такое, гаденыш?
– …дверь.
Она вздрогнула и уставилась Доу в затылок. Нет, этого не могло…
– Открой, Роген, – сказал он, не оборачиваясь.
Воздух, казалось, зазвенел.
– Открой дверь, – произнес спереди голос Кэла.
Да пошел ты к дьяволу! Джемма зажмурилась, останавливая шаг, а когда открыла глаза, то в уши ворвалось будничное продолжение разговора:
– …Почему бы не вариант секты? Мы с таким сталкивались, например в Мичига…
– Стойте, – тяжело выдохнула Джемма, а потом повысила голос: – Стойте, стойте!
Первым перед ней оказалось лицо Доу: кислое, раздраженное, словно она затормозила всех шутки ради. Тем не менее Джемма сосредоточилась на нем: оно было реальным. Привычное лицо привычного Доу, который бы скорее сказал что-то вроде «Ну что еще?», чем пугающее «Открой дверь».
– Ну что еще? – спросил он, хмурясь на нее снизу вверх.
Вслед за ним появилось и лицо Кэла: он ничего не спросил и только положение губ и бровей выдавало в нем легкую обеспокоенность.
– Этот лес… – С первого раза объяснение не легло на язык, мысли сбились. – Господи, это уже все грани переходит. Слушайте… – Она перевела дыхание. – Слушайте. Здесь что-то происходит. – Она обвела близлежащие заросли взглядом. – Прямо сейчас.
– Конкретнее, Роген. – Доу нахмурился еще больше, но все равно вытащил из-за пояса пистолет. – Потому что исходя из того, что вижу я, в этом лесу все до отвратительного нормально, если бы он не был пуст, как бар в одиннадцать часов утра.
– Сайлас прав. – Кэл тоже обвел окрестности взглядом, спокойным и уверенным. – Здесь все чисто.
Нормально! Пуст! Чисто!
– Нет. Этот лес… Он у меня вот здесь. – Джемма с гневной силой постучала по виску. – И у Нормана был. И у вампиреныша. Мы все это чувствовали!
– Детка? – Кэл приподнял брови, и в этом движении был отчетливый вопрос: «Что не так?»
О, Джемма с удовольствием объяснит ему, что не так.
– Этот урод залез мне в голову, Кэл, – злобно сказала она. – Я слышу его.
– «Этот урод»? – с издевкой уточнил Доу. – Да у тебя в голове уже целая вечеринка.
– Что ты слышишь? – спросил следом Кэл и положил руку ей на локоть, чтобы она смотрела на него. Джемма послушалась, потому что сейчас было не до обмена подколками, выкуси, Доу.
– Как той ночью, – сказала она. – Всякую срань. Адреналин ведь, как сказал Норман… Так вот, адреналин подскакивает, слуховые галлюцинации, паника накрывает, вот это всё… – Джемма глубоко набрала воздух в легкие, пытаясь думать логично. – Не знаю. Может, он не хочет пускать нас к Куперу. Пытается помешать нам его найти…
– Так кто «он», Роген? – спросил Доу, расстегивая куртку и доставая контейнер для свечей. – Может, у него еще и имя есть? Адрес, номер социального страхования?
– Если бы я знала, то тут же прошептала бы тебе на ушко, черт, Доу, бога ради, не беси меня. – Джемма раздраженно махнула рукой. – Я голодная, злая, хочу спать, у меня трещит башка третий день, эта страна меня достала. – Она пнула корень у тропинки. – И стремный флирт этого леса у меня в печенках уже!
– Детка, ты не можешь ударить лес, – пошутил Кэл, но хватка на руке Джеммы не ослабевала. Он потянул ее на себя, снова возвращая ее внимание. – Послушай. Даже если ты чувствуешь воздействие. – Ага, а теперь он подключил свой голос для внушений. – На тебе амулеты, а мы здесь, чтобы подстраховать. Мы разберемся.
«Мы разберемся». Да, точно. Так что она не стала уточнять, что, кажется, амулеты ни черта не помогают, или снова злиться, что Кэл и Доу не могут понять, о чем она говорит, – просто кивнула и потрепала его по руке. Кэл улыбнулся:
– Психокогнитивное дерьмо, помнишь? Всего лишь.
– Ага. Да. Кто это сказал? Конфуций? – Она пихнула его. – Ладно, двигаем. Если мы не отыщем этого нытика, он тут и помрет.
Лицо Кэла уточнило: «Все пришло в норму?» И Джемма кивнула, отправляя его вперед вести их маленький отряд дальше. Все глубже и глубже. «Внутрь», – вспомнила она.
