мелкой дрожью.
– Смотри, Прабхакар, как бы тебя не ждало наказание вслед за твоим непутёвым сынком, – сморщился Савитар, тигр тощий и длинный, как тень. – Не думай, я первым делом доложу моему королю, что ты ослушался его воли. Да, его – не моей, потому что сейчас моими устами говорит сам король Бенгардии! А ослушаться воли короля – это измена. А ты знаешь, что случается с изменниками. Твой сын не далее, как сегодня утром, нарушил один из главных законов Бенгардии: несовершеннолетний с помощью искры создал живое.
– И что же создал мой сын? – сохраняя хладнокровие, спросил Прабхакар. Савитар с лакомой улыбкой доложил ему.
– Эдельвейсы из молочных зубов? – хмыкнул с лёгкой усмешкой Прабхакар. – Но ведь это же растения, не животные. У них нет души, только жизненные соки.
– Ты смеешь оправдывать своего сына? – поднял густую чёрную бровь Савитар.
– Нет. Я лишь хочу сказать, что наказание не соразмерно вине Ананда. Нет сомнений, мой сын оступился. Но его вела любознательность, а не желание преступить закон.
Савитар довольно ухмыльнулся.
– Если тебе мало того, что твой сын нарушил один закон… Я дам слово королевской страже, – Савитар требовательно посмотрел на королевскую стражу, которая толпилась в доме Прабхакара.
Молодой, такой же красоты и стати, как Алатар, и в такой же лёгкой броне, как у принца, выступил вперёд, неловко опустил глаза, будто сам был в чём-то повинен, и, пытаясь поскорее с этим покончить, быстро проговорил:
– Сегодня ваш сын, то есть Ананд, совершил полёт над Бенгардией без разрешения учителя, приблизившись на близкое расстояние к городу, и чуть не раскрыл одну из наших тайн чужакам.
– Я не виноват! – наконец подал голос Ананд. Савитар скривил насмешливую улыбку. – За мной гнались, мне пришлось…
– И кто же за тобой гнался, Ананд? – спросил Савитар, и зловредная улыбка на его морде почти связалась в круг.
Ананд так и остался стоять с раскрытой пастью. Да, он недолюбливал Акила с Фаром, но подставлять он их не хотел.
– Я… не могу сказать.
– Можешь и не говорить. Мне известны имена – Акил и Фар. С ними мы разберёмся позже.
– Если я правильно понял тебя, Савитар, ты и королевская стража сначала нанесли визит мне, а не матери обидчиков моего сына? – спокойным, но твёрдым голосом поинтересовался Прабхакар.
– У твоего сына проступков больше, чем у его обидчиков. И они преследовали нарушителя.
– И тоже нарушили закон.
– Нарушили или нет – не тебе решать, а мне! – вскричал Савитар так, что в хижине зазвенели стёкла. – За его проступок я брошу Ананда в темницу!
– Как бы то ни было, я не отдам своего сына тебе на суд, – подвёл черту Прабхакар. – Его будет судить только мой король. А теперь попрошу всех оставить меня наедине с Анандом.
Савитар резко развернулся, на прощание метнув в Прабхакара презрительный взгляд, прогундел себе что-то под нос и вместе со стражей покинул хижину.
Отец строго покосился на сына, и у того душа ушла в пятки. Но вдруг Прабхакар смягчился, и его усы озорно распустились синими колокольчиками, а под ними задрожала шкодливая, детская улыбка.
– Мой сын создал живое! Своё первое живое! Кому скажешь – не поверят! – резвился по хижине Прабхакар, не зная, куда деть радость.
– Так ты на меня не злишься? – с недоверием спросил Ананд.
– Спрашиваешь, злюсь ли я? – удивился отец, наконец, перестав кружится. – Ну, конечно, нет! Это же твоё первое творение! Но больше так не делай, хорошо? Король явно останется недоволен твоей выходкой. Но догадываешься ли ты, что твоя выходка значит для меня?
– Не-ет… – протянул Ананд и пожалел о том, что его сейчас не ругают.
– Ты теперь можешь помогать мне с доспехами! – пропел отец. – Мы будем вместе трудиться над доспехами королевского стражника для самого бенгардийского принца!.. Ох, кажется, лишнего сболтнул… Не говори Алатару, что эти доспехи для него, пожалуйста. Видела бы тебя наша мама – спи спокойно в колыбели Вселенной… Она бы тобой гордилась, – с радостной печалью произнёс Прабхакар.
– Мама бы убила меня за такое, – наморщил лоб Ананд.
– Твоя мама была очень миролюбивой бенгардийкой. Просто она чтила законы Бенгардии, порой слишком рьяно.
На следующий день в Бенгардию вернулись добытчики малахитовой травы. Их морды были усталы, как мшистые горы, но они благоухали светлой радостью от возвращения в родные края. Весь бенгардийский народ встречал своих героев на площади, рядом с круглым фонтаном, в котором за игрой водной ряби плющились выложенные из квадратов мозаики планеты.
Зелёный коридор не зря ещё называют Малахитовым лесом, он – такое же живое существо, как и деревья, только, в отличие от деревьев, он обладает разумом и волей. Когда искатели малахитовой травы, наконец, добывают её, Коридор переносит их в то место, в котором они должны быть. А истинный бенгардиец всегда должен быть в Бенгардии. И малахитовую траву не приходиться тащить на своих горбах – она оказывается там, где ей и положено быть: в королевской сокровищнице.
Народ с ликующим восхищением встречал своих соплеменников, обступал их со всех сторон, заглядывал через головы и залезал друг другу на плечи, с зоркой и беспокойной внимательностью высматривая родных. И тому была причина: не многие возвращались из Малахитового леса живыми. Так было и в этот поход: из пятнадцати бенгардийцев вернулось тринадцать. Начальник королевской стражи – большой, как туча, тигр с обезображивающим его морду шрамом в виде раскатавшей лепестки лилии – с немым вопросом подступает к королю, приветствующего своих подданных тёплыми, как солнца, глазами. Король замечает начальника стражи, вешает голову, гул страшно обрывается, и все прислушиваются к словам короля, читают по его губам. Король во всеуслышание заявляет:
– Наши братья и сёстры были погребены по всем бенгардийским традициям: в полых стволах древних сосен. Мирных им снов в колыбели Вселенной!
Бенгардийцы никогда не плачут по ушедшим, и в скорби надевают белые одежды. А всё потому, что они знают: те, кого нет с нами, покоятся в колыбели Вселенной, им снятся добрые сны – ведь и жизнь они прожили добрую. Но бенгардийцы чтят память: в памяти жив даже тот, кто мёртв, и, пока не погаснет разум последнего живущего в этом мире, память об ушедших будет жить вечно.
У тех бенгардийцев, которые потеряли сегодня родную кровь, глаза поникли, как сорванные цветы. В такие минуты, даже если ты веришь во что-либо всем сердцем, начинаешь если не сомневаться в своей вере, то сожалеть о том, что мир устроен именно так и никак иначе.
Отец Ананда хоть и обрадовался успехам сына, но умом понимал,
