из еловых досок.
— Тузлук [39], — объяснил господин Симидзу. — Тузлук для засолки овощей или рыбы. Заключённые протирают им пол и стены во избежание заразы. Случается, они лечат тузлуком свои язвы.
Бочки меня не интересовали. Но я должен был поддерживать разговор.
— В этих камерах, — мы прошли дальше, — содержатся чиновники средних и низших рангов, монахи и самураи. Сами видите, циновки здесь попроще. Такие кладут в кухнях и подсобных помещениях. Женская камера во втором отделении выглядит точно так же. Женщины вровень с чиновничеством! Смешно, не правда ли?
Я вежливо улыбнулся.
— Здесь дожидаются приговора горожане и бродяги. Здесь — крестьяне, приехавшие в Акаяму на заработки и подозреваемые в преступлении…
Те камеры, что предназначались для бродяг и крестьян, выглядели, мягко говоря, не лучшим образом. Циновки в них отсутствовали, хотя господин Симидзу заметил, что ремесленникам и торговцам полагается одна циновка на восемнадцать человек. Бочка подтекала, соляной раствор впитывался в земляной пол. У дверей располагался тесный чуланчик с отверстием в полу — для естественных надобностей.
Все камеры, и ближние, и дальние, пустовали.
— Где же люди? — спросил я. — Масато-сан, в Акаяме что, закончились преступники?
Он расхохотался:
— Рэйден-сан, это зрелище не из приятных. Узнав о вашем намерении посетить тюрьму, я велел перевести всех заключённых во второе и третье отделение. После вашего ухода их вернут по местам. В принципе, я должен содержать арестантов разных категорий в разных отделениях. Но мы — не Эдо, у нас банально не хватает места. Поэтому я обустроил в каждом из трёх отделений камеры разного типа. Вынужденная мера, понимаете?
Я кивнул.
— Я, конечно, готов показать вам камеры, переполненные всякими мерзавцами, — господин Симидзу взмахнул веером, отгоняя вонь. — Здесь ещё ничего, представляете! Там же дышать можно разве что через тряпку. Итак, вы настаиваете?
— Нет, увольте. Всё, что я хочу знать, это в какой камере содержали Ловкача Тибу. В той, что для монахов и самураев? Или он сидел вместе с горожанами? Вряд ли вы бросили его к крестьянам…
Господин Симидзу повернул обратно. Я последовал за ним.
— Сперва, — заметил мой сопровождающий, — я действительно намеревался посадить Ямаситу Тибу, прозванного Ловкачом, в камеру для самураев. Происхождение вора давало мне такую возможность. Но повышенное внимание к этому человеку со стороны властей… Вы понимаете меня? В камерах случается разное, вплоть до убийств и фуккацу. Вашей службе это отлично известно. А даже если не убийство? Изувечь Тиба кого-то до приговора, изувечь кто-то Тибу — виноватым в итоге оказался бы я.
Начальник тюрьмы невесело хохотнул:
— В ином случае никто бы и не заинтересовался. В крайнем случае, объявили бы взыскание надзирателю. Но Тиба… Я решил не рисковать. Мы содержали его в подвале, Рэйден-сан. У нас нет камер-одиночек. Подвал для этого — наилучший вариант. Там нет ничего, за чем бы понадобилось заходить, а дверь исключительно крепкая.
Один, отметил я. Без сношений с иными заключёнными. Мои догадки, какими бы безумными они ни казались даже мне самому, находили косвенное подтверждение. Впрочем, время для окончательных решений ещё не настало.
— Я могу взглянуть на подвал?
— Да, конечно.
У входа обнаружилась неприметная дверь. Мы спустились по каменной лестнице, остановились у двери: прочной, как и заверил господин Симидзу.
— Вот, — он отодвинул засов, распахнул дверь. — Надзиратель заходил сюда с дубинкой наготове. В одной руке пища для арестанта, в другой дубинка. Из докладов я понял, что Тиба вёл себя смирно. Никаких происшествий, попыток сбежать. Разве что подкуп…
— С целью побега?
— Что вы! При поступлении в тюрьму заключённых обыскивают. Ножи, огнива, изделия из металла, бумага, шёлковая одежда, деньги — всё забирается на хранение. Но деньги нужны везде! Кое-кто проносит с собой монеты — я не хочу говорить вам, каким образом, это слишком вульгарно! Надзиратели поставляют в камеры табак, саке, еду, иную мелочь. Цена любого предмета — один мон, сдачи не дают. Иначе, дорогой мой Рэйден-сан, трудно дожить до приговора или отбыть срок, скажем, в пять лет.
— Пять лет?!
— Столько дают за критику правительства.
— Это законно? Я про торговлю.
— Да, — спокойно ответил господин Симидзу. — Тот же закон, который велит нам изымать деньги на хранение, позволяет арестантам приобретать всякие пустяки на сумму не более двухсот мон. Вы удивлены? О, наши законы достойны, чтобы их воспели в стихах! Но оставим опасные темы. Если Тиба пронёс какие-то деньги, он мог передать их надзирателю в обмен на маленькие радости. Это всё, что я имел в виду.
— Я могу поговорить с тюремщиком, надзиравшим за Тибой?
— Да, конечно.
* * *
— Представьтесь.
— Кодзи, господин. Надзиратель Кодзи.
— Вы следили за содержавшимся в подвале Ямаситой Тибой?
— За Ловкачом-то?
— Да.
— Я, господин. В чём я провинился?
— Отвечайте на мои вопросы. Как вёл себя Тиба в заключении?
— Смирно вёл, не хуже прочих. Сидел, не дышал.
— В смысле?!
— Тихо сидел, значит. Без происшествий.
— Он покупал у вас еду? Саке? Табак?
— Так ведь разрешено, господин. Платят мало, как без торговлишки жить…
— Отвечайте: да или нет?
— Покупал, господин. Было дело.
— Вы когда-нибудь заходили в подвал ночью? Виделись с Тибой?
— Что вы! Ни разу!
— Это правда?
— Да что мне там ночью делать? Он спит, я сплю… Если не на дежурстве, понятное дело. Тогда он спит, а я ни-ни! Сижу снаружи, в будке…
— Значит, вы виделись только днём?
— Да, господин. И никак иначе.
— Вы свободны.
— Господин начальник, я могу идти?
— Иди, — махнул веером начальник тюрьмы.
Господин Симидзу присутствовал при моей беседе с надзирателем. Я не возражал. Полагаю, потребуй я разговора с Кодзи без свидетелей, и господин Симидзу нашёл бы причины оставить моё требование без удовлетворения. Интересно, кого надзиратель боится больше: меня или своего начальника?
Должно быть, начальника.
Страх в глазах Кодзи меня не удивил. Но меня мучило подозрение, что надзиратель о чём-то умалчивает. Уверен, при господине Симидзу я не добьюсь от него признания. К тому же во взгляде тюремщика плескалось много больше страха, чем этого следовало ожидать в сложившейся ситуации. Временами страх переплавлялся в ужас, и тогда Кодзи непроизвольно вздрагивал, облизывая пересохшие губы.
Что, если был кто-то третий, кого надзиратель боялся больше нас обоих?
3
Шпильки и игральные карты
— Грабитель? Разбойник?
— Случаев грабежа в деле Тибы не значится. С применением насилия, без применения — нет, и всё. Разбоя на дорогах и в горах — тоже. По всему выходит, что он простой вор.
— Но в обвинительном акте, — я взмахнул копией акта, подтверждая свои слова, — он числится как грабитель и разбойник!
Комацу Хизэши, единственный полицейский чин из моих знакомых, расхохотался