Доу кинул на нее последний взгляд, прежде чем отвернуться, – скептический и хмурый. Ну что еще? Впрочем, он так ничего и не сказал, просто пошел вслед за Кэлом, на этот раз в молчании. Джемма не знала, что ее больше нервировало: тишина среди деревьев или если бы они снова заговорили. Если бы кто-то из них снова это сказал.
Открой дверь, Джемма.
Не оборачиваясь, она показала лесу средний палец.
– У ранних кельтов Самайн есть некий мистический период, – сказала Мойра и выпустила еще одно кольцо дыма. – А не празднество. Священные дни, которые не входят ни в прошедший год, ни в наступающий.
«Поставленной, – наконец понял Норман. – Вот какой была ее речь. И еще грамотной, полной, такой, от которой далеки одноглазые старухи в крошечных деревушках».
Может быть, Кэл был прав в своих подозрениях. Может быть, деревенские не были жертвой аномальной зоны – а были…
Мойра взглянула на него здоровым глазом со странным выражением, странной поволокой, которую он не разгадал; ему показалось, что она почти улыбнулась.
– Как понятие, – начала она ничего не выражающим голосом, переводя взгляд на еще одно выпущенное кольцо, – Самайн обозначает вневременной период. Период, когда время и пространство просто перестают существовать. Метафорически это Время Безвременья. – Нет, она действительно улыбалась. – Вот, ну-ка, смотри.
Она отряхнула табак с книги, об которую стучала трубкой, и приподняла ее. На темно-зеленой коленкоровой обложке была изображена троекружная спираль. Норман удивленно подался вперед, а Мойра снисходительно пояснила:
– Да, мальчик. Эмер же ее не из головы взяла. Мы в Ирландии, здесь ты встретишь или дурацкий четырехлистник, или кельтские узлы, или спирали. Выбора не особо много.
– Но это трискелион, – возразил Норман. – Ликийский символ, это не кельты, а римляне. Сюда он должен был попасть только в…
– Курганы Бру-на-Бойн, три тысячи лет до нашей эры, – оборвала его Мойра. – Курган Лох-Крю на Ведьминых холмах, больше пяти тысяч лет до нашей эры. Курган Маут на острове Кливли, семь тысяч лет. Курган Слейвнтуа, десять тысяч лет. И везде – тройные спирали. Ты, может быть, и историк, американец, – она пыхнула трубкой, – но я ирландка. Кельты и галлы принесли сюда многое, но не все. И Самайн, о котором ты спрашиваешь…
Из всех курганов, о которых она говорила, Норман слышал лишь о Бру-на-Бойне – самом известном ирландском могильном захоронении, – но Мойра не дала ему времени, чтобы подумать об этом.
– …это замкнутый цикл, в котором успевают начать и завершиться любые события, сколько бы они ни длились – сутки, год или вечность. – Она ткнула в спираль мундштуком, прежде чем небрежно отложить книгу. – Иллюзия постоянного движения – это все еще иллюзия. Кельты очень трепетно относились к таким вещам.
– Иллю…
– Время, – неожиданно цыкнула она, будто он был школяром, неправильно начавшим отвечать билет. – Я говорю тебе о мифологическом и культурном взгляде на феномен времени. Слушай, когда я говорю! – А потом, так же неожиданно, она перешла на спокойный тон: – Это тесно связано с кельтскими представлениями о Сиде. Священное время становилось днями, когда стирались границы между временем и пространством, между миром живых и миром мертвых. Это не праздник, а, скорее, хтонический образ связи с потусторонним миром.
Это определенно не было речью деревенской бабки. Норман сглотнул, отводя глаза, но Мойра, будто прочитав его мысли, заскрипела:
– Все еще удивляешься? Я преподавала культурологию в Тринити, когда Парнелл был еще зеленым первокурсником.
Теперь Норман уставился на нее во все глаза, и она снова возмутилась:
– Я же сказала, что не всю жизнь прожила в этой деревне!
Это не противоречило тому, что Норман знал о деревне, и рассказу Брадана – переезд из Лимерика, точно, – но все равно оказалось неожиданным. Мойру трудно было представить в Дублине, преподающей на кафедре, – со своим страшным глазом, закутанная в шаль, сейчас она казалась гостем из прошлого века. Впрочем, наверное, сейчас и Нормана было трудно представить в очереди «Старбакса»…
Он перевел взгляд на рисунок, теперь придавленный книгой. Очередной рисунок. Если спирали Мойра смогла ему объяснить,
