доложил о моём желании встретиться — и вернулся с согласием самого любезного толка.
Широно я велел дожидаться у ворот. Вряд ли на территории тюрьмы мне понадобится составить протокол о фуккацу. Да и являться к тюремному руководству в сопровождении безликого, каким для всех выглядел Широно, не хотелось.
— Проходите, — кивнул старшина.
Он внезапно расплылся в ухмылке:
— Управа налево, арестанты прямо, пытки направо. Вы по какому вопросу?
Я оставил шутника без ответа.
Вскоре меня обогнал самый молодой из стражников — старшина на всякий случай послал парня вперёд, сообщить начальству о приходе подозрительного гостя.
Знакомство со здешней тюрьмой, пускай самое поверхностное, на ходу, ясно давало знать: Акаяма не ровня столице. Целый квартал? В лучшем случае половина. Просторная усадьба? Если усадьба, то простору маловато. Досинов, как я выяснил заранее, двадцать один человек, надзирателей — тринадцать. И начальник в ранге гокэнин — «человек дома», из вассалов сёгуна, но ниже, чем хатамото.
Когда я вошёл в чистый, ровный, посыпанный свежим песком двор управы, господин Симидзу сидел на складном походном табурете, уперев в бедро рукоять веера из белой бумаги. Он был бы похож на полководца, составляющего план битвы, когда б не кисть, тушь и бумага на столе перед ним. Телосложение начальника также говорило не о битвах, а о пирах и попойках. Какое бы жалованье он ни получал, живот у господина Симидзу был на все триста коку в год.
— Как хорошо, что вы пришли! — внезапно вскричал он, испугав меня. — Я слыхал, вы тонкий знаток поэзии!
Враньё, чуть не брякнул я. Но ограничился нейтральным:
— Вы мне льстите, господин Симидзу.
Интересно, какая сволочь возвела на меня поклёп? Или начальник от скуки подшучивает надо мной, как это делал старшина караула?
— Масато! Меня зовут Масато.
Я поклонился: сам не знаю зачем.
— Обращайтесь ко мне по имени, без церемоний, Рэйден-сан. Договорились? Если не возражаете, я отплачу вам тем же.
Возражать я не посмел. Лишь отметил, что беседа сворачивает в непривычное русло. Неожиданности? Они пугают нас, приводят в оторопь. Сказать по правде, я бы предпочёл официальность встречи и сухость взаимоотношений.
— Вот, послушайте, — господин Симидзу взял лист бумаги, поднёс близко к глазам. Похоже, у него было слабое зрение. — Каково будет ваше мнение? Я жду откровенности.
И прочел, взмахивая в такт веером:
Жизнь мимолетна.
Цветок ли, черепаха —
Не всё ли равно?
— Прекрасно! — я судорожно вспоминал слова, какими святой Иссэн награждал понравившиеся ему стихи. — Эти строки изящны и глубокомысленны! Масато-сан, клянусь, мне ни за что не удалось бы создать нечто подобное!
Чистая правда: из меня поэт как из макаки дракон. Дважды правда: стихи господина Симидзу и впрямь пришлись мне по сердцу. Вот тут не знаю, похвала ли это. Кто бы ни назвал меня знатоком поэзии, в шутку или всерьёз, у Торюмона Рэйдена воистину дурной вкус.
— И кто из нас льстец, Рэйден-сан?
Господин Симидзу расхохотался. Когда он смеялся, всё тело его колыхалось, словно кусок мягкого «шёлкового тофу» во время землетрясения.
— Не скрою, мне приятна ваша похвала, — он поднял на меня взгляд: острый, цепкий, какого не ждёшь от близорукого толстяка. — Но что же я? Вы до сих пор стоите, в то время как я сижу! Эй, кто там! Табурет моему гостю!
В этот момент я понял, откуда взялась доброжелательность начальника тюрьмы. О да, он ответит на все мои вопросы. Сделает всё, о чём ни попрошу. Не станет скрывать правду — в разумных для чиновника пределах. И я тут совершенно ни при чём. Моя должность, моё мнение о поэзии — чепуха, лишь повод для демонстрации дружелюбия и открытости.
Пыль под ветром.
Суть расположения господина Симидзу крылась в другом: так меч прячется в ножнах. Ловкач Тиба, преступник, заслуживший пристальное внимание знатных особ, сидел в тюрьме, отданной под начало господина Симидзу. Отсюда, согласно приговору, он был отправлен на остров Девяти Смертей. Позднее, о чём господину Симидзу сразу стало известно, на остров отплыл старший дознаватель службы Карпа-и-Дракона в сопровождении младшего сослуживца — того самого, что стоит сейчас перед господином Симидзу. Вместе с ними на остров отплыл инспектор надзора, человек опасный, с каким лучше не иметь дела. Можно не сомневаться, что отбытие столь значимых персон из Акаямы было вызвано наивесомейшими причинами, связанными с Ловкачом Тиба. Когда эти же персоны в последний раз посещали место убийственной ссылки, по Акаяме ходили слухи, поражающие воображение.
Всего лишь слухи? Сказки? Сплетни?!
Пусть так.
Но пренебречь ими — немыслимая глупость.
— Жизнь мимолетна, — повторил я хайку господина Симидзу и увидел, что мой собеседник вздрогнул. — Цветок ли, черепаха — не всё ли равно? Превосходно! Спасибо, Масато-сан, мне не нужен табурет. Поверьте, я с радостью бы обсудил с вами тонкости стихосложения! Но долг велит мне заняться более грубыми материями.
— Хотите осмотреть тюрьму? Переговорить с надзирателями? Насколько мне известно, во вверенной мне тюрьме не происходило случаев фуккацу. Но, может быть, я чего-то не знаю?
О, он был не просто догадлив. Он читал мои мысли.
— Вы, Масато-сан, угадали мои желания, — я поклонился. — Не соблаговолите ли выделить мне сопровождающего?
— Сопровождающего?
Он встал, вышел из-за стола. Двигался господин Симидзу легко и проворно, чего никак не ожидалось при его комплекции. На площадке додзё, с плетями в руках, он сумел бы ввести в заблуждение не одного противника.
— Уже выделил, Рэйден-сан. Надеюсь, вас устроит моя скромная компания?
2
Закон, воспетый в стихах
— Кормим два раза в день: утром и за час до заката. Подъём перед рассветом. Общая помывка — раз в двадцать дней. В чан с горячей водой помещается до пяти человек. Стрижка — раз в год, летом. Заключённые стригут друг друга партиями по двадцать — тридцать человек. Презабавнейшее зрелище, Рэйден-сан! Куда там театру Кабуки! Я стараюсь не пропускать его…
В тюрьме не было окон. Запах стоял скверный, усиливаясь по мере нашего движения вдоль центрального коридора.
— В этих камерах, — господин Симидзу повёл рукой, указывая на пустовавшие камеры, расположенные ближе к входным дверям. Они были забраны толстым брусом от пола до потолка, с просветом таким, что туда не просунул бы голову и десятилетний ребёнок, — мы содержим заключённых в ранге хатамото с годовым доходом не выше пятисот коку риса. Также здесь сидят настоятели храмов и главы монашеских общин.
Камеры для знати пустовали. Внутри царила относительная чистота, пол устилали соломенные циновки — не хуже тех, что лежали у нас дома.
— Что это за бочки? — спросил я. — С водой?
Действительно, в камерах стояли бочки
