Его умение играть на арфе приносило гораздо больше, чем просто удовлетворение, даже если он не помнил, как приобрел его. Он также не помнил, чтобы разучивал какие-либо мелодии, которые сами по себе всплывали из тени его потерянного прошлого, если он просто позволял им. Он не мог заставить их, но они все равно приходили, как будто призываемые чем-то извне, и пока они длились, он снова был целым... пока они не отпускали его, и он не возвращался в окружающий мир. Он предполагал, что это было жутко, но это была жуткость, которую он приветствовал, и которую он научился принимать, как принимал Венсита и Базела.
Он размышлял о своих странно созревающих отношениях с волшебником. Рассказы Брандарка о деяниях Базела окончательно закрепили признание Кенходэна, ибо если защитник Томанака - тот, кому удалось достичь хотя бы десятой части достижений Базела, - не только доверял волшебнику, но и принимал его как близкого друга, как мог Кенходэн не доверять ему? Кроме того, если Венситу из Рума нельзя было доверять, то ни одному человеку нельзя. Все сказки сходились на этом. Но это не положило конец напряженности между ними, поскольку Кенходэн обнаружил, что его своевольная, властная натура горько возмущалась его неспособностью контролировать свою собственную жизнь. Он не знал, было ли это своеволие результатом его амнезии или оно всегда было частью его, но знал, как и Венсит, что оно было там.
Волшебник был мучительно осторожен, чтобы поделиться всем, чем мог, и оба, и он, и Базел, интересовались мнением Кенходэна, как будто у него действительно было достаточно памяти, чтобы стоило услышать это мнение. Кенходэн подозревал, что это было по доброте душевной, и это было еще одной причиной, по которой его привлекал Брандарк. Когда капитан корабля задавал вопрос, это делалось для того, чтобы получить ответ, а не потому, что он был добр.
Он выпрямился и убрал ноги с дороги, когда вахты левого и правого бортов с грохотом пронеслись мимо, наперегонки поднимаясь по трапу. За последние пару дней они провели много подобных соревнований. Лежать успокоенным означало испытывать терпение святого, а святых в команде Брандарка было очень мало. Капитан верил в то, что праздные руки должны быть слишком заняты для проказ, особенно в такой странный день, как этот.
Кенходэн согласился с ним, потому что у "Повелительницы волн" была самая разношерстная команда, какая когда-либо была. Люди с... проблемным прошлым всегда находили море удобным укрытием, и Кенходэн был уверен, что это справедливо по крайней мере для некоторых людей Брандарка. Несомненно, были представлены все человеческие расы, включая тех, кого практически никогда не находили в море, в смешении, которое бросало вызов упорядоченному воображению. Офицеры были настоящими профессионалами, и все же расовые предрассудки столь разнородного экипажа могли бы стать благодатной почвой для неприятностей, если бы не их взаимное уважение и яростная (хотя и непризнанная) преданность своему капитану. Однако даже этот прочный цемент не смог полностью преодолеть их внутреннюю напряженность.
Рулевой, например, был халфлингом с острова Марфанг. Хотя он происходил из расы, порожденной колдовством, которой многие не доверяли, он был приятным человеком, с большим опытом, чем у любых других трех членов экипажа. Но он также был меньше трех футов ростом и болезненно относился к своему размеру. Он также был быстр с кинжалом в руке; даже самый крупный моряк избегал его, когда он был в дурном настроении. Кроме того, говорили, что он чувствовал изменения ветра своими рогами из слоновой кости, что снискало ему уважение, как любому пророку Чемалки.
Остальные представляли собой неразрывную массу. Там были люди (включая угрюмого бывшего офицера армии императора Солдана, который командовал вантовыми матросами), две дюжины градани (которые считали себя элитным корпусом Брандарка, хотя он был склонен бить по их головам, если они слишком громко заявляли об этом), около дюжины гномов (которые явно нашли более целесообразным спешно оказаться в другом месте и громко скучать по своим горным туннелям), и даже один эльф - Хорнос, который служил первым офицером и никогда не упоминал о своем прошлом.
