своих подданных, вынуждая их делать то, чего они не хотят?
– Разумеется. На то он и повелитель. Если каждый подданный будет творить свою волю, начнётся хаос и распад, в итоге все слезами умоются.
– Но если власть, для того чтобы себя реализовать, вынуждена ограничивать желания подданных, значит их личные желания – препятствия на пути власти. К какой бы цели человек не стремился, он всегда должен устранять препятствия на своём пути. Я устранил эти препятствия, вот и всё. А в итоге я обладаю не просто властью, а чистейшим экстрактом власти.
Эрлеберт растерялся. Ему казалось, что земля, на которой он всегда так твёрдо стоял, теперь уходит у него из-под ног. Это был уже не урок политологии, не учебный диспут, он столкнулся с реальностью – отточенной, изощрённой, безжалостной и совершенно неожиданной. Перед ним действительно сидело живое воплощение власти в её чистейшем проявлении. Он столкнулся с чудовищем, это чудовище было столь совершенно, утонченно и блистательно, что он уже готов был поддаться его очарованию. Он вдруг почувствовал себя жалким и ничтожным мальчишкой, разом утратившим все свои ориентиры, оказавшиеся столь непрочными. Император не торопил его с ответом, явно наслаждаясь растерянностью гостя. И тут принц услышал голос Северина:
– Ваше величество, а чего вы хотите? В чем ваша цель?
– Носитель верховной власти может стремиться только к одному: максимально реализовать свою власть.
– А в чем цель этой самой максимальной реализации власти?
– Не понял вопроса.
– Что же тут непонятного? Ну вот реализовались вы на все сто, а зачем?
– В каждом человеке заложено стремление к максимальной самореализации, вот и всё.
– Если это всё, тогда получается нелепость. Вот, скажем, некий человек – строитель. Он стремиться к максимальной самореализации, хочет построить самый лучший в мире дом. Он идёт в пустыню, где никто не живёт и жить не собирается, и строит дом. Действительно, самый лучший в мире. Время от времени кто-то проходит мимо и восхищается этим домом. Все признаки, что строитель превзошёл всех своим искусством. Но жить в этом доме никто не собирается. Так неужели не логично спросить у этого строителя: зачем ты построил дом? Итак, цель строителя не в том, чтобы стать самым лучшим в мире строителем, а в том, чтобы строить дома для людей, чтобы людям хорошо жилось в этих домах. Вы говорите: воля подданных, их разнообразные стремления – это препятствия на пути реализации власти. На самом деле благо подданных – это цель, к которой должна стремиться власть. Вне этой цели во власти нет смысла.
– Очень интересно, – император чуть оживился. – Дома, значит, стоят для людей. Хорошо. Ну вот, скажем, строитель решил построить дом, в котором сто квартир. Позвал сто будущих жильцов и спросил: какие вы хотите квартиры? А все хотят разные, включая такие, каких вообще не может быть, но на другие они не соглашаются. А кто-то хочет такую квартиру, которая в этот проект не впишется. А кто-то требует, чтобы ему дали две квартиры, потому что семья у него большая, и ему нет дела до того, что тогда одна семья останется вообще без квартиры. А кому-то приспичило жить на чердаке, хотя проект не предусматривает жилого чердака. Итак, строитель имеет дело с сотней несовместимых стремлений. Если он постарается сделать так, чтобы всем было хорошо, дом никогда не будет построен. Если он постарается добиться уступок от некоторых жильцов, дом, может и построит, но он будет уродливым, как и любой результат компромисса. Хороший дом может получиться как результат единого, цельного, гармоничного замысла. Итак, разнонаправленные импульсы заказчиков – это главное препятствие на пути единой воли строителя. Можно подавить волю заказчиков, но с этим много возни, идеальный вариант в том, чтобы заказчики вовсе не имели своей воли, чтобы никто из них не смел не только что-то требовать от строителя, но даже о чём-то его просить. И вот тогда дом получится хорошим.
– А что значит «хорошим»? Он может быть очень красивым и прочным, но совершенно непригодным для проживания, или таким неудобным, что все жильцы будут проклинать строителя. Дом, построенный без любви к людям, это плохой дом. А любить можно только самодостаточную личность, наделённую свободной волей. Привидения, которые вас окружают, любить нельзя. Вы для того и сделали ваших подданных привидениями, чтобы не любить их и не считаться с ними. Управлять стало гораздо легче, но смысл управления исчез. У вашей империи нет цели.
– Но как всё же добиться единства замысла, если считаться с миллионами разнонаправленных волевых импульсов?
– Ну, во-первых, не надо путать желания подданных и благо подданных. Наш император Дагоберт – не джин из бутылки, чтобы исполнять любые, самые глупые и злые желания людей. Он часто поступает против воли подданных ради их же блага. А, во-вторых, империя всё же не дом, а миллион домов. Есть много разнонаправленных желаний, которые общему благу не противоречат, но которые невозможно совместить в одном доме. Вот почему дома в империи такие разные, а все вместе они создают общую гармонию.
– А в чем благо людей кто решает? Ваш император. Всё равно торжествует его единая воля. Если кто-то имеет о благе другие представления, Дагоберт не станет с ним считаться, а если станет – единство замысла рухнет. Всё и всегда сводиться к тому, что полноценный субъект лишь один.
– Да. Но это не император, а Бог. Только Бог есть безупречная совершенная Личность. Это у людей представления о благе, которые могут не совпадать, а Бог – Сам и есть Благо. Только Он знает, что для людей лучше. А император следует воле Бога. На этом и строиться подлинная империя. А в вашем мире разве нет Бога?
– Мы с Богом договорились: Он Сам по Себе, а я сам по себе. Не то что бы мы с ним посидели и поговорили, но я именно так понимаю наши отношения, и Он, похоже, не против. Бог – Повелитель вселенной, а в этом мире я – повелитель. Здесь только моя воля. Если будет ещё Его воля – чистота власти исчезнет.
– Но зато появится цель и смысл.
Император немного растерянно посмотрел на принца и, кивнув в сторону Северина, спросил:
– Это кто?
– Рыцарь Северин.
– Он, должно быть, сын философа.
– Он сын кузнеца. Усыновлённый императором. Любовь императора к своим подданным позволила Северину стать рыцарем. Когда-то на охоте я спас его жизнь. А он сегодня спас мою честь. И честь нашей империи. Северин мой друг, но дело не в этом. Дело в том, что он, как и любой подданный императора, готов отдать за меня жизнь, а я готов отдать жизнь за любого подданного императора.
– Странные дети… Но
