Между тем, вбирая в себя новых тварей, круг набухал, становился шире. Колесо смерти набирало ход. Отдельных зверьков было теперь не разглядеть. Казалось, они слились в единое живое существо. В многоголового сказочного змея.
— Вот же, жуть какая, — произнёс Рыжий.
Сокол оторвался на миг от зловещего зрелища, заглянул товарищу в глаза, но ничего не сказал.
Огромная мохнатая змея ещё долго кусала собственный хвост. А потом, разомкнув кольцо, неожиданно бросилась вперёд.
Кое-кто из людей даже побежал. Евлампий дёрнулся, но усталость пересилила страх. Вурды вновь заиграли ножичками, словно готовились заступить путь орде, хоть и вдвоём, если люди не справятся с ужасом.
Благо, что на главном направлении, там, где раньше проходила дорога, стояли которовцы. Им и довелось принять на себя первый удар. Ополченцы напряглись. Очень многое решалось в этом начальном порыве орды. От его успеха или неуспеха во многом зависел исход всей схватки. Вернее даже не исход, а сражение как таковое. Ибо если частокол не выдержит, не станет для полчища серьёзным препятствием, оборона рухнет и оставшиеся без защиты бойцы не продержаться против орды и четверти часа.
Из глоток вырвался вздох облегчения — стена устояла. Крысы не смогли перепрыгнуть через ограду, не смогли и вскарабкаться на неё. Поток разбился о препону и стал заворачивать в стороны. Но частокол тянулся на целую версту и упирался одним концом в обрывистый берег, а другим в глубокий овраг, так что ожидать скорого прорыва не приходилось.
Крысы пока и не искали обходных путей. Они отвернули обратно, закрутились двумя вихрями, и, встретившись на полпути, вновь бросились на изгородь. На сей раз попытались навалиться скопом. Те, что бежали сзади набегали на спины передних, и так слой за слоем нарастали под частоколом живыми переметами.
Однако нижние зверьки не выдерживали спуда сородичей, их попросту давило в кисель. Кучи рассыпались, а сверху уже молотили цепами ополченцы, перебивая разом по нескольку хребтов. Впервые с начала сражения, враг подал голос. То был пронзительный, до щекотки в позвоночнике, визг. .
Сокол в побоище не участвовал, но и времени зря не терял. Он выудил из шевелящегося моря корзину с добычей. Верёвку ещё одной крысы успели перегрызть, зато в следующую ловушку попались сразу две твари. Словно охотник, проверяющий силки, Сокол прошёлся вдоль частокола, собирая зверину. Вурды тащили за чародеем принесённую монахом плетёную клетку, в которую и помещали пленных зверьков.
Волна за волной серая орда ударяла в изгородь, но, оставляя сотни раздавленных и убитых, неизменно откатывалась назад. Кое-кто из ополченцев уже возомнил, что сражение ограничится избиением врага; побежавшие накануне защитники вернулись, стыдливо потупив взгляды; отовсюду раздались весёлые шутки, споры о том, кто больше тварей побьёт…
Но тут орда применила другой подход. Крысы рванулись вперёд широкой лавиной. Их строй теперь не был сплошным. И они больше не пытались построить живые мосты. Те, что добирались до частокола, принялись рыть песок. Поняв в чём дело, ополченцы стали бить в первую очередь их. Но погибающих от цепов и дубин сменяли другие. Песок вылетал из-под лап непрерывно, рытвины углублялись, а люди не могли ничего поделать.
— Кипяток! — заорал Бушуй обернувшись.
Но котлы ещё не нагрелись, да и поставили их на опушке, укрыв за вторым частоколом.
Разом четыре жердины просели и рухнули. В образовавшуюся щель ворвался передовой отряд серых. Ноги ополченцев ничем не прикрытые превратились в лёгкую добычу. Появились укушенные. К писку погибающих крыс добавились яростные проклятия людей.
Одному из ополченцев крыса отхватила кусок икры и тот, заорав благим матом, бросился к лесу, оставляя на песке кровавую дорожку. Вёрткие зверьки уворачивались от цепов и дубин, шныряли под ногами, метались туда-сюда, нападая затем разом со всех сторон.
Бушуй направил к прорыву помощь. Крысы толкались в узком проходе, рвались на простор все сразу, только мешая друг другу, что и позволило защитникам сдерживать их до поры. Цепы оказались слишком тяжелы для ближнего боя и были отставлены. На этот случай парни Бушуя имели особое оружие. Они достали похожие на плётки кожаные ремни с вшитым на конце свинцом. Плетью обуха не перешибёшь — это не про которовских. Они перешибли бы. Но поскольку полчище обухов им сейчас не грозило, все плюхи достались крысам. Свистящие удары ломали тварям спины, а нередко и рассекали их пополам.
А шум за спиной нарастал.
Рыжий вновь оглянулся. И на сей раз увидел, как сквозь засеку к галявине пробирались две женщины. В одной он узнал Мену, в другой — мещёрскую колдунью Кавану, по прозвищу Не с Той Ноги. Всё вокруг них шевелилось, будто сами заросли вдруг ожили и двинулись плотным строем к реке. Пёстрое мельтешение, рябь всевозможных оттенков сбивали с толку, так что глаз не мог ухватиться за что-то одно.
— Птицы! — воскликнул более зоркий Власорук. — Они подняли птиц!
Сокол кивнул, даже не глянув за спину. Евлампий перекрестился, то ли чураясь колдовства, то ли приветствуя помощь.
Приглядевшись, Рыжий увидел стаю. Птицы низко кружили вокруг женщин, перескакивали с ветки на ветку, носились между стволов и высоких засечных пней. Сотни, а то и тысячи птиц следовали за колдуньями.
Выйдя из леса, Мена с Каваной взялись за руки и пропели какой-то заговор, вернее его окончание, так как птицы, судя по всему, только и дожидались последнего знака. До сих пор они надвигались молча, а теперь закричали множеством голосов, повалили из леса громадным разношёрстным скопищем, заслоняя свет и нагнетая крыльями ветер. Кого здесь только не было. Казалось, ведьмы призвали на помощь каждую тварь, что обладала мощным клювом или когтями. Даже ночные охотники — совы и филины, неясыти и сычи присоединились к великому походу крылатых убийц. Полуденное солнце должно было сделать их беспомощными, но они летели стремительно, повинуясь больше ворожбе, чем своему естеству.
Золотистые беркуты и белохвостые орлы, будучи самыми крупными из всех, попросту хватали тварей с земли и ломали им кости. Птицам помельче, приходилось оттаскивать едва подъёмную жертву в сторону, а иным не хватало сил и на это. Змееяды отрывали крысам головы, луни долбили их клювом. Хуже всего пришлось птицам гордым, что привыкли бить слёту. Чёрно-белые сапсаны, рыжеватые дербники, совсем крохотные в сравнении с прочими пустельги и кобчики, старались достать крыс на земле и погибали, успевая, впрочем, нанести полчищу некоторый урон. Снежинками метался повсюду пух, а разноцветные перья, кружились, что осенние листья. С клювов и лап срывались куски шерсти, капала кровь.
