суровые мужчины Хасимото!
Я приду к вам, когда и ждать не будете,
явлюсь там, где и быть нельзя,
заставлю делать то, о чём страшно подумать,
то, на что вы осудили Масако.
Я покончила с собой
и вам суждена та же участь!
Ждите,
трепещите,
не избежать вам моей мести!
Орда служителей в чёрном, шустрых и деятельных, похожих на бесов, вырвавшихся из преисподней, меняет декорации. Исчезает, проваливается под землю главная зала усадьбы Хасимото. На её месте воздвигается ямадай — «платформа гор». Её боковые стены украшены изображениями горных склонов и цветущих вишен.
На платформе музыканты — те, что играют на сямисэнах, выше, барабанщики и флейтисты ниже. Все они одеты в платья разбойников, напавших на князя, Кинная и Масако. Музыка делается бурной, полной яростных диссонансов.
Масако:
Все вы пройдёте через это,
жестокие, не знающие пощады,
все побываете там же, где и я,
на лесной поляне, в яростной схватке
сделаете последний выбор!
И сойдёте туда, куда сошла я,
покончите с собой,
ринетесь в царство смерти!
Киннай:
Ужасные слова!
Они разят быстрее меча,
режут острее ножа.
Масако:
Сон есть смерть,
смерть есть сон.
Я подарю вам и то, и другое:
смотрите сны, что нашлю на вас я,
убивайте себя, как это сделала я,
подобно мне уходите из жизни.
Мужчины жестокие, не знающие пощады,
повинуйтесь приказу женщины!
Да прервётся род Хасимото!
Да сгинет в забвении!
Киннай:
Нет!
Никогда!
Не бывать такому!
О мстительный дух, жестокая душа,
сколь же коварен твой замысел!
Но ты зря открылась мне,
зря тешилась, зря ликовала —
станет ли медлить самурай,
если семье угрожает опасность?
Нет!
Никогда!
Твоя душа — острый нож?
Его положат на семейный алтарь
под охрану всех моих предков,
доблестных воинов, ревнителей клана.
Уж они-то не дадут тебе спуску,
не позволят сбежать, навредить,
подрубят жилы, разобьют колени!
Тоскуй в темнице!
Я сам встану на страже, прослежу за тобой,
лишу себя жизни.
Сбрасывает одежду, остаётся в белом нижнем кимоно. Оголяется до пояса, садится, берёт в руки малый меч.
Ты мёртвая и я мертвец,
мой дух встанет над твоим
в вечном несокрушимом карауле.
Ты клинок и я клинок,
я-меч встану над тобой-ножом,
возвышусь, удержу на месте,
спасу клан!
Пока будет жить семья Хасимото,
мы возляжем на алтаре,
как муж с женой на супружеском ложе,
не покинем его!
Лишает себя жизни.
Хор:
Мы — духи воспоминаний,
мы — память юного самурая.
(декламируют, подражая голосу Рэйдена)
Меч над ножом,
душа над душой, муж над женой,
мертвец сторожит мёртвую.
(вразнобой, под грохот барабанов)
Честь и месть, долг и обида,
узница и сторож, поняли мы,
запомнили мы.
Погасли светильники. Умолкли музыканты. Ушли актёры. Всё, что было рождено моим воображением, исчезло, но спектакль продолжался, разрастаясь во времени и пространстве. Почему? Потому что они жили на самом деле, Киннай и Масако, и даже боги, явись они сюда, уже ничего не могли изменить в их судьбе.
Я восхищаюсь вами, Масако-ками. Слышите? Я называю вас ками, как зовут божеств и духов предков, кем вы, вне сомнений, являетесь. От рождения и до конца жизни вы были дочерью самурая, женой самурая, истинным воплощением долга и послушания. Вам велели покончить с собой? Вы подчинились. Усыпили бдительность клана, согласившись на всё, даже на смерть, безропотно приняли и позор, которого не было, и искупление позора, в котором не было нужды.
Семья так и запомнила вас: идеал, образец. Семья проводила вас в иной мир со всеми почестями и церемониями, как супругу верную и отважную, не понаслышке знающую, что такое честь. Никто не поколебал бы клан Хасимото в этом убеждении.
Лишь потом, после смерти, наедине с мужем, вы дали волю гневу, обиде, ярости. Кто поверил бы, что умирая вы мечтали о мести, только о мести и ни о чём другом?! Раскройся ваш муж перед родственниками, доложи о ваших намерениях — ему бы не поверили. Сочли бы умалишённым, неблагодарным мерзавцем, желающим очернить подлинную добродетель.
Ваш муж был разумным человеком.
