Каю, наивную, добрую, потерянную в этом событии, как легкое перышко, которое сносит порывом ветра в открытое море.
«Я могу рассчитывать хотя бы на то, что ты не утянешь следом за собой на дно кого-то еще?»
Слова профессора Лао в какой-то момент стали цепью на его шее. Лун Ань был рядом. Он не обвинял его, не отступал, даже собирался заявить в полицию, хотя догадывался, чем это может обернуться для него самого. Не думая, не заботясь о себе, он хотел оправдать Ван Цина в глазах всех тех людей, которые возненавидели его быстрее, чем прогорает зажженная спичка.
Теперь они перестали иметь значение. Они могут продолжать ненавидеть его, но яркой вспышкой в какой-то момент пришло осознание, что в жизни Ван Цина есть вещи куда дороже любви общества. Куда дороже, чем его желание заниматься тем, что ему нравилось. Куда дороже, чем возможность не жить обычной жизнью, как говорила его мама.
Этот пожар перекинулся на Фа Линя, на Юйлань, на то, чем они жили, во что вкладывались. И, пока Лун Ань не оказался следующим, ему стоило отступить. Ван Цин больше не потратит ни минуты, чтобы разобраться в том, что произошло в ту ночь в магазине. Пусть эта тайна останется среди тех, кто был этому свидетелем. Наверняка у Го Пина это не единственный скелет в шкафу. Ван Цин найдет их все и обратит против него. Он никогда не был мстительным человеком и быстро забывал нанесенные обиды, если вообще обижался, но только не в этот раз.
Ублюдок зашел слишком далеко.
Он сам не заметил, как впился ногтями в бетонный парапет крыши, и под ними осталась серая сыпучая пыль.
Лун Ань внизу на площадке осматривал сломанный лук, разложив его на коленях. Тао Ю сидел рядом, понуро опустив плечи, но уже не сгибался так, как раньше, почти утыкаясь лбом в выжженную траву. Кая что-то активно искала вокруг, переворачивая разбросанные вещи. Ван Цин вздохнул. Он не видел выражения лица Лун Аня с такой высоты, но мог его представить в малейших деталях: как он сосредоточенно хмурит брови, как смотрит завораживающе своими глазами – черным бархатом по радужке, как что-то тихо говорит. Его присутствие – словно лед на болезненный ушиб. Он не уехал, остался, чтобы помочь совершенно чужому человеку. В этом был весь Лун Ань. Почему Ван Цин не мог быть таким же рассудительным, как он?
Он отвернулся и прошел по крыше на другую сторону здания, где внизу пролегала дорога. Мимо проехала одинокая машина, и, когда свет ее фар исчез в отдалении за холмом, уходящая вниз в темноту стена здания стала похожа на отвесный обрыв с неизвестностью на дне.
За спиной хлопнула дверь, которая вела на крышу, и Ван Цин еще до того, как успел обернуться, услышал тяжелое сбитое дыхание.
– Ты… – Фа Линь задохнулся на первом же слове и согнулся, упираясь руками в колени. – Какого хрена я должен бегать за тобой по всем этажам?!
Ван Цин удивленно моргнул, глядя на него.
– Зачем? – спросил он. Голос от долгого молчания получился сухим и колючим.
Фа Линь выпрямился и смерил его убийственным взглядом. У него растрепались волосы; на виске блестела капелька пота.
– Серьезно? Я тебя сейчас скину отсюда. Или кости тебе переломаю, чтобы сидел и не бегал от людей, как от чумных! Что за бред ты вбил себе в голову?
Последние его слова заглушил порыв налетевшего ветра. Фа Линь поморщился, потому что он ударил прямо ему в лицо, а Ван Цин попытался убрать волосы, которые тут же упали на глаза, мешая видеть.
– Извини.
– Чего? – Фа Линь нервным движением ослабил галстук, потом выругался и стянул его через голову, взлохматив еще больше затылок. Не зная, куда его деть, он сунул его в карман брюк. – Что ты там бормочешь?
– Извини, – повторил Ван Цин, не делая попыток подойти ближе.
Фа Линь театрально вздохнул и закатил глаза.
– Вот ведь ты какой! – рявкнул он, указав на него пальцем. – Юйлань звонила. Сказала, что ты не стал с ней разговаривать сегодня днем, она до самого лифта за тобой бежала. Потом Лун Аню такое высказал, что даже у меня кишки перевернулись! Ты с головой вообще дружишь или как? Или ты решил всех вокруг себя раскидать, чтобы не подходили к тебе? А о нас ты подумал?!
Ван Цин стиснул зубы так, что онемели челюсти.
– Я как раз о вас и думаю, – произнес он.
Фа Линь кивнул несколько раз с таким видом, будто Ван Цин сказал что-то невероятно глупое. Он засунул руки в карманы и прошел к парапету, заглянул вниз, встав к нему боком. Брат не любил высоту, хотя никогда об этом открыто не говорил. Только однажды в дрова пьяным на одной студенческой вечеринке, когда Ван Цин обнаружил его на балконе с сигаретой, признался, что пугает его не то, что туда можно упасть, а то, что туда можно что-то уронить.
– Нет, ни черта ты не думаешь, – сказал Фа Линь, доставая из кармана пачку сигарет.
Ван Цин стоял и смотрел, как он рваным движением открывает крышку и стучит дном коробочки о парапет, чтобы выбить сигарету, а потом берет ее губами и щелкает обычной пластмассовой зажигалкой, которая загорелась не с первого раза из-за ветра. Его лицо на мгновение осветил рыжеватый свет от огонька.
– Ты снова куришь?
Фа Линь затянулся дымом и, прищурившись, посмотрел на Ван Цина.
– Стрельнул внизу у охранника.
– Всю пачку?
– Он на меня работает, – пожал плечами он.
Ван Цин покачал головой и подошел ближе к брату. В тот вечер, когда «Тысяча эпох» только зародилась, обрела свой дом на этом самом месте, они стояли на этой же крыше. Фа Линь еще не носил костюмы и галстуки, завораживающе играл на гитаре и хотел проколоть себе ухо. Они были просто двумя братьями, которые смотрели на пустырь девятью этажами ниже и делились мечтами. Фа Линь звал Ван Цина помогать ему с созданием «Тысячи эпох», но тот выбрал свой путь. И теперь эти пути пересеклись, вызвав столпы искр и короткое замыкание.
Выцарапав из лежавшей на парапете пачки сигарету, Ван Цин тоже прикурил. Он терпеть не мог горечь табачного дыма, но сейчас она почему-то казалась отрезвляющей. Облокотившись на ограждение, он посмотрел на Фа Линя.
– Я еще могу понять, что с сестрой ты поговорить не мог, – сказал тот и сделал паузу, затягиваясь, – но Лун Ань-то тебе чем не угодил? Вы же с
