Увы, короткие и ясные слова договора не объясняли ни его причины, ни последующего клятвопреступного бездействия старшего Бжестрова…
Ставгар, оторвавшись от документа, взглянул на отца. Бажен, поймав его взгляд, чуть качнул головой.
– С помощью этого договора Ирташ мог бы из меня верёвки вить, но Мартиар не был жаден до княжеских милостей и никогда не просил у меня помощи, предпочитая все свои дела решать самостоятельно. Я лишь пару раз помог ему деньгами, когда в Райгро два года подряд были неурожаи из-за дождей и града… Наше кровничество осталось в тайне, и, если бы не свадьба, договор бы меня совсем не тяготил…
Услышав слова отца, Ставгар нахмурился:
– Правильно ли я понял тебя, отец? Ты заключил с Ирташами союз, сам не желая этого? Но почему?
Бажен, услышав слова сына, откинулся к спинке кресла и сложил руки на груди.
– Причина этого очень проста, сын, – она в тебе!
До этого момента Ставгар думал, что его уже ничего не сможет удивить, но теперь он только и смог, что изумлённо взглянуть на отца, а Бажен, качнув головой, продолжил:
– Твоя мать, Ставгар, несмотря на неустанно возносимые Малике молитвы и щедрые дары храмам, всегда тяжело вынашивала и рожала, но самым худшим было даже не это, а то, что все произведённые ею на свет младенцы были девочками. Все – даже те, что родились мёртвыми… С каждым годом, с каждыми такими родами семейству Бжестров всё больше грозила опасность остаться без наследника, и я, отчаявшись получить помощь в храмах, решил поискать удачи в другом месте.
В Райгро было хорошо известно, что в роду Ирташей иногда рождаются женщины, наделённые колдовским даром, а Нарсия Ирташ, как говорили, вполне могла бы оказаться Старшей жрицей одного из храмов Малики, если б не была так привязана к своей семье. Она была известной травницей, её познания в ведовстве ни для кого не были секретом, и я решил обратиться к ней за помощью.
Нарсия Ирташ пришла к нам в дом – осмотрев Лиадану, она приготовила ей укрепляющие травяные сборы и дала осколок Небесного Железа, велев носить его отныне и всё время, не снимая даже на миг, а мне… – Бажен замолчал, словно бы смутившись, но потом всё же продолжил: – Мне было сказано, что наследника я получу лишь в том случае, если овладею своей женою в посвящённую Воителю ночь, когда Волчья Луна светит на небе в полную силу, а в изголовье нашей кровати должен лежать обнажённый, залитый жертвенной кровью меч…
Я, признаться, не очень поверил во все эти хитрости, но утопающий, как известно, хватается и за соломинку, так что мы с супругой всё сделали по слову колдуньи, и через месяц после произошедшего, стало ясно, что Лиадана понесла. Нарсия Ирташ навещала нас во все дни её тягости – выпаивала мою жену травами, ворожила над ней, и благодаря этому обычные в таких случаях хвори не донимали Лиадану, а когда пришёл срок, Нарсия сама приняла у неё дитя… Тебя… Передавая мне на руки уже омытого и завёрнутого в пелёнки ребёнка, старая колдунья сказала, что посланный мне Мечником наследник будет хорош собою, крепок здоровьем и станет славным воином…
Устав от долгого рассказа, Бажен вновь замолчал, опустив голову, а потом, взглянув на сына, невесело усмехнулся.
– Как видишь, Нарсия Ирташ честно выполнила свою часть договора, и теперь я должен был с ней расплатиться за помощь. Я предложил ей денег и землю, но ведунья на это предложение лишь усмехнулась и сказала, что платой за её колдовство станет моё кровничество с Мартиаром Ирташем… Что ж, зная, как она относится к своему роду, я должен был такое предвидеть…
– Почему ты так говоришь об этом? – Ставгар, хмурясь, посмотрел на отца. Он был не только ошеломлён рассказом Бажена, но и сбит с толку проскальзывающими в голосе отца интонациями. – Чем нам могло помешать родство с Ирташами? Их кровь так же стара и чиста, как наша.
Бажен ответил сыну таким же хмурым взглядом.
– Чиста, не спорю… Но у Ирташей есть один изъян – они всегда предпочитали говорить правду в глаза, а потому за столько лет не нажили себе ни земель, ни положения, да к тому же ещё и крепко вросли в Райгро – в Ильйо они не могли мне стать помощниками. Всё, что мне было нужно, я от них уже получил, а для укрепления в Ильйо мне требовались другие союзники… Но я не мог сказать этого Нарсии Ирташ – в силе её ведовства я уверился и не хотел узнать, что она может сотворить, если я откажусь от выдвинутых ею условий. Если Знающая способна дать жизнь, то способна и отнять её – я так понимаю…
После такого признания Бажена в комнате повисло тяжёлое молчание. Бажен по-прежнему сидел в кресле – скрестив руки на груди, он смотрел на опустевшую шкатулку так, словно видел перед собою непонятно как забравшуюся на его стол мерзкую жабу…
Ставгар еще раз внимательно взглянул на того, кого до этого дня называл родителем. Бажен всегда был крут нравом, порою – жесток, но Ставгар никогда не думал, что за этими, вполне простительными для главы рода свойствами натуры, прячутся ещё и неумеренное честолюбие вкупе с холодной, расчётливой подлостью… Впрочем, о таком не подозревал не только он – до поры до времени обласканный Баженом более всех иных детей наследник, но и сама старая ведунья. Нарсия Ирташ думала, что нашла для своего рода союзника, а на самом деле – впустила в свой дом ядовитую гадюку… Ставгар осторожно свернул пергамент и взглянул на отца. У него оставался лишь один вопрос.
