под охраной, а на шее Ансэя, когда он вошёл, я заметил амулет. Уверен, это обычный амулет, который здесь носят все, а не злополучный любовный талисман. Я лично предупредил хозяина усадьбы, чтобы его у Ансэя отобрали, вернув на место оберег правильный, с благопожеланием и добрым богом Дзидзо.
— О Киннай-сáма!
Ансэй обращался к прадеду, демонстрируя крайнюю степень уважения. Так священнослужитель величает божество, так слуга взывает к господину, так в официальном письме низший обращается к высшему.
— Досточтимый предок мой, образец самурая! Судьба поставила перед вами выбор, одна мысль о котором вгоняет меня, недостойного, в дрожь. Следуя пути воина, всецело отдавшись служению, вы бросились спасать господина, оставив жену в беде. Ваш поступок всегда будет путеводной звездой для истинных самураев. Мне стыдно признаться, но я не таков…
Что он говорит? В чём винит себя?!
— То, что вы, Киннай-сама, пережили наяву, я пережил во сне. Но это не умаляет моей вины. Что наша жизнь, если не сон? Я напал с мечом на дознавателя Рэйдена, будучи уверен, что нахожусь на лесной поляне и сражаюсь с разбойниками. Но не в покушении на гостя кроется моя вина. Я и не знал тогда, что это гость! Ни на миг я не усомнился, что предо мной разбойник. Значит, и ответ я должен держать по всей строгости нравственного закона.
Положив меч перед собой, он спустил кимоно с плеч, обнажился до пояса.
— Достопочтенный Киннай-сама! Делая выбор, реальный или мнимый, я опозорил вас и весь клан. Да, этого не видел никто, кроме духов моих уважаемых предков. И что с того? Вы выбрали спасение господина. Я же, грязное ничтожество, выбрал жену. Да, я кинулся спасать мою Масако, оставив князя в беде. Думаю, я поступил бы точно так же, случись всё наяву. Повторись это тысячу раз, тысячу раз я бы предал господина ради спасения жены. Чем мне смыть этот позор? Только кровью!
Он обернул часть клинка плотной бумагой. Взялся за импровизированную рукоять, отвёл меч для удара, собираясь вонзить клинок себе в живот. Глубоко вздохнул: дыхание Ансэя было прерывистым, как если бы он плакал.
Я не мог двинуться с места. Странное оцепенение сошло на меня: могучие ладони легли на плечи, придавив к полу, незримые верёвки обвили тело, захлестнули горло, не позволяя крикнуть. Душа ли Масако мешала случайному свидетелю превратиться в участника событий, дух ли Кинная протестовал против вмешательства чужого человека в дела семьи — не знаю, что послужило причиной моей преступной слабости.
— Иду к вам, предки мои! Зачтите смерть мою во искупление позора!
Свечение охватило алтарь. Я даже испугался пожара. Но нет, свет был холодным, синеватым. Сполохи перебрались в стенную нишу, заплясали на статуэтках божеств. Ансэй замер — похоже, моё оцепенение передалось ему. Острие меча дрожало, едва касаясь кожи, не в силах продвинуться ни на палец.
Женщина, одетая в мужской костюм для верховой езды, вышла из колеблющихся языков огня. Лицо Масако сияло ярче, чем алтарное свечение: то было мертвенным, лицо же я назвал бы живым, даже зная, что Масако давным-давно мертва. Медленно, не касаясь ногами пола, женщина подплыла к праправнуку. Не обращая внимания на меч, качнулась вперёд, наклонилась — и поцеловала Ансэя в лоб, мокрый от пота.
Иной, кроваво-красный свет заструился с клинка.
Бок о бок с Масако соткался самурай с длинным мечом за поясом. Это был тот меч, которым доблестный Киннай бился с разбойниками; второй его меч находился в руках потомка, служа Киннаю жилищем и тюрьмой. Не говоря ни слова, самурай забрал оружие у праправнука, действуя так, словно и не предполагал возможности сопротивления.
По-прежнему в молчании, женщина и мужчина вернулись к алтарю. Меч погрузился в ножны, Киннай возвратил его на подставку. После паузы, показавшейся мне вечностью, он перенёс на подставку и нож Масако, разместив его строго под мечом. Так обычно лежат большой и малый мечи, друг под другом. Другое дело, что ножу не хватало длины, и Киннай, улыбнувшись, просто положил его на основание подставки.
Не знаю, действительно ли я видел воинов в доспехах: ряды их встали по обе стороны алтаря, уходя в мерцающий туман. Допускаю, что воинов родило моё разыгравшееся воображение. Но бога у стенной ниши я видел вне всяких сомнений. Маленький, узкоплечий, обутый в соломенные сандалии, с головой, повязанной красным платком, беззащитный, если судить по внешности, Дзидзо смеялся. Справедливый судья, заступник грешников после смерти, он глядел на чету призраков так, будто видел двух детей, нуждавшихся в защите. Лицо бога выражало совершенное, не омрачённое даже тенью беспокойства счастье — думаю, ничего подобного я не увижу до самой смерти.
«Дед умер, — почудился мне тихий голос, — отец умер, сын умер, внук умер…»
Благопожелание. Естественный ход жизни.
Я упустил момент, когда они ушли: Масако и Киннай. А может быть, они остались, просто я их больше не видел. У меня нет доказательств ни того, ни другого. А что значит работа дознавателя без доказательств?
Ветер в ладонях.
— С вами всё в порядке, Ансэй-сан? — спросил я. — Надеюсь, вы не порезались?
Зря это я. Услышав голос за спиной, молодой господин завопил так, будто я воткнул ему нож в поясницу. Миг, и в зале было не продохнуть от взбудораженного народу. Шум, гам, вопли, топот ног — шторм на море, не иначе.
Предки вели себя гораздо пристойней.
Солнце трепетало на гребне горы.
Волшебная птица хо-о, солнце вот-вот грозило упасть вниз, золотя последними лучами крышу храма. Так уже было, когда я пообещал настоятелю Иссэну привезти имя меча; так повторилось снова.
— Вы отлично справились, — старик предложил мне чай. — Я не справился бы лучше. Мои поздравления, Рэйден-сан. Кстати, вы уже подали доклад господину Сэки?
— В некотором смысле, — туманно откликнулся я.
Чашка обжигала пальцы.
— Что это значит? — смеясь, удивился монах. — Подали, но не вполне?
Я пожал плечами. Я не знал, как объяснить настоятелю историю с докладом. Когда я заявился в управу, господин Сэки отсутствовал. Я прождал его до вечера и ушёл, не дождавшись. Назавтра утром я застал старшего дознавателя на месте, довольного жизнью настолько, насколько вообще бывает доволен Сэки Осаму.
«Вчера я был в департаменте тайного надзора, — сообщил он мне. — Перед этим ко мне прибыл гонец с просьбой от князя. Эти встречи, они так утомляют…»
«С просьбой? — изумился я. — От князя?!»
«Я правительственный чиновник, — объяснил господин Сэки. — Как, кстати, и вы. Особый чиновник, если это вам
