Кридич же, глядя, как лицо Ставгара при последних словах осветилось настоящим охотничьим азартом, усмехнулся и проворчал:
– Видел я Коршуна собственными глазами: третьего дня он с отрядом в соседнюю крепость выбирался. Да и мудрено было его не увидать – плащ вишневый за перестрел видно, а вот воинов с ним немного было – около трехсот, да только если Остен сюда своих людей привел, можешь не сомневаться – один его ратник наших двоих стоит.
– Я знаю, Кридич. – Вспомнив о своем столкновении с амэнским тысячником, молодой воин перестал улыбаться, в одно мгновение став собранным и на диво серьезным. – А в крепостишке этой сколько людей изначально было, ты, случаем, не разведал?
– Отчего же, разведал. – Пожилой колдун вновь принялся задумчиво теребить свой длинный ус. – Мои воины изловили одного селянина местного да хорошенько расспросили его, что к чему. С деревенек местных амэнцы оброк душ на триста собирали, а как Остен сюда пожаловал, так еще и недоимки сняли за последние пару лет.
Селяне нового начальника до икоты боятся – припугнул он их крепко за то, что хитровать с податью вздумали, так что про седого да кривоплечего нового главу крепости здесь уже слухи ходят, и по ним Коршуна легко узнать… – На этих словах Кридич неожиданно усмехнулся, но потом раздосадованно покачал головой: – Одно плохо – сколько «карающих» в крепости засело, я могу лишь по количеству мешков подати судить. Самим селянам что триста, что тысяча – все едино. «Много ратников, и глава у них лютый да страшный», – вот и весь их землепашеский сказ.
– А твой дар? Он помочь не может? – тут же спросил Ставгар, и колдун нахмурился еще больше:
– Остен обо всех возможных любопытных уже позаботился, а ломать его заговор – это себя с головою выдать, – и с тяжким вздохом неохотно добавил: – Да и не выйдет уже у меня с ним на равных тягаться. Если б мог я одним махом скинуть годков десять-пятнадцать – тогда еще посмотрели бы, кто кого, да только молодильных чар еще не придумали.
И, тяжко вздохнув, Кридич посмотрел в сгустившуюся за слабым кругом света тьму. В последний год у Знающего то и дело прихватывало сердце – словно сильная рука в латной перчатке его сжимала, не давая биться. Такие приступы были, по счастью, недолги и не слишком часты, но в Керже они неожиданно усилились, а тут еще и привидевшийся перед самым приездом молодого Бжестрова сон растревожил душу Кридича.
Малка, первая и горькая любовь. Та, чье имя он никогда не произносил вслух и лицо которой уже успело изгладиться из памяти… Да только воспоминания о погибшей в бурных водах Чары нежной и ласковой девушке были для Кридича по-прежнему точно нож острый.
И пусть уже давно спит в сырой земле Джорин – друг, соперник и предатель, вначале принесший родителям Малки ложную весть о гибели жениха их единственной дочери, а потом и не погнушавшийся с ходу просить руки чужой невесты. Пусть сам Кридич, отгоревав положенное время, заслал сватов к кареглазой Красинке, ставшей ему впоследствии хорошей женой и верной подругой. Пусть его старшие сыновья уже сами – добрые воины, а Кридич почти полностью сед – боль от той потери не стала меньше.
Ну а теперь еще и погибшая возлюбленная предстала перед ним не туманным видением, не обвитой водорослями утопленницей, а живой и во всем блеске своих пятнадцати лет. Как и в день их встречи, она стояла, потупив очи, среди цветущего сада, яблоневый цвет украшал пушистые косы Малки, а на щеках у девушки горел легкий румянец.
И от зрелища этой внезапно вернувшейся весны сердце Кридича сжало так, что он не мог даже вдохнуть…
С трудом переведя дыхание, колдун отогнал мучительное и одновременно дорогое воспоминание и, вновь взглянув на Бжестрова, мысленно обругал себя последними словами.
Нашел время, старый дурень, о навеки утраченном грустить, а ведь и так уже один до безумия влюбленный есть!
Вот только для того, чтоб Амэнского Коршуна изловить, не любовный угар надобен, а тонкий расчет и холодный разум…
Решив послушаться осторожного Кридича, Ставгар таился еще пару дней в самых дебрях Кержского леса. Его воины не ступали на принадлежащую амэнцам землю – лишь незаметно высматривали необходимые приметы, но ничего нового им вызнать не удалось. Жизнь в Кабаньем Клыке текла ровно и даже немного сонно, а пресловутый вишневый плащ опального тысячника мелькнул лишь раз – когда он выбрался из крепости с отрядом на осмотр границы.