– Ты так желал новых выгод и милостей, что ради этого предал семью кровника? Нашептал Лезмету отправить Мартиара на границу с Амэном… – Голос Ставгара прозвучал негромко и подчёркнуто спокойно, но Бажен, услышав это полуобвинение-полуутверждение, вздрогнул, а потом ещё и со всего маху ударил кулаком по столу.
– Нет!.. Я не нашёптывал князю, чтобы он отправил Мартиара в Реймет, и уж конечно, не по моему почину Ирташ потащил за собою в этот городишко всю свою семью, а амэнцы вторглись в наши вотчины… И потом, я ничего сделать не мог, ведь был возле князя – на свадьбе его дочери в Гройденской пуще…
Бажен тяжело перевёл дыхание, но потом, взглянув на застывшего изваянием сына, устало сказал:
– Моя вина лишь в одном – когда после подписания невыгодного нам договора с Амэном Лезмет, в очередной раз набравшись, стенал, что теперь его позор как правителя будет уже не скрыть, я предложил ему переложить часть вины на Ирташей. Истреблённому под корень роду человеческая слава уже безразлична, зато я избавлялся от многолетней удавки на шее: Ирташи теперь – никто, а значит, и заключенный между нами договор недействителен, а следовательно, никто уже не сможет использовать его против меня…
Ставгар выслушал отца с закаменевшим лицом, ничем не выдавая того, что творилось у него сейчас на душе, но когда Бажен замолчал, сказал:
– Ты ошибаешься, отец. Энейра, младшая дочь Ирташа, жива – ни она, ни её родичи не заслужили позора, который обрушился на них по твоей воле. Я добьюсь у Лезмета оправдания для этого рода…
– Вздор! – Бажен тяжело поднялся и мрачно взглянул на сына. – Своими просьбами ты лишь разгневаешь Владыку, так что оставь эту блажь, Ставгар, – прежде всего ты должен защищать интересы своего рода! Ты – Бжестров, а не Ирташ! Что тебе до них?!
Ставгар коротко взглянул на опирающегося о стол Бажена и с горьким прозрением ощутил, что теперь даже амэнский Коршун менее чужд ему, чем подаривший жизнь родитель… Как он мог быть настолько слепым всё это время?!
Ставгар аккуратно засунул пергамент за пазуху.
– Да, я – Бжестров и сделаю всё, чтобы смыть с нашей семьи эту грязь. Я добьюсь справедливости для Ирташей, чего бы это мне ни стоило, клянусь!
Сказав это, Ставгар вышел из комнаты, оставив за спиною упёршегося ладонями в стол и словно бы закаменевшего родителя.
Олдер
Солнечные блики играли в воде выложенного белой плиткой бассейна, и из-за этого чешуя плавающих в нём больших рыб прямо огнём горела. Девочка лет одиннадцати и два мальчика лет семи, похожие между собою, точно две виноградины из одной грозди, бросали рыбинам подаваемый слугою корм, и те, лениво шевеля плавниками, подплывали к самой поверхности воды и, широко раскрывая беззубые рты, хватали предложенное угощение. Каждое движение рыб сопровождалось восторженными возгласами и громким смехом детворы, и Олдер, ещё раз взглянув на веселящихся племянников, потёр пальцами налитый болью висок. Сегодня для него в окружающем мире было слишком много шума, солнца, движения… Впрочем, сидящий напротив него на галерее Дорин – глава всего рода Остенов и двоюродный брат Олдера – истолковал его жест по-своему. В очередной раз налив в серебряный кубок тёмного вина, он придвинул его к руке Олдера и тихо заметил:
– Весть о недовольстве тобою Владыки, конечно же, уже широко распространилась по всему Милесту, но о степени этого самого недовольства говорить ещё рано…
– Ещё бы не распространилась! – Олдер отхлебнул вина и, поморщившись, снова посмотрел на резвящихся у бассейна племянников. Если бы у его Дари была хотя бы треть их веселости и жизненной силы… Право, он не просил бы большего… Подавив вздох, Олдер вернулся к едва не прерванному им же разговору. – Даже ребёнку ясно, что если вернувшиеся из похода войска лишаются полагающихся им чествований, то наш Владыка недоволен как самим походом, так и тем, кто командовал войсками…
