class="p1">– Ты всегда была неуравновешенной истеричкой, – выплюнул Доу. – Но сейчас ты еще и сбрендившая неуравновешенная истеричка. Просто потрясающ…
– Ты все никак не успокоишься?!
– Иногда я думаю: а за что тебе дали четвертый ранг? Может, ты действительно, как говорят, спишь с Ай…
Обычно Джемма бы не позволила этому себя задеть. В ней было достаточно самоиронии, чтобы этот злобный лай в ней захлебнулся. Но «обычно» – это не сейчас.
– Оно и понятно! Наступают холода, – перебила его Джемма, и собственный голос показался ей неприятно высоким. – А все мы знаем, что такое для тебя холод. И тебе все тяжелее, верно?
Она не должна была, но урод сам начал. И ему не следовало приплетать сюда Айка, мать его, он тоже не должен был!
– Хватит. – Кэл снова поймал Джемму за плечо, но на этот раз попытался развернуть ее к себе. Отвернуть от Доу. – Вам обоим нужно остыть. Ясно?
Джемма запальчиво оттолкнула его руки, и, хотя он снова ее схватил, она все равно посмотрела Доу прямо в глаза, когда почти выкрикнула:
– Чем холоднее – тем больше энергии нужно для жизнедеятельности, не так ли?
Она не хотела этого говорить. Злость, кипевшую в голове, Джемме невероятным усилием удалось схватить прежде, чем она окончательно излилась на язык. Джемма сцепила зубы, но злость в ярости забурлила: открой, выпусти меня. Я покажу ему. Давай же.
– Вы, оба. – Голос Кэла был таким тяжелым, что придавливал к земле, но от этого злость еще сильнее забилась в хватке. – Прекратите.
Открой, открой, открой.
– Давай, Роген, – сказал Доу. – Договаривай. На что ты там намекаешь.
– Сайл…
Открой дверь, Джемма.
– На то, что старуха кормит нас тут не очень-то хорошо, – сказала она быстрее, чем смогла себя остановить. – И кто знает, в какой момент станет недостаточно.
Соскочив с языка, злость оставила было после себя звенящую пустоту – вакуум, на мгновение принесший облегчение, – которая затем заполнилась мыслями. Черт, черт. Это твоя вина, Доу! Она ведь просила, просила ее не бесить!
Кэл покачал головой:
– Вы оба уже достаточно наговорили.
– Да уж нет, – растягивая гласные, произнес Доу. – Давайте продолжать. Интересный выходит разговор. Значит, я только и жду, чтобы кому-нибудь перегрызть глотку, с этим разобрались. Но вот что интересно, Роген. – В его голосе плескалось настоящее злорадство. – Ты ведь настолько поехала на своем Купере, что забыла не только о Суини.
Она даже не стала спрашивать, что он имеет в виду: и так расскажет. Лицо у него было такое, что Джемма знала: за то, что она сказала, он собирался вдавить ей пальцы в любую открытую рану, до которой дотянется.
– Твоя детка, Роген. – отвечая на невысказанный вопрос, сказал Доу, и растянул губы в злой улыбке. – Леннан-ши питается им почти с самого начала. И Махелона об этом знает. Больше того: он позволяет ему это делать.
Что? Джемма обернулась к Кэлу. Это ведь не имело смысла. Кэл бы ей сказал, если бы…
Лицо Кэла разгладилось, став невероятно спокойным, и большего Джемме не требовалось, чтобы понять: нет. Не сказал.
– Но тебе ведь не до того, да? – не переставал глумиться Доу, но Джемма уже не обращала на него внимания. – Нужно ведь найти Купера.
Она всмотрелась в лицо Кэла. Злость, только-только отступившая, снова начала подниматься внутри, раздуваться, делая легкие тяжелыми, а голос низким.
– Что этот урод, – отрывисто спросила Джемма. Кэл, вместо того чтобы посмотреть на нее, отпустил ее плечи, и от этого злость снова запузырилась в крови, – имеет в виду?
– Я имею в виду, что тебе бы стоило лучше делать свою работу, пока ты не лишилась еще одного бойфренда.
Она не выдержала: дернулась в сторону Доу, собираясь заставить его заткнуться:
– Я выбью тебе все зубы, сучен…
А затем – затем оно появилось за их спинами слишком быстро.
– Древним кельтам Самайн достался набором архетипов, а не ритуальных последовательностей, как другие праздники.
