тут уже не было.
Я недоуменно моргнул.
— Почему?
— На днях я получил распоряжение — мне приказано вернуться в столицу, — в голосе жреца прозвучало явственное недоумение. Похоже, приказ не объяснял причину отзыва. — Пока собираю вещи, а уеду, как только появится моя замена.
— Но это ведь хорошо? — уточнил я.
— Не знаю, — отозвался тот искренне. — Такое изменение планов может означать что угодно.
— Если появились какие-то иные свидетельства, то это может быть новый суд? — предположил я. — Или вторичного судилища не бывает и решение всегда окончательное?
Руки жреца, распаковывающие пирожок с вишней, замерли.
— Суд? — повторил он медленно. — Какой суд?
— Э-э, — я с запозданием осознал, что в моих словах было что-то не то, и теперь пытался понять, что именно. — Ну…
— Рейн, какой суд? — повторил жрец, пристально глядя мне в лицо.
Иштава Бездна! Я, наконец, вспомнил! О суде мне ведь говорила дана Юстина — хозяйка городской резиденции аль-Ифрит — а вовсе не жрец. Хотя само слово «суд» она не упоминала, но из ее рассказа явственно следовало, что нечто подобное было. Может быть, по церковным канонам оно называлось по-другому… Так или иначе, но сам жрец упоминал только про эпитимию, наложенную на него старейшинами, а про свой проступок сказал лишь, что это «между ним и богиней».
— Я подумал, — сказал я, надеясь вывернуться, — что любое наказание возможно лишь по решению церковного суда. Или это не так?
Жрец убежденным не выглядел.
— Вы говорили о суде слишком уверенно, Рейн. Не лгите мне.
Мне приходилось испытывать воздействие ментального давления от двух людей, так что кое-какие закономерности я вывел. Одним из главных признаков было то, что слова и фразы порой вырывались наружу прежде, чем я успевал осознать, что именно говорю.
Сейчас не было ничего подобного, никаких слов, рвущихся с языка. Было только чувство вины, неожиданное и слишком сильное для данной ситуации. Аналитическая часть моего разума, стоящая в стороне от эмоций, тут же выдала: «Ага! Жреческая магия! Вот как она действует». Остальная часть, соприкасающаяся с эмоциями плотнее, в основном лишь испытывала желание правдиво ответить на вопрос. Но при этом я отчетливо сознавал, что если решу иначе, то смогу и промолчать.
Стоило ли мне отвечать жрецу? В конце концов, я не видел, каким образом это могло бы мне повредить.
— Суд за участие в делах белой секты, — сказал я.
— Откуда у вас такая информация? — взгляд жреца стал пронзительным.
Я пожал плечами.
— Доброхоты рассказали, — называть имена явно не стоило. — Я даже не расспрашивал их ни о чем. Видать, решили, что мне стоит это знать.
Жрец, наконец, перестал сверлить меня взглядом, глубоко вздохнул, и напряжение в его позе уменьшилось. Потом он с подозрением посмотрел на пирожок в своей руке, будто ожидая, что тот его тоже чем-то неприятно удивит, но через мгновение, решившись, откусил сразу половину.
Где-то минуту мы сидели в молчании — жрец медленно, явно наслаждаясь вкусом, жевал, а я думал.
— Ох уж эти аль-Ифрит, — произнес он наконец, проглотив последний кусок. — Аль-Ифрит и их шпионские сети.
— Шпионские? — повторил я. — Это что, было тайной?
— Конечно. О суде и его причине знают только… — он оборвал себя и покачал головой. — Неважно. Так или иначе, никто из аль-Ифрит среди знающих быть не должен.
— Прошу прощения, — сказал я, подумав, что придется рассказать кому-то из старших аль-Ифрит о своей оговорке. Если бы дана Юстина заранее предупредила меня, что это закрытая информация, я бы, конечно, был куда осторожнее. — Я ни с кем не говорил об этом и не планирую в будущем.
Жрец лишь махнул рукой, после чего потянулся за вторым десертом.
— Возможно, информация просочилась к аль-Ифрит, потому что стала известна слишком многим, — проговорил он. — Возможно даже, что это как-то связано с моим возвращением. Так или иначе, в столице узнаю… — потом он искоса посмотрел на меня: — Ладно уж, спрашивайте.
— Что спрашивать?
— То, что у вас на уме. Я же вижу, как вас грызет любопытство.
Это да, правда. Грызло.
— Почему белая секта? — вырвалось у меня. — Что они предлагали такого, чего не могла предложить Церковь?
Жрец ответил не сразу. Сперва он прожевал фигурный шоколад с начинкой из свежих ягод и только потом заговорил:
— Они предлагали спасение человечества… Империя в упадке, и с каждым годом теряет все больше территорий. Люди из окраинных поселений все чаще переходят под руку демонов и становятся шибинами. Церковь, несмотря на живую веру и растущее количество послушников и молодых жрецов, не справляется — слишком много дыр надо затыкать, слишком много демонических прорывов, предательств, катастроф… А богиня молчит…
— И убийство демонических полукровок должно спасти человечество и остановить беду? — недоверчиво спросил я.
Жрец посмотрел на меня задумчиво.
— Нет, конечно же нет. Убийство полукровок — это лишь малая и совсем необязательная часть того, чем занимаются белые секты. Их главная цель — найти путь к спасению человечества. Пусть какой угодно неортодоксальный и даже дикий в глазах большинства людей, главное, чтобы он сработал.
— И вы верите, что у сектантов на это больше шансов, чем у официальной Церкви или Империи в целом?
— Я в это верил, — спокойно ответил жрец. — Поэтому и оказался сперва под судом, а потом здесь. К счастью, собратья дали мне возможность раскаяться и понять ошибочность моего прежнего выбора.
Все слова казались искренними, вот только то, как звучала последняя фраза… Он ведь не сказал, что раскаялся и понял ошибку. Нет. Он лишь сказал, что ему дали такую возможность, а не то, что он эту возможность использовал.
Задавать вопросы дальше на эту тему я не стал — все равно не узнаю, говорит жрец правду или нет — но для себя решил считать, что он до сих пор разделяет мировоззрение белых сект. Так было безопасней.
— Вы сказали, что богиня молчит — разве раньше было иначе?
— В разные эпохи по-разному, — отозвался тот, возвращаясь к благожелательному тону, к которому я привык за время нашего прежнего общения.
— А молчала ли она перед тем, как отправить в мир людей своих посланников?
Как бы я ни хотел верить, что богиня не имеет