- Эй, Кенходэн! - оклик дозорного прервал его размышления, вернув его в настоящее.
- Чего тебе!? - крикнул он в ответ человеку, сидевшему на верхней перекладине мачты, когда верхушки мачт описывали медленные, беспокойные круги на фоне неба.
- Если ты должен перебирать эти струны, по крайней мере, сыграй нам мелодию!
- Что бы ты хотел услышать?
- Ты знаешь "Беспокойное сердце Торлоса"?
Кенходэн позволил своим рукам безвольно лежать на струнах, ожидая понять, была ли это одна из мелодий, которые таились в рифах его памяти, как кости кораблей на фрадонианских берегах, готовые всплыть на поверхность при попутном течении, когда их щекочут названия или напевные мелодии. Прошло несколько секунд, а затем его пальцы внезапно шевельнулись, и с арфы сорвалась залихватская песенка, смех разнесся по палубам. Через мгновение его голос начал песню о моряке, барменше и Хирахиме Лайтфуте, смеющемся боге. Он как раз дошел до стиха, в котором Торлос обнаружил, что его соперником за благосклонность служанки был не кто иной, как сам бог соблазнов, когда оклик сверху нарушил его концентрацию.
- Ээй, парус! - крикнул тот же вахтенный. - Три паруса - нет, четыре, клянусь Трезубцем! В двух румбах от четверти правого борта и приближаются, как гнев Фробуса!
- Что?! - Брандарк присоединился к толпе, наслаждающейся песней Кенходэна. Теперь он развернулся, уставившись за корму на паруса, невидимые с уровня палубы, и его подвижные уши были наполовину прижаты.
- Что не так? - Кенходэн прижал струны рукой. Тревога Брандарка явно была вызвана чем-то большим, чем просто близким количеством незнакомцев.
- Может быть, ничего. - Брандарк подергал себя за укороченное ухо и посмотрел на дозорного. - Но никто не знает, кто здесь встретится, и мне не нравится, что они приближаются - не тогда, когда они под парусами.
Его пальцы указали на безжизненные паруса "Повелительницы волн".
- Понимаю твою точку зрения.
Кенходэн потянулся к футляру для арфы и начал укладывать в него инструмент, вспоминая о мече, которого в данный момент не было у него на боку.
Базел взбежал по вантам с обезьяньей скоростью, а Брандарк упер кулаки в бока и уставился вверх, в то время как другой градани внимательно вглядывался вдоль линии руки впередсмотрящего, обмениваясь наблюдениями с матросом. Затем Базел выразительно кивнул, похлопал мужчину по плечу и потянулся к мачте. Он обхватил ее ногами и нырнул вниз, тяжело ударившись о палубу, затем вытер обожженные ладони о штаны и заковылял к Брандарку.
- У тебя там хороший человек, Брандарк, - тихо сказал он. - Думаю, он заметил их, когда они только показались из-за горизонта, но они скоро доберутся до нас. Как будто их подгоняют кнуты Финдарка, и тут ошибки быть не может. Корсары. Черные паруса.
- Тогда пощады не будет, - пробормотал Брандарк. Он погладил подбородок мозолистыми пальцами. - И они движутся под парусом, а не на веслах?
- Так и есть, капитан. - Головы повернулись, когда Венсит с горящими глазами появился из люка главной палубы. - Но не на ветрах этого мира.
- Колдовство! - Брандарк сплюнул. - Пусть все волшебники мира перережут друг другу глотки! Кроме твоей, конечно! - поспешно добавил он.
- Я приветствую твои чувства, но у нас есть более насущные проблемы.
- Да. - Базел был задумчив. - Абордаж или колдовство, как ты думаешь?
- И то, и то. Там по крайней мере два волшебника, и с ними нечто большее, чем волшебный ветер. На этот раз это будут не тени - слишком много света, - но это что-то злое, и достаточно сильное, чтобы мне было трудно противостоять этому. И поскольку я не могу использовать искусство, если мне придется сражаться одновременно, они пошлют абордажников, чтобы нарушить мою концентрацию.
