намека на Речь; шатаясь, цепляясь за спинки кресел, Сашка двинулась по салону к аварийному выходу, где, скорчившись в кресле, дожидался Валя.
– Долго… еще? – Он облизнул пересохшие губы.
– Сейчас. – Она отпирала аварийную дверь, одну защелку за другой.
– Но будет же разгерметизация… – прошептал Валя.
– Да, – согласилась Сашка. – Снаружи – абсолютный истинный Страх, и сейчас я его впущу…
– …Я стану его частью, а он станет частью меня. Я не смогу преодолеть его, потому что он непреодолим по изначальному замыслу.
Последний замок на двери поддался.
– Я верну Речи ее страх, – прошептала Сашка, – но и еще кое-что. Направленное усилие во имя любви, например. Или веру, что хорошие тексты должны хорошо кончаться.
– А без тебя, – она улыбнулась, – я не справлюсь.
Аварийная дверь открылась.
Валя увидел зрачок вселенского глаза в обрамлении яркой, веселой, зеленой радужки – коллапсирующих галактик. Валя увидел лицо Александры – лицо маленькой девочки, смертельно напуганной. Парализованной ужасом. Неспособной двинуться с места.
Он был первокурсник и не мог прозвучать. Поэтому он просто взял ее за руку:
– Доверься.
И шагнул вперед, увлекая ее за собой, будто прыгая с парашютом, отлично зная, что парашюта нет.
Эпилог
– Ярослав Антонович, с сожалением должна вам сообщить, что ваши сыновья отчислены из Института специальных технологий по причине профнепригодности. Последняя стипендия будет выплачена за январь.
Он сидел перед ней в ее кабинете в черном свитере, из-под которого виднелся воротник черной рубашки. Смотрел в стол, ни разу не поднял взгляд за всю короткую беседу.
– Очень хорошо, что вы приехали лично, – сказала Сашка. – Я всегда предпочитаю говорить с родителями.
Он кивнул, снова не глядя на нее.
– Тогда пойдемте. – Сашка встала. – Я провожу вас.
Вместе молча они поднялись в вестибюль и вышли через главный вход на улицу Сакко и Ванцетти.
Липы стояли голые. Обледеневшие ветки блестели, будто стеклянные, и потихоньку оттаивали под ярким солнцем, роняя капли. Мостовая светилась, как чешуя живой и здоровой рыбы.
Микроавтобус со знаком такси стоял у тротуара, и Пашка с Артуром грузили чемоданы. Антон Павлович рвался помогать, а бабушка его удерживала, не позволяя браться за тяжелое.
Ева ждала на краю тротуара. Без шапки, как ходят зимой подростки. Черные волосы стояли у нее на макушке, будто иголки ежа.
– Саша, – тихо сказал Ярослав. – Я…
Сашка обернулась. Метр расстояния был между ними. Метр на глазах у всей улицы.
– Ты хотел бы все забыть? – Она улыбнулась, пытаясь не заплакать. – У тебя в памяти колоссальные кластеры информации, не предназначенной для человека. Это может быть… неприятно. Даже опасно.
– Не вздумай, – сказал он, чуть не задохнувшись. – Я не прощу тогда.
– Тебе и так есть за что не прощать.
– Нет. – Он помотал головой. – Я хочу помнить все свои жизни. Все варианты… своей судьбы. И не волнуйся, я с этим справлюсь. Я… напишу книгу. А потом другую. И везде будешь ты.
Теперь он был настоящим собой, тем, кого Сашка помнила и любила. Глядя на него, слушая, она улыбалась, как школьница. И ничего не могла поделать с губами.
– Обещай мне, что я всегда буду тебя помнить, – сказал он шепотом. – А то ведь я знаю, на что ты способна.
– Тебе не будет от этого хуже? Тревожно, плохо? Это не встанет между тобой и матерью мальчишек?
Он покачал головой.
– Тогда я обещаю тебе, – сказала Сашка, – что ты никогда меня не забудешь.
