Спустя пару ударов сердца жуткое явление прошло, лишь в отдалении все еще гудело и трещало пламя.
— Сотня золотых тому, кто объяснит, что это было, — рявкнул Конан. Желающих получить награду не сыскалось. Победители и побежденные, сыпля проклятьями, отплевываясь и протирая глаза, в разных концах двора поднимались на ноги и в изумлении смотрели, как вдали над верхушками сосен всплывает черно-оранжевый дымный гриб.
Привстав, король Аквилонии вытряс из волос набившийся мусор и выругался — длинно и зло.
Глава третья
Тихие шаги судьбы
18 день Второй летней луны, середина дня.
Как заведено в природе, после ужасающей бури с громом и сполохами молний наступило затишье, казавшееся невероятно умиротворенным по сравнению с ярившимся только что буйством стихий. Над берегами озера повисло спокойствие — обманчивое, наполненное скрытой и еще не давшей о себе знать болью потерь, иссеченное незримыми ранами, которым не суждено затянуться никогда.
Чародейская школа «Сломанный меч» обратилась подобием полевого бивака, разбитого в живописном месте остатками потрепанной в жестоких боях армии.
За три минувших дня земли и строения Школы разительно переменились. Лес, окружавший алхимическую лабораторию, обгорел на добрую сотню шагов вокруг, многие деревья упали, беспомощно растопырив вывернутые из земли корни, — хорошо еще, вспыхнувший пожар не распространился дальше, задавленный в зародыше Повелительницей Огня. На месте самой мастерской возвышались закопченные до угольной черноты остатки бывших стен, ограждавшие глубокий провал, до сих пор курившийся зловонным дымом. Человек с разыгравшейся фантазией вполне мог решить, будто здесь приземлялся разъяренный огнедышащий дракон, одержимый жаждой разрушения.
По заливном лугу, полого спускавшемуся к водам озера, было разбросано с полдюжины палаток и тентов. Домики для гостей, жавшиеся к обиталищу рабирийского магика, и странноприимный дом более не годились для проживания — яростный огненный шквал нанес им изрядные повреждения. Жилищу самого Хасти тоже досталось: красивые цветные стекла в окнах вылетели начисто, тесовая крыша зияла дырами. Изящная граненая башенка рассталась со своей верхней третью, ощетинившись выломанными досками. Поднять над ней условленный флаг удалось с немалым трудом: полотнище привязали к длинному шесту, а шест, в свою очередь, приколотили к уцелевшим бревнам башни. Повсюду среди травы, камней и щебня блестели радужные осколки разбитых стекол.
После кровавых событий минувшей ночи вполне резонным было бы немедленно покинуть «Сломанный меч»: кто поручится, что поблизости не укрылся еще один гульский отряд или что сбежавший Хеллид не притащит с собой подкрепление? На этом, в частности, сперва горячо настаивал Альмарик. Но даже он приуныл и безнадежно махнул рукой после того, как маленький отряд наконец собрался в полном составе — в таком виде хорошо было добираться самое большее до ближайшего погоста. Более или менее тяжких ранений избежала разве что баронетта Монброн, прочие же представляли собой ходячий лазарет.
Почти все пуантенцы в бою получили увечья, один лежал при смерти. Кламен Эйкар страшно медленно оправлялся после магического удара, переломавшего ему несколько ребер и повредившего внутренности, здоровье молодого дворянина оставалось под большим вопросом. Мэтр Делле временно оглох при взрыве и до сих пор просил говорить погромче. Иллирет, как могла, срастила ему рассеченные связки на ноге, но легкая хромота осталась, похоже, навсегда. Сама альбийка ходила с рукой на перевязи: хотя «когти» Раоны и не были смазаны ядом, однако длинные глубокие порезы загноились, и лечение могло быть довольно долгим. Коннахар, Ротан и Льоу еще с Цитадели принесли «памятку» в виде множества несмертельных, но неприятных царапин, а полностью оклематься от последствий ускоряющего заклятья они смогли только спустя сутки. Едва молодые люди смогли самостоятельно передвигаться, на всех троих напал страшный жор — организм настойчиво требовал немедленного восполнения растраченных сил.
Самому Конану также изрядно досталось: две стрелы, из коих одна оставалась в теле, несколько ножевых порезов, не замеченных в горячке боя, но самым неприятным было головокружение и жуткие головные боли после Поединка Сил. Даже целительские умения Иллирет не смогли устранить их полностью, и по меньшей мере дня два киммериец порой едва сдерживал болезненный крик. Потом боли стали реже и сошли на нет.
Одноглазый маг почти не пострадал физически, однако дурманное зелье, коим пользовалась стрегия, дабы держать его в беспамятстве, оказалось весьма стойким и на редкость зловредного свойства. Лишь на второй день Хасти поднялся с постели и вскоре уже оказывал посильную помощь сбивающимся с ног «целителям» — Иллирет и девице Монброн. Только с этого времени все насельники магической школы смогли вздохнуть более-менее спокойно, ибо опасность извне им отныне не грозила: первым делом Хасти усовершенствовал сеть охранных заклятий вокруг «Сломанного меча», чтобы ни один чужак не мог проникнуть на земли школы без ведома ее обитателей.
Итак, можно надеяться, что самое страшное позади… но что дальше?
Едва все участники печальных событий восстановили относительное здоровье, киммериец вызвал сына на разговор без свидетелей, один на один. При одном воспоминании об этой краткой, но неприятной беседе у принца начинали гореть щеки. Лучше бы отец кричал на него, бушевал, как обычно, может быть, даже отвесил пару полновесных оплеух — проклятье, да хоть бы и избил до полусмерти! (Впрочем, никогда еще грозный киммериец не позволял себе всерьез поднять руку на сына, справедливо считая такое наказание унизительным для мужчины.)
Однако Конан был непривычно спокоен и мрачен, а взгляд его синих глаз, не утративших яркость с возрастом — презрителен и горек. Он не сказал ни одного бранного слова, но подчеркнутая вежливость киммерийца хлестала резче самой черной брани. В упор глядя на сына, он ровным голосом поведал ему о Красной Жажде, отправившей на Серые Равнины треть населения Вольфгарда; о Ричильдис, отдавшей себя Лесному Духу ради спасения Пограничья; о зингарских легионах, вторгшихся в Рабиры… Всякий раз отец спрашивал: «Кто этому виной, сын, скажи?» — и принц все ниже опускал голову, а список бедствий все не кончался, и каждое слово было Коннахару не то что пощечиной — ударом бича.
Окончательно же добило юношу известие о том, что ради спасения из бездны веков виновника всей этой кровавой кутерьмы Хасти пожертвовал могучим колдовским талисманом — Жезлом Света, привезенным из Альвара. (Покуда Коннахар отлеживался после всех треволнений, Айлэ успела в полной мере посвятить его в подробности их невероятной истории.) Единственная вещь, способная помочь в уничтожении Кары Рабиров, теперь была безвозвратно утрачена. Возможно, придется смириться с мыслью о том, что отныне Проклятие Безумца будет вечно довлеть над Пограничьем. Конечно, вернуть его обратно в Рабиры не составило бы труда… но вот переживут ли это рабирийцы, и без того едва оправившиеся после колдовской грозы?..
