пал Магуайр.
– Его звали Сент-Леджер, – сказали ему.
– Уорем Сент-Леджер?
– Да, но не тот. Его племянник, тезка.
Когда Хью О’Нил услышал этот рассказ, круг его жизни словно замкнулся. Как будто он всю жизнь и шел не по прямой, а по кругу. Так гусеницы ползают вокруг веточки, воткнутой в землю: вторая – за первой, третья – за второй, а последняя – следом за первой.
«Пес, – подумал он. – Ох, Пес. Добрый Пес».
Пока О’Нил оставался в бегах, лорд-наместник Маунтджой не терял времени даром. Он возвел цепь новых фортов вдоль Блэкуотера, крепче прежних: они будут сдерживать графа, пока не найдется способ захватить его хитростью или силой. Блаунта словно заело: раз начав строить форты, он уже не мог остановиться, и линии укреплений протянулись от Лох-Ней до Туми, от Туми – до аббатства Дангивен. О’Нил, выезжая на разведку, смотрел, как они строятся, и безнадежный гнев, какого он прежде никогда не испытывал, разгорался в его сердце и сам, не спросясь, выплескивался наружу. Известие о том, что О’Кан сдался на милость Дублина, застало его в Данганноне, и О’Нил разрыдался от горя и ярости. Его старший сын (которому было уже двадцать, который принял титул барона Данганнона и оберегал дом в эти тяжкие, страшные годы) начал бояться, как бы отец не тронулся умом, и не мог придумать, как его успокоить. А затем граф сделал последнее, что еще оставалось в его власти. Он уйдет туда, где его не разыщут, решил он. Когда Маунтджой замкнет свою цепь фортов на востоке и протянет лапы к самому Данганнону, он увидит, что враг ускользнул и никакого Данганнона больше нет. Дойтеан Ри, Король-Огонь, окажет графу Тирону эту услугу, и за это он, граф, станет служить только ему одному. Когда-то в Лондоне граф видел медведя на цепи, на которого спустили собак; сейчас он бушевал, точь-в-точь как этот медведь, и кидался на всякого, кто старался ему помочь. Даже самые близкие – Педро Бланко, молодые капитаны, с которыми он вернулся из-под Кинсейла, его наследник Хью – избегали графа и боялись даже попытаться остановить его. С утра до полудня он в одиночку собирал все, что может гореть, и раскладывал по всему замку – в спальных покоях, в башнях, на кухне. Потом, наконец, он собрал всех обитателей замка – даже поваров, конюхов и свинопасов – и сказал им, что нужно делать. Сам он тоже не собирался отлынивать. Раздевшись по пояс, он вместе со всеми рубил еловые и сосновые ветки, таскал их в замок, сваливал в большом зале. «Да, вот так, хорошо, молодец», – временами приговаривал он, точно обращаясь к кому-то рядом, хотя рядом никого не было.
Наконец он приказал всем домочадцам идти с ветками на кухню, там поджечь их и возвращаться в зал. Все застыли, словно громом пораженные, и только таращились на него, разинув рты. Граф махал на них руками и кричал, словно пытаясь сдвинуть с места заупрямившуюся лошадь. Потом он сам взял охапку еловых лап, пошел на кухню и сунул ветки в очаг. Когда те занялись, поднял их над головой и вернулся в зал; после этого остальные наконец зашевелились. Кто-то следовал его примеру и возвращался с горящим лапником, кто-то молил его прекратить. Не слушая никого, граф велел поджигать все, что может гореть, и сам запалил огромную кучу лапника в большом зале, а когда стало так дымно, что из зала пришлось уйти, приказал идти в спальни – заняться постелями и роскошными гобеленами Мейбл, которые он загодя сорвал со стен; горели они плохо. О’Нил собственноручно поджег картины на стенах, шкафы, набитые одеждой, столы и стулья – все, что только смог. Маунтджою не достанется ничего, что когда-то принадлежало ему или Мейбл; ничего, над чем он смог бы поглумиться. Слуги высыпали во двор, спасаясь от удушливого дыма, но Хью все бродил по комнатам, задыхаясь и хрипя. В конце концов пришли женщины с мокрыми тряпками, закутали его в них и выволокли наружу. Надсаживая воспаленное горло, граф велел складывать костры под стенами – понадобится много костров! – и расставлять вокруг бочонки с порохом. Потом, сидя в этих тряпках, уже просохших, начал отдавать другие приказы на остатках голоса: собрать весь скот, кроме того, что оставался на дальних пастбищах; собрать и погрузить на телеги все запасы еды, хранившиеся во внешних постройках, все оружие и доспехи; в телеги запрячь волов. А когда все будет готово, пускай люди берут телеги и уходят с ними в холмы – бегом, со всех ног! На все эти приготовления ушла неделя. Настало время выступать. Бойцы, конные и пешие, двинулись следом за Хью; кое-кто из О’Хейганов оглянулся и бросил прощальный взгляд на замок, но граф не стал оборачиваться; даже тогда, когда рванули пороховые бочки, наделав изрядного шуму, и от взрывов обрушились части стен, наделав шуму еще больше, он так и не повернул головы – просто ехал вперед, и все.
В руинах его древнего дома, в пыльном углу тех покоев, где Мейбл когда-то попросила показать, что висит у него на шее, осталось лежать обсидиановое зеркальце в фигурной золотой оправе. Золото расплавилось от жара, и знак Монады, наделявший зеркало силой (если у того и впрямь была какая-то сила), бесследно исчез, но сам камень не пострадал. Много лет назад, когда Филипп II лежал на смертном одре, до него дошли – и весьма его порадовали – вести о победе ирландцев над королевскими войсками, одержанной у Желтого брода. Сейчас умирала сама королева английская, великая врагиня Филиппа, – умирала не лежа в кровати, но стоя в самом пышном и богатом из своих платьев и слушая, как наползает неостановимое Время. И чуть ли не последним из того, о чем она подумала и заговорила, был загнанный зверь, великий мятежник Тирон, который больше не мог ее увидеть, до которого она больше не могла дотянуться. Когда из Ирландии вернулся горожанин Николас Харрингтон, известный сплетник [113], королева призвала его в свои покои и первым делом спросила: «Вы видели Тирона?» И когда она услышала ответ – нет, не видел, черное зеркало, забытое в развалинах Данганнона, навсегда укрылось мглой.
Хью О’Нил со всеми своими родными и близкими, со всадниками и пикинерами, с беременными женщинами, голыми детишками и стариками с кухарками и оружейниками, испанскими моряками, чьими-то мужьями, сыновьями и дочерьми ушел в лесистые долины Гланканкина, куда
