вам, господин, тоже…
Не знаю, где он раздобыл полосы чистой ткани. Чьё нижнее кимоно пошло на них? Должно быть, начальника Яманаки: больно уж мягкое. С забинтованной щекой Сэки Осаму стал похож на унылого чиновника, страдающего зубной болью. В этом не было ничего смешного, но я старался не смотреть на него лишний раз, чтобы не опозориться.
Господин Сэки тоже смотрел мимо меня.
Клетку соорудили быстро. Двери́ не предусматривалось, три последних бруса лежали на земле, дожидаясь своей очереди. Инспектор лично проверил клетку на прочность: забрался внутрь и стал ворочаться медведем, пинать брусья коленями и бить локтями. Стражники ёжились, понимая: если эта туша освободится, им несдобровать. Клетка стонала, трещала, но держалась по-самурайски, до последнего.
— Годится, — буркнул Куросава, вылезая наружу. — Отойдите прочь.
И вослед стражникам:
— Дальше! Ещё дальше!
Начальник поста хотел задержаться, но инспектор шепнул ему что-то на ухо. Никогда раньше я не видел, чтобы сдержанное отступление так походило на паническое бегство.
Дождавшись ухода стражи, мы перенесли в клетку тело и голову Ловкача. Слуги поставили на место последние брусья, проверили: крепко ли держатся? Инспектор проверкой остался доволен. Просунув руки между брусьями, я освободил голову Ловкача от плаща. Плащ забрал: вряд ли господин Сэки согласится его носить, но мало ли?
— Палатку! — скомандовал инспектор своему слуге. — Неси сюда!
Тканью палатки мы задрапировали клетку с пленником, скрыв Ловкача от досужих взглядов.
— Сторожим до утра, — объявил Куросава. — Первым буду я. Сэки-сан, Рэйден-сан, вы пострадали в схватке. Вам следует прилечь…
— Позвольте мне, — возразил я. — Я не нуждаюсь в отдыхе. А вы меня смените.
Я лгал, утверждая, что полон сил. Но мне хотелось остаться с Широно наедине, без свидетелей. Разве что Ловкач, так его всё равно некуда было деть.
— Хорошо, — согласился инспектор. — Я велю, чтобы вам принесли еды и вина. И пусть эти бездельники…
Он кивнул в сторону заставы:
— Пусть они разожгут здесь костёр. Вам не помешает согреться.
Так и случилось: еда, вино, костёр. Насытившись и согревшись, я отвел Широно на десять шагов от клетки. Этого хватало, чтобы следить за Ловкачом, спрятанным за плотной тканью, и не опасаться его ушей, если говорить вполголоса.
— Я помню, — сказал я, — что ты ответил на мой вопрос, когда мы плыли на Эдзоти. Я спросил: есть ли приказы, которые ты откажешься выполнять? Вот твои слова: «Если вы прикажете мне сделать что-то, для чего мне понадобятся сверхъестественные способности тэнгу, я вправе отказаться. Более того, я обязан это сделать…»
Я взял его за плечо. Сдавил.
— Я не приказывал тебе. Ты сам зажёг бледный огонь, желая испугать Ловкача. Снял маску, показав ему лицо тэнгу. Отличная идея! Она сработала как нельзя лучше. Ты не должен был делать это даже по приказу. Ты сделал это по доброй воле. Широно-сан, примите мою благодарность и уважение.
Он снял маску. Он был смущён.
— Вы ошибаетесь, господин.
— В чём я ошибаюсь?
— Я снял маску вовсе не для того, чтобы испугать хитобан. И огонь зажёг не для того. И веер достал по другой причине.
Красная кожа, тёмная ночью, стала цвета пепла: Широно побледнел.
— Я собирался взлететь, господин. Взлететь и схватиться с хитобан. Я бы не смог это сделать в маске и без взмахов веера. Огонь на плечах — не подсветка для лица. У меня это подобие крыльев. Я ждал, пока огонь разгорится как следует.
— У всех тэнгу так?
— Вряд ли. Я утратил слишком много, я нуждаюсь в огне. Иным тэнгу хватает одного веера. Или крыльев — случаются тэнгу, которые прячут крылья под одеждой.
— Ты намеревался взлететь? Драться в небе?!
— Да, господин.
— Широно-сан, — повторил я, чувствуя, как горло перехватывает спазм. — Примите мою благодарность и уважение. Я знал лишь одного самурая, кто бы сравнился с вами доблестью.
Широно хотел промолчать, но гордость взяла своё.
— Кто же он, господин? Сенсей Ясухиро?
— Мой предыдущий слуга. Его звали Мигеру Дераросу.
— Где он сейчас, господин? Обрёл ли облик, к которому стремился?
— Да, обрёл.
Больше мы не разговаривали.
Я думал, что не сомкну глаз, и ошибся. Едва меня сменили, я добрался до лодки, не в силах тащиться до заставы, упал на сырое дощатое дно — и заснул как убитый. По счастью, мне не мешали. Продрал глаза, когда солнце уже поднялось над горизонтом, сломя голову кинулся к клетке, не понимая, куда и зачем спешу, и увидел за брусьями старшину Иосикаву.
В смысле, тело Иосикавы и голову у него на плечах.
Поодаль толпились стражники во главе с Яманакой. Инспектор Куросава тоже был здесь, но не гнал стражу прочь. Это он снял ткань с клетки, выставляя Ловкача на всеобщее обозрение.
Судя по лицу начальника поста, ему до одури хотелось спросить, в чём провинился его подчинённый, но он боялся. Вина — как дурной запах. Не остережешься — провоняешь за компанию.
— Найдите телегу, — приказал инспектор. — Телегу и лошадей.
— Вы не задержитесь? — пробормотал Яманака.
— Нет, — обрадовал его инспектор. — Как только клетку погрузят на телегу, мы сразу же уедем. И советую вам держать язык за зубами. Вам и вашим людям. Длинный язык — короткая дорога.
— Что вы имеете в виду? — не понял Яманака.
Инспектор указал через пролив:
— Отсюда до Девяти Смертей рукой подать. Вы меня поняли?
— Да, господин! — в один голос рявкнула стража.
Спорить с чиновником из ведомства «цепкого взгляда» никто не рискнул.
Обратный путь выдался лёгким.
Это если не считать припарок и перевязок — слуга инспектора дважды в день, утром и вечером, мучил нас с господином Сэки своим вниманием. Когда он отдирал ткань, присохшую к ранам, я лишний раз убеждался, что этот невзрачный человек — великий мастер пыточного искусства.
У старшего дознавателя начался было жар, но спал так же быстро, как и возник. Щека опухла и обзавелась ужасающего вида струпьями на месте укуса. Я бранился сквозь зубы, поворачивая голову туда-сюда. Затылок и холка, изорванные проклятым хитобан, адски болели.
Но в целом наше здоровье не вызывало опасений.
— Рассказу о случившемся не поверят, — как-то сказал мне инспектор, хотя я не спрашивал Куросаву, зачем мы везём Ловкача в Акаяму. — Ваши свидетельства не помогут, Рэйден-сан. Я бы и сам не поверил, клянусь! Значит, я должен предъявить мерзавца…
Он замолчал, не желая называть имена.
— Предъявить кому следует. После заката сама госпожа недоверчивость, глядя на него, поймёт, что я говорю правду. Никакого меча не было. Не было меча, сообщников, сговора. А потом…
— Что потом,
