кружиться. Больше она никогда не уснет на поляне с ландышами. А это что такое? Барболка с ужасом оглядела свои пожитки, на которых лежал белый венок, и только сейчас поняла, что стоит в чем мать родила.
Как же так?! Она не плела венки и не раздевалась, все было сном, сном о том, чего никогда не будет. Случись все на самом деле, осталась бы кровь. Нет, она просто сорвала одежку, когда смывала в ручье запах Феруша, а потом уснула, и ландыши выпили память. Недаром их запрещают приносить в церковь!
Барболка окончательно изувечила и без того разодранную кофту, намочила отодранный лоскут, обвязала раскалывающуюся голову и принялась натягивать влажную от росы одежку. Охотнички вечные, на кого она похожа, хотя кому какое дело! Отец не заметит, даже если она голой будет, а Феруш давным-давно на мельнице, и хорошо! Она этого скота видеть не желает и через порог! Барболка нагнулась, подняла венок и решительно нахлобучила на голову. Пусть все было сном, она Леворукому поклонится, лишь бы увидеть седого гици еще раз.
1
Чего-чего, а того, что мельничиха заявится на пасеку, да еще и не одна, Барболка не ждала. Принесли закатные твари! Девушка хмуро цыкнула на путавшуюся в ногах Жужу, обтерла руки передником и вышла встречать незваных гостей. Голова так и не прошла, в горле першило, знакомые лица казались жуткими харями, да еще в доме шаром кати. Ни закуски путной, ни выпивки!
– День добрый, Барболка, – яблонский староста Ласло поднял шляпу, – и что ты такая бледная?
– Побледнеешь тут, – огрызнулась Барболка и опомнилась: – День добрый, дядька Лаци. Проходите, только не ждали мы гостей.
– Оно и видать, – влезла вездесущая Ката, – небогато живете, хоть порядок бы навела.
– Помолчи! – цыкнул на толстуху староста. – Тут дело такое, Барболка. Феруш пропал, говорят, к тебе он собирался.
– Был он здесь, – чего запираться, папаша выползет, все одно разболтает, – да больше нету.
– Нет, говоришь? – осклабилась Ката. – А не врешь? Парень он видный, мог и задержаться.
– Мог, да я ушла, – отрезала Барболка. – В лес. Уж лучше кабан, чем ваш Феруш.
– Зенки твои бесстыжие, – завопила молчавшая до этого Магна, – подстилка господарская…
– От подстилки слышу! – К глазам подступили слезы, но Барболка не дала им ходу и даже уперла руки в боки не хуже мельничихи. – Свою рубашку продала, за мою взялась, да не вышло! Я – девушка честная, любовь на серебро не сменяю!
– Да вы послушайте! – Магна подняла толстые руки вверх, блеснул дутый золотой браслет. – Вы только послушайте, люди добрые, что эта стервь несет?! Совсем совесть потеряла. На чужом коне в Яблони въехала, все видели!
– Уж лучше на чужом коне днем, чем на вештской мельнице ночью! – хохотнула Барболка. – А задаром ты мужу своему и через порог не нужна была!
– Что ты сказала?! – мельничиха поперла грудью вперед. – Змеюка лупоглазая!
– Я-то лупоглазая, а твои зенки днем с огнем не разглядишь!
– Та замолчите! – рявкнул староста и тут же убоялся собственного рыка. – Тут дело такое… Барболка, ну ее, мельницу, Феруш-то пропал. Куда?
– Нанялась я козлов пасти. – Девушка перевела дух и утерла рукавом пылающее лицо, только что было холодно, теперь стало жарко. – Я побежала, а он с папашей остался.
– Ой, а Гашпар-то где? – пропела Ката. Так вот с чего ее принесло! Отец пьяница-то пьяница, да вдовец, а Кате мужик до зарезу нужен. Вот бы и впрямь спелись, а их бы с Жужикой в покое оставили!
– Спит он. – Барболка медово улыбнулась: – Сейчас разбужу. Да вы на двор заходите. Под вишню, лавка там. Что в воротах торчать?
Дядька Лаци важно вступил в скрипнувшую – с осени не мазали – калитку, Ката сунулась следом, мельничиха трошки промедлила, но вошла, брезгливо закусив толстую губу и подобрав цветастые юбки. Дура, сухо же!
– Что ж ты, Барболка, хотя б курей не заведешь? – заныла Ката, у которой на дворе петух на гусака наступал да по уткам топтался.
– Чтоб пчел не поклевали, – отрезала пасечница. Эх, были ведь у них куры. И козы были, и кобылка, да все в кабаке потонуло.
– Кого Леворукий принес? – папаша уже стоял в дверях хибары и яростно скреб кудлатую голову. – Чего надо-то? Меда нет!
– Гашпар, – староста почуял, что надо брать дело в свои руки, – не скажешь, куда Феруш подевался?
– Феруш? – Отец зевнул, показав крепкие зубы. – Какой такой Феруш?
– Мой Феруш, – Магна тиснулась вперед, морда белая, а шея красная, как у сыночка, кошки б его разодрали, – был он здесь, девка твоя призналась.
– Был да сплыл, – папаша снова зевнул, – накостылял я ему, паршивцу, чтоб к Барболке не лез. Не про него товар.
– Да что ты такое несешь? – взъелась мельничиха… Пасть! У нее такая же пасть, как у Феруша… И луком из нее наверняка так же несет. – Совсем стыд пропил!
– Что пропил, не твоего ума дела, – набычился папаша, – а у тебя стыда отродясь не водилось. Замуж шла, брюхо на нос лезло!
Магна кинулась вперед, выставив скрюченные лапы в позолоченных кольцах. Ката повисла у нее на спине, староста сплюнул, папаша захохотал и подкрутил все еще темный ус. Жужа на всякий случай забилась под покосившийся стол и неуверенно тявкнула.
Мельничиха билась в объятьях Каты и дядьки Лаци, проклиная пасечника, его дочку, Жужу, пчел, дом и мало что не крапиву у забора. Она вопила, а Барболка смотрела на беснующуюся бабу, которая никогда не станет ее свекровью, и не понимала, как взяла по осени этот проклятущий браслет. Уж лучше сдохнуть в этой развалюхе, чем жить с Магной и Ферушем под одной крышей. Да какое там под одной крышей, на одной улице и то тошно.
Порыв ветра сорвал с веревки старый фартук и швырнул в лицо мельничихе. Где-то вдали зазвенели колокольчики, с вишни взметнулось облако белых лепестков и осыпало Барболку с ног до головы. Гашпар захохотал, тыча коричневым пальцем в сторону топающей ногами Магны, голову которой облепила рваная тряпка. Ката тоненько прыснула, прикрыв рот ладошкой, усмехнулся в усы дядька Лаци, а Барболке стало муторно. Так муторно, словно ее не цветами засыпало, а дохлыми мухами. Захотелось все бросить и бежать, бежать, бежать до заветной поляны, упасть лицом в ландыши, уснуть, увидеть Пала Карои и никогда не проснуться.
– …твою за хвост и об стенку! – рев отца слился с тявканьем Жужи. – Да ни гроба мне, ни могилы, если знаю, что с твоим отродьем!
– Пошли, Магна, – Ката вновь всей тушей повисла на мельничихе, – видишь, нет его тут!
– Если с Ферушем что не так, я тебя и твою девку под землей найду! – Магна вырывалась, на верхней губе блестели капельки пота. Барболка во всю ширь распахнула