Артур и Пашка закончили погрузку. Одинаковым движением отряхнули руки; ни в одном из них не было ни тени Слова, ни бита информации, напрямую связанной с Речью. Здоровые человеческие парни, один в строгом костюме, это в дорогу-то. Другой в рваных джинсах и легкой куртке, это зимой-то. Одинаковые. Но спутать невозможно.
Переглянувшись, братья Григорьевы подошли к Еве. Таксист ждал, прохаживаясь вдоль улицы, жмурясь на солнце. Артур и Пашка обняли Еву, а она повисла у них на плечах и заплакала.
– Так лучше, – сказала Сашка. – Любить двоих она бы не смогла – это предательство обоих. А выбрав одного, она сделала бы несчастными их и себя.
– Она остается? – спросил Ярослав.
– Да. – Сашка кивнула. – Она хорошая, перспективная студентка. Она сдаст экзамен на третьем курсе, прозвучит и узнает, как прекрасна и гармонична Речь… А ты – ты готовься нянчить внуков.
Таксист нетерпеливо посигналил. Артур и Пашка, кажется, обещали Еве слать смс, и звонить, и приехать ближе к лету…
– Саша, – сказал Ярослав. – Я тебя когда-нибудь… увижу?
– А я теперь всегда буду с тобой, – сказала Сашка. – Всякий раз, когда ты будешь за штурвалом, знай, что сижу у тебя за спиной, в салоне. И твой самолет никогда не упадет. Не потому, что нет страха и смерти. А потому, что я сижу у тебя за спиной.
* * *
Зияли матрасами пустые кровати. Валялись полиэтиленовые пакеты, бумажки, куски упаковки. Хомяк грыз яблоко в своей клетке, а Валя сидел за столом, листая страницы сборника упражнений.
Сашка постучала, прежде чем войти. Валя оглянулся. Встал. Подошел и обнял ее.
– Не грусти, – сказала Сашка. – У всего есть цена. Ты спас Реальность, пока я ее убивала.
– Я больше никогда… не смогу… не увижу… эти сферы… измерения… Речь… не услышу… не пойму…
– Ты встретишь маму и папу в аэропорту. Уже завтра. Такси через десять минут. Клетку с хомяком упакуй в сумку, чтобы был воздух, но не сквозняк, и тепло, но не жарко… Да, и сними сережку, чтобы не шокировать маму.
– Нет. – Он прикоснулся к серебряному кольцу в мочке уха. – Слушай… Я не смог нормально попрощаться с Алисой! Она… не поверила, обиделась, убежала… Саша, ты можешь и ее отпустить тоже, чтобы мы уехали вместе?!
– Не могу, – сказала Сашка. – Студенты должны сдавать экзамены, а Речь – получать свои новые Слова. Каждый выпускник на вес золота… Подумай лучше, что Алиса больше никогда не попадет во временную петлю. И снова полюбит дождь.
– Тогда оставь в Институте меня, – тихо попросил Валя.
– Нет. Ты больше не Глагол, ты обыкновенный… мужчина. С обыкновенной жизнью. Семьей. Будущим. Вспомни, ты этого хотел.
Валя замотал головой:
– Я не знал… Я же не знал…
– Скажи маме, что я ее люблю.
– Саша! – Он захлебнулся. – Давай поедем вместе! Давай их встретим в аэропорту! Представляешь, как они удивятся, как обрадуются, мама все эти годы ждет…
– Нет. Поверь мне. Доверься.
* * *
Портнов и рядом с ним Адель стояли у открытой двери первой аудитории – у основания мраморной лестницы.
– Третьекурсники радуют, – сказал Портнов. – У них есть шанс сдать переводной экзамен. У всех. Не правда ли, Адель Викторовна?
– Несомненный успех грамматической реформы, – произнесла Адель с таким выражением лица, с каким впервые пробуют устрицу.
– Отлично, – сказала Сашка. – Значит, мне больше не о чем беспокоиться.
– Ты была моей лучшей студенткой, Самохина. – Портнов смотрел поверх очков, поверх голов, в высокий сводчатый потолок, в пространство.
– О себе я не могу такое же сообщить, – сладким голосом пропела Адель.
– Удачи, – сказала