«Да, – подумал Норман, – это действительно речь преподавателя». Он ей верил.
– Это долгое время занимало антропологов: в отличие от остальных знаковых дней кельтского календаря, Самайн не имеет четких обрядовых действий. Но те, что есть, конечно, в первую очередь связаны с Сидом…
Разговор тек в этой пыльной комнате медленно, неспешно, и Норман пытался запомнить, ухватить, выделить важное.
Что из этого им поможет?
– Сид – изнанка нашего мира, по представлениям кельтов, которая находится в холмах и в которой властвуют потусторонние силы, – сказала Мойра, прежде чем замолчать и уделить время трубке. Потом соизволила продолжить: – А на Самайн холмы всегда открываются.
– Я читал об этом, – кивнул Норман. – В Самайн все, что обитает в потустороннем мире, может проникнуть в наш.
Конечно же, он читал. Это не было уникальным мифологическим мотивом: мексиканский День мертвых, Хякки Ягё, или «Ночной парад ста духов», в Японии, праздники зимнего солнцестояния в разных культурах, – мир полнился «тем самым днем», когда, по легендам, нечисть могла проникнуть в мир живых. Кое-что было правдой и имело под собой реальные поводы для опасения – никто не завидовал японскому Бюро в дни Хякки Ягё, это уж точно, – но многое оказывалось лишь мифическим наследством. С паранормальными явлениями никогда не угадаешь.
– Верно. Поэтому неудивительно, что большинство кельтских обрядов на Самайн носят защитный характер. Самайн, – сказала она, – время масок, личин, которые не позволяют разобрать, кто перед тобой – живой или мертвый, обычное существо или волшебное, хороший или плохой.
Мойра смотрела прямо на Нормана, и слепой глаз, отдающий жуткой, бледной голубизной, словно поймал его в ловушку: Норману ничего не оставалось, кроме как смотреть в ответ, чтобы не показаться невежливым.
– Обычай людей надевать маски носит защитную функцию: укрыться от потустороннего. Представь, мальчик, – она снова улыбнулась, – ты играешь с существами из Сида в ту же игру: раз они надевают маски, то и человек может. В наше время это переросло в веселье, но тогда это был суеверный метод защиты. – Мойра прокашлялась. – Я больше сорока лет изучала кельтские языческие традиции. У каждого праздника есть свои архетипические корни, в основе каждого лежит природное событие, которым можно объяснить возникновение того или иного культа. – Снова постучав трубкой по столешнице, она медленно продолжила: – Но в ирландской мифологической традиции только Самайн заставил меня безуспешно задаваться одним и тем же вопросом. Хочешь знать каким?
На секунду Норман подумал, что нет, не хочет. Мысль испуганной ланью метнулась в мозгу и исчезла. Он кивнул:
– Да. Да, конечно.
Мойра кивнула ему в ответ, будто принимая его согласие на что-то. И, снова подняв трубку ко рту, продолжила:
– Праздники, связанные с потусторонним и загробным, типологически схожи почти для всех цивилизаций. Но только Самайн не обладает никакими выработанными обычаями нуминозного торжества, восхваления или победы – элементами, которые объединяют любой религиозный обряд. Все обычаи, которые есть в Самайне, носят исключительно защитный характер. Другими словами, – она выдохнула дым, и новое кольцо повисло в воздухе, – в ранней кельтской традиции Самайн никто не праздновал, даже если на это похоже. В дни Самайна древние народы только защищались.
Кэл успел сделать всего лишь один выстрел и не попасть, а Джемма и Доу – только выхватить пистолеты. Оно – быстрое, гибкое, темное – выскочило из ниоткуда, пролетело, разрывая под собой влажную землю, и скрылось в буреломе лесной полосы. Кэл бросился за ним, снова выстрелил на хрустящий звук сухих веток – но было понятно, что мимо.
Сделать еще один выстрел не удалось: лес скрыл пришельца. Не просто скрыл, а спрятал: проглотил все звуки, скрыл движение, схоронил за непроницаемым пологом тишины и спокойствия.
– Что это было? – хрипло спросила Джемма. Ее пистолет смотрел в сторону большого дуба, за которым она в последний раз видела тень, но беспокоило ее не это. – Это был человек?
– Вряд ли, – коротко ответил Доу. Распри были мгновенно забыты. – Больше похоже на животное.
Только вот здесь не водятся животные.
Эти двое наконец оглядывали лес так, как тот
