики из песочка строил, раненых зайчиков подбирал, лечил, а потом выпускал, пробовал муравьев убедить жить дружно... У нас во дворе жили мелкие черненькие и крупные красные, так вот они постоянно воевали, а мое детское сердце кровью обливалось, я ведь любил и тех, и других... Словом, когда мы со Скифом ушли, то со мной ушло немало народа. Меня назвали тцаром, хотя какой я тцар? Мы построили этот город, а потом заморились каждый год переносить городскую стену дальше.
Ознакомительная версия.
