Сыны Тьмы - Гурав Моханти

– Ты кричала во сне, – ледяным тоном сказала она.

– Прошу прощения, – всхлипнула Масха. – Мне приснился кошмар.

Обтянутое кожей костлявое лицо Хромой Матроны не выглядело удивленным. Ее глаза казались сверкающими камнями, горящими в темных дырах.

– Думаешь, ты единственная, кому снятся кошмары? – Она обвела рукой фигуры, скорчившиеся в спальне. Кто-то дрожал во сне. Одна скулила, как щенок, другая о чем-то умоляла, а еще одна – хрипела, словно ее душили. Хромая Матрона была права. В Доме оракулов никто не мог спать спокойно.

– И что же это такое? – Хромая Матрона указала на наполовину скрытые одеялом лежащие на кровати Масхи книги. – Книги из библиотеки запрещено выносить.

Масха, голова которой все еще была занята кошмаром, пробормотала:

– Матрона, я… я хотела…

– Стать первой, кто откроет будущее? Да, мы все это желаем, но никто не приносит книги в общежитие. – Она улыбнулась так ласково, словно каждый день мучила котят. – Я искала кого-нибудь, кому можно было бы передать эту обязанность, и нашла тебя. Несмотря на все усилия Сестры Милосердия, какой-то молодой грубиян из Меру записался в наш Дом на месячную стажировку. Ты будешь приставлена к нему; научи его нашим обычаям.

– Ох-х-х.

Хромая Матрона вскинула брови. Масха попыталась ответить ей прямым взглядом. Теперь она тоже была матроной, пусть и безымянной. Но кого она обманывала? Хромая Матрона могла заставить разрыдаться даже статую.

– Разумеется, старшая сестра.

– Очень хорошо. Я верю, что книги найдут дорогу обратно на полки к рассвету.

– Да, старшая сестра.

Кто-то кашлял и хрипел.

Масха подумала о мужчине из своих снов и снова вздрогнула. Вытащила записки из-под простыни и попыталась выкинуть из головы этот образ. Она боялась снова уснуть. И теперь, когда проснулась, могла почитать дальше. Она плеснула в лицо немного воды из кувшина, стоявшего рядом с кроватью, и зажгла свечу, от которой оставался лишь короткий огарок.

Хм, так на чем мы остановились? Она сделала глубокий успокаивающий вдох. Ах да, истории о Шакуни и Нале. Она вернулась к похищенным ею томам и занялась чтением.

«Шакуни пережил год пыток и выжил, чтобы вернуться и предстать перед предводителями своих мучителей. Или, скорее, склониться пред ними, подобно веревке воздушного змея, теряющего высоту. Он стал жалкой тенью человека, которым был раньше. Об этом мало кто знал, но он часто не мог контролировать свою ногу, а иногда и свое лицо – если то, что осталось, можно было назвать лицом. Его кишечник тоже его не слушался. Он испытывал постоянную боль. И воспоминания о том времени, когда он был царевичем, преследовали его с коварной настойчивостью. Стоит ли тогда удивляться, что он совершенно не был склонен к милосердию?»

Масха вздохнула. Ей нужно было что-нибудь более приятное. Жизнь Шакуни, бывшего царевича Гандхара, а ныне дяди царевича Дурьодханы, была приятной, как кислота. Она перевернула страницы и вместо этого вошла в жизнь Налы. А вот это было… весело. Нала был ее ровесником, учеником ордена Братьев Саптариши в Меру, школе, где мальчишки учились на ачарьев. Масхе казалось почти волшебным, что всего в нескольких лигах от нее кто-то вроде нее сплетничает о столь обыденных вещах, как экзамены и учителя. Настроение разом улучшилось. Хромая Матрона может, конечно, думать, что поручение заботиться о стажере из Меру – это наказание, но Масха с нетерпением ждала встречи с кем-то, кто был другом Налы. В конце концов, она ведь знала, что Нала в итоге умрет.

I

В Цитадели Меру, школе для будущих ачарьев, было много всего гнусного, и, к сожалению, выезд на природу был одним из них.

– Леса очень опасны, – объяснил Нала. – Здесь есть огромные ящеры, ядовитые лягушки и медведи. И должен вам сказать, что, если к вам бежит медведь, лучше притвориться мертвым. Если он решит, что ты мертв, это поможет. Если этого не произойдет, ну… ты умрешь.

Его слова произвели желаемый эффект на сверстников. Стать главарем можно было только так – создав обстановку, при которой остальные зависели от твоих знаний и талантов. Только монах может пронести в монастырь крошечные картинки с изображением царевен. Только куратор музея может превратить выброшенный барабан в антиквариат. Здесь, в лесу, где лианы обвивали ноги, как змеи, а корни прятались в невидимых ловушках, Нала чувствовал себя царевичем. В конце концов, он был валка. По крайней мере, по крови. Сверстники считали, что он, со своими мягкими чертами пусть и изуродованного лица и коротко остриженными кудрями, был слишком симпатичным, слишком стройным, чтобы быть валкой. Нала улыбнулся. Симпатичный. Он всегда улыбался так, словно был единственным, кто знал какую-то тайну.

– Почему они дают первогодкам такое опасное задание в начале семестра? – со страхом в голосе спросил Акопа, дрожа от холодного горного воздуха и прислушиваясь к звукам, которые издавали кошмарные звери, готовые его сожрать. Похоже, он включил в этот список даже обезьян. – Это смешно!

Налу это вовсе не беспокоило. Он знал, что в округе нет опасных зверей, иначе он бы услышал их приближение, ведь слух у него был лучше, чем даже у его оставшихся дома братьев.

– Не совсем, – сказал Варцин. – Я имею в виду, если мы погибнем в пасти тигра в первый же год, ачарьям не придется тратиться на наше образование. Так что для Меру это вопрос денег. – Варцин был драхмой. Как и Нала, он тоже стал частью движения Меру к позитивным изменениям.

– Проклятые драхмы, – проворчал Акопа. – Меру начинает терять свое имя. Разбавлять его торговцами и лесными жителями – просто ужасно.

Ничуть не обидевшийся Нала повернулся к нему:

– Не укажешь ли ты тогда нам путь, о Великий и Могущественный Намин? Может быть, стоит преклонить колени, чтоб ты нашел выход?

Остальные засмеялись.

Акопа нахмурился:

– Тебе бы лишь кусаться, Пятно.

– Интересный подбор слов, – задумчиво произнес Нала, обходя корни деревьев, о которые споткнулся Акопа. – Я имею в виду сейчас – потому что здесь, в лесу, наверняка есть кобры.

– Врешь! – выкрикнул Акопа, но все же