Стрелы пронзали мокрый от мелко моросящего дождя воздух. Березин гадал, что случится раньше: отсыреет тетива луков, или же гоблины не выдержат и покажут спины. Либо Кзаркхмет наконец даст сигнал гоблинам отступать?
Колдун словно бы подслушал раздумья Руслана — трубы заголосили отход.
Стена из молний исчезла только тогда, когда гоблины вышли из пределов досягаемости смертельно жалящих снарядов. Последние молнии сверкнули как-то обречено, как если бы признали свое поражение перед волшебством жрецов; и приторно вкрадывалось в сердце, вдруг колдун тоже сдался?
Но подобные мысли — лишь пустой и гибельный самообман, и как бы ни хотела принять его каждая частичка твоего естества, живого в это мгновение и где-то в глубине до слепоты страшащаяся того, что за чертой смерти, но нельзя. Ибо их схватка еще впереди. Ошибиться в этом невозможно. Золотая цепь, одетая поверх нагрудника словно ожила с первыми признаками вершимой Кзаркхметом ворожбы. Цепь была также холодна, но одновременно чувствовалось, как через нее вливалось почти осязаемое тепло, дарующее силы. Руслан не мог этого объяснить. Он знал лишь то, что сейчас талисман только просыпается и еще заведомо слабее магии чернокнижника. Но, когда обычная сталь пробьет к колдуну дорогу, шансы темной магии и магии талисмана сравняются.
— Чего застыл воевода?
Слова Кураноса звучали как бы извне. Руслан вздрогнул от неожиданности, скидывая муть задумчивого оцепенения.
— Глякось, — атаман махнул зажатой в мозолистой руке нагайкой, — опять прут.
Гоблины двигались теперь единым порядком.
Через сотню шагов, ощетинившиеся секирами нелюди остановились на уважительном расстоянии от росмальских и багарских стрелков. Болты самых дальнобойных арбалетов беспомощно вгрызались в землю в десятке шагов от передней шеренги злорадно скалившихся гоблинов.
— Ученые стали, — прокомментировал Бобрук.
Ветер стал тише, дождь лить практически перестал, еще срываясь одинокими каплями, и тучи уже не были столь нависающе тяжелы. Однако на душе от этого не легчало. Внизу живота Руслана похолодело. Кзаркхмет готовил новое чародейство, и это чувствовалось не только инопланетником. Рядом беспокойно заерзал в седле атаман, Бобрук шумно втянул ноздрями воздух.
Знак Деллеи на месте, это успокаивало. Но что, если на поддержание знака волхвы ежесекундно тратят свои силы и в решающий момент они выдохнуться? Руслан поспешил отогнать гнетущие мысли.
— Слышите? — орешкенский воевода приподнялся на стременах. Он был напряжен до предела.
Руслан и Куранос насторожились, но никаких посторонних звуков не уловили. Кругом лишь прежний шум только рождающейся, еще не распрямившей плечи битвы.
— Нет, — вместе сказали Березин и атаман.
— Я сейчас тоже, — молвил Бобрук. — Хотя нет! Кажется, опять.
Инопланетник различил какой-то невнятный гул, исходящий из-под ног. На несколько ударов сердца земля поддернудась мелкой дрожью. Подземный гул усилился. Только теперь он шел с той части поля, на которой расположились гоблины. Они так и не сделали ни шага к плотному строю сомкнувших вытянутые шиты копейщиков. Их неспешность не сулила ничего хорошего.
Мир вдруг покачнулся. Гоблины отпрянули назад. Поле в метре от них взорвалась сотнями земляных струй. Спустя мгновение они слились в бурлящий и грохочущий земляной вал, который поддался вперед, замер и покатился вновь. Он напоминал неудержимую штормовую волну, которая разнесет в клочья все, до чего сможет дотянуться на берегу.
Единственное дерево, вековой дуб, чудом оставшийся на сотворенном за ночь поле, оказалось для вала, что тростинка. Его щепки упали гоблинов, кои припустили за чудовищными комьями земли. Ликующий рев нелюдей заглушал рокот стихии. Они неминуемо ворвутся в разметанные ряды союзников и довершат то, что не смогло разгромить чародейство Кзаркхмета!
Тысячи взоров устремились на знак Деллеи. В них мольба о спасении. Ведь вон он, несущий смерть земляной вал, миг — и он будет здесь! Уже не сбежать, даже на коне. Грохот совсем близко. Руслану невмочь более держаться, и он зажмурил глаза. Внезапно сквозь закрытые веки пробился яркий белый свет. Рокот стихии, поднятой на службу черного колдовства, растворился в треске костра.
Березин открыл глаза. Все небо залито белым светом. Знака не нет. Там, где он раньше парил, свет истончился первым, порвавшись на клочья с обвислыми краями, что быстро утянулись к стене белого огня, который встал непреодолимой преградой для несущегося на полки вала. Это даже скорей похоже не на белый огонь, а на испепеляющийся свет. Земля в нем обугливалась и покоренная, беспомощная и обессиленная черным песком ссыпалась вниз.
Гоблины завыли с досады, во второй раз обманувшись в скорой легкой победе. Ратники вокруг осенялись себя знамением. Пронесло! Откуда-то пришла уверенность, что в магическом поединке наступило затишье; чаши весов не склонились ни в чью пользу.
Последние комья земли догорели в затухающем под порывами набирающего былую мощь ветра пламени. Тяжело дыша, гоблины стояли в трех дюжинах шагах. Нелюди подняли круглые щиты и изготовили клинки и секиры. Наконечники опустившихся копий герцогской и царской пехоты матово отсвечивали скупой осенний свет.
Тамтамы племен снова забили отход. Однако на сей раз злость сделала гоблинов глухими. Не смели ослушаться только некоторые из задних шеренг, кто побежал назад к рогатому стягу Тго Ара, увешанному черепами людей и эльфов.
Заголосив боевым воем и оскорбительными выкриками, нестройная орава гоблинов атаковала.
Оббитые толстой кожей щиты нелюдей не были серьезной преградой для опытных гарнизонных ратников Межимира и багарского принца, а уж о загорцах, набивших руку в десятках стычек на границе с Гоблинской чащей, и говорить нечего. Копья ударяли в головы, редко защищенные шлемами, или по ногам. Жалящие наконечники истребляли первые шеренги гоблинов, а те не могли ответить: секиры и мечи не доставали до копейщиков. Легкие кремневые топорики, брошенные нелюдями, отскакивали от щитов словно горох; броня пехоты, закованной в железо с ног до головы, им не по зубам. Число трупов перед частоколом копий неумолимо росло. По задним шеренгам гоблинов били луки; стрелки не боялись задеть своих, и выпускали стрелы одну за одной. Метали дротики ополченцы.
Шум битвы был невообразимый. Гоблины истошно вопили. Казалось, что их натиск вот-вот захлебнется. Однако ярость нелюдей не думала пасовать, и их было столь много, что смерть сотен тонула в море десятков тысяч.
Нелюди буквально вдавливались в разящие копья. Прикрываясь щитам и уворачиваясь, часть гоблинов все ж исхитрялась сойтись почти вплотную со щитами закаменцев. Забыв о себе в безумии берсеков, уже пронзенные двумя, тремя, четырьмя наконечниками, скрежета окровавленными зубами, они перерубали древки ближайших копий, превращая их в бесполезные обрубки, а запасных копий почти нет, ибо напор гоблинов невероятен. Любая другая армия Кириана уже бы отхлынула, но только не гоблины и не сегодня. Ухнул залп метательных машин.