Ставгар тогда с трудом подавил искушение кинуться на врага – слишком уж невыгодным было положение его воинов для внезапной атаки, да и Остену нельзя было давать в бою даже малейшего преимущества – он всегда умел обернуть чужую слабость и недочет себе на пользу.
А Бжестров просто не мог допустить своего проигрыша: слишком многое было поставлено на кон. После гибели Остена крейговские военачальники наконец-то поймут, что амэнцев можно и нужно побеждать, князь Лезмет более не будет требовать замирения с южанами при одном упоминании имени Коршуна, а самое главное, Эрка… То есть Энейра Ирташ сможет вернуть честное имя себе и своему роду.
После того рокового разговора с отцом Ставгар поклялся сам себе, что не станет говорить с Энейрой о любви до тех пор, пока с герба Ирташей не будет смыта вся грязь. Разве что попросит ее не торопиться с принятием полного служения Малике, потому как под своды княжеского замка в Ильйо следовало ступить не скромной служительнице Милостивой, а гордой дочери воина.
И именно потому, что с поимкой Амэнского Коршуна было связано столько чаяний и надежд Ставгара, теперь, оказавшись у цели, он стал настолько осторожен, насколько только мог, – Остена следовало загнать в заранее заготовленные силки!
…Когда план Кридича и Ставгара был ими полностью обдуман и не раз обсужден, воины Бжестрова, выбравшись из столь надежно укрывшего их леса, показались на заре амэнскому разъезду – по всем прикидкам, обозленный и изнывающий от бездействия в унылой ссылке тысячник просто не мог упустить возможности вновь взять в руки меч и устроить хорошую трепку давним врагам, посмевшим ступить на теперь уже амэнские земли.
Но Остен, вопреки всему, не торопился – уже рассеялся густой утренний туман, уже и выглянувшее из-за туч солнце пригрело своими не по-осеннему теплыми лучами затаившихся в лесной засаде крейговских воинов, а Коршун все не спешил покидать свое гнездо.
И лишь когда Ставгар уже было решил, что приманка не сработала, до него донеслись конское ржание и стук копыт, а потом вдалеке показались «карающие» Остена.
Амэнцы ехали не спеша – растянувшись гуськом, они следовали вдоль невидимой линии, разделяющей земли враждующих княжеств, а возглавляющий их Остен даже здесь, среди убранных, размокших от дождей полей, держался так надменно, точно возглавлял возвращающееся с победой войско. Гордо вскинутая голова, небрежная посадка, вишневый, словно горящий темным огнем, плащ и начищенный до блеска нагрудник – Ставгару хватило одного взгляда на тысячника, чтобы кровь в его жилах вскипела от ненависти.
Проклятые, бесконечно спесивые амэнцы, даже на переговорах ведущие себя так, словно крейговцы – пыль, недостойная покрывать их сапоги, а Коршун – худший из них!..
С трудом сдерживая рвущийся на волю гнев, Ставгар дождался, когда амэнцы окажутся как раз перед его изготовившимися к бою воинами, и послал отряд в атаку. С другой стороны на «карающих» должны напасть ратники Кридича – Высокие рассчитывали взять амэнцев во главе с Остеном в клещи и, отрезав от пути в крепость, прижать «карающих» к Крапивному Логу. Ну а после – навязать ближний бой, сжать, раздавить пусть и закованных в броню, но малочисленных ратников Олдера.
Затея была более чем дерзкой – и Ставгар, и Кридич уже знали, что кривоплечий тысячник в схватке лицом к лицу опасен, точно дикий зверь, но не ждать же им, в самом деле, того дня, когда Коршун, свихнувшись с тоски и безделья, отправится в Кержскую чащобу за поздними грибами?!!
Вот и оставалось крейговцам уповать на неожиданность нападения и свой численный перевес, и надо сказать, что поначалу все шло именно так, как они и задумывали.
Завидев вылетающие на них из лесу отряды крейговских Владетелей, «карающие» не смешались и не дрогнули – даром что уготованная им ловушка должна была вот-вот захлопнуться. Да и не стоило, если честно, на такое рассчитывать – лучшими из лучших воины Остена считались не зря, а крейговцев они били в схватках не раз и не два, так что страха перед решившими нарушить перемирие Владетелями у амэнцев не было.
Вот и теперь, повинуясь хриплому, громкому голосу своего тысячника, они, перестроив ряды и прикрыв главу, развернули коней в сторону противников. Их намерения были вполне ясны – амэнцы не только собирались принять бой, но и хотели с наскока разорвать готовые сомкнуться вокруг них клещи…
Но только Ставгар с сожалением подумал о том, что первым с Остеном столкнется не он, а Кридич, как случилось невозможное.
