о своей семье, о тех, кто убил их; затем она подумала о Меру. О Варцине и Упави. Неужели они решат, что она сбежала? Неужели она потеряла все? И как она вообще могла думать о Меру, когда ее семью сожгли заживо? На ее лице появилось выражение безнадежности.
Она вдруг поняла, что ее волосы отросли после стрижки шишьи и теперь щекочут шею.
– Скоро начнется зима, для тебя начнется новая жизнь. Ты должна быть счастлива, что выздоровела. Даже с моими навыками это не что иное, как чудо. – Он приподнял ей голову и поднес к губам мешочек с водой. – Это просто сок сладкой пальмы.
Она сделала глоток. Сладкая жидкость разодрала горло, как когти.
Намин бросил на нее быстрый взгляд:
– Хочешь рассказать, почему ты притворялась мальчишкой?
– Нет.
– Тогда пока все. – Он отвернулся.
III
Она уже не могла сосчитать, сколько раз пыталась встать и пройтись, пусть и с помощью намина, но успехи были весьма переменны, и она каждый раз падала на спину, как срубленное дерево. Сделав очередной глубокий вздох, она снова со стоном поднялась. Повернулась и попыталась опереться на левую ногу. Продравшая по телу боль вызвала самые кошмарные воспоминания.
– Даже утята поправляются быстрее! Даже Киртавирья сражался, когда у него не было двух рук, а у тебя есть все конечности! Ты ведь понимаешь, что у меня есть и другие дела, кроме как заботиться о тебе?! Вытяни ногу!
Ей хотелось его придушить, выкрикнуть ему в лицо проклятье. Но он был ей нужен, и потому она придержала язык.
– Она не поддается! – прошипела она, чувствуя, как зловеще щелкают ее коленные чашечки. – Они не шевелятся! – сдаваясь, выкрикнула она.
– Ты валяешься без дела уже несколько недель! Я заштопывал тебя не для того, чтоб ты изображала из себя мебель! Старайся сильнее! Ну!.. – Ладонь намина сомкнулась на ее ноге и заставила ее выпрямиться.
На шее Налы вздулись сухожилия, громкое дыхание со свистом вырвалось из горла – но кричать она не могла. К горлу подступил комок, она поспешно отвернулась, и ее вырвало.
– Боль – великий кузнец, Нала. Она заставляет нас раскрыть свой потенциал. – Намин похлопал ее по спине.
Нала изо всех сил пыталась оттолкнуть его, но с тем же успехом она могла бы пытаться оттолкнуть локтем стену.
– Вы говорите, как Сестра Милосердие, – всхлипнула она.
– Ты ее знаешь? Она мой друг. А теперь поверни лодыжку.
– Я не могу. Пожалуйста… остановитесь!
– Используй эту ненависть, чтобы придать форму своим костям, Нала. Подумай о своей матери, подумай о своих братьях, сожженных заживо. Ненависть придаст тебе сил.
– Твою мать! – Она чуть повернула лодыжку. – Да твою ж… Ах-х-х…
– Превосходно. Видишь?
Она закричала и споткнулась, отчаянно цепляясь за намина, и упала бы, если бы он не подхватил ее. Нала откинулась на кровать, схватившись за побагровевшую ногу, подвывая, как щенок во время бури.
Ненависть. Ненависть можно использовать в своих интересах. Она слышала об Осколках. Она пыталась использовать каждую частичку своей боли, чтобы вызвать Осколок на Бхима, но не смогла. Она не знала, как это сделать. И, побежденная, она сдалась. На то, чтоб сделать это, потребовалось бы бесконечное множество эйонов, а она в своей жизни не сделала ничего, чтобы получить хотя бы один.
– Хорошая попытка. Все еще болит, да? Где именно?
– ВЕЗДЕ!
– Такое отношение не поможет вам восстановить чувство юмора. Итак, пробуем снова. Заставь себя. Боль – это…
– Не говорите снова «великий кузнец»! – рявкнула она. Закрыла рот, поднялась, осторожно коснулась ногами пола и зарычала от усилия, чувствуя, как боль постепенно становится ее союзником. Намин был прав. Она представила обугленные тела своих родных и сделала первый шаг. Не имело значения, что у нее не было на это сил; она шла, удерживаемая лишь яростью. Делая глубокие вдохи, она вразвалку направилась к двери, вытянув для равновесия руки. Она добралась до очага, руки и бок пульсировали от боли.
Она взяла себя в руки и развернулась. Она должна была с каждым днем становиться все сильнее. Стиснув зубы и не обращая внимания на боль, пронзающую колени, бедра и спину, она направилась обратно к кровати. Она рыдала, ругалась, стонала, хныкала, плевалась, но не останавливалась. От разворота у нее разболелась голова. Она помассировала себе голову и вспомнила, как Матушка умоляла ее не отрезать волосы. Она сделала еще шаг. Боль пронзила ей лодыжку. Она вспомнила, как Каани наносил ей бальзам на ту же лодыжку, когда девушка из дикого племени нора столкнула ее с ветки. Налитые кровью глаза болели от усилий удержать их открытыми.
Она вспомнила, что почувствовала, когда впервые увидела Меру. Она вспомнила, как жаловалась Варцину на уроки Зоба. Она подумала о жизни, за которую так упорно боролась. Бхим забрал у нее все это за одну ночь.
Боль – великий кузнец. Туда и обратно. Туда и обратно.
IV
– Вы сказали, что должны мне за то, что я спасла вам жизнь, – сказала Нала. Теперь она, прихрамывая, могла ходить, могла есть твердую пищу и изо всех сил пыталась заставить свои руки научиться делать что-то полезное.
– Если бы эта балка упала на меня, она бы раскололась надвое. Но я ценю этот жест. Было бы очень неудобно, если бы это случилось.
– Вы сказали, что вы у меня в долгу.
Намин заколебался.
– Думаю, да. Но, может, мой долг погашен гибелью моего осла и тем, что я потратил на тебя столько времени и запас драгоценных трав? Чего ты хочешь?
– Я хочу, чтобы вы научили меня.
– Исцелению? Иди в коллегию и учись…
– Я хочу, чтобы вы научили меня мести, ачарья. Я оттолкнула вас из-под падающей балки, не заботясь о своей собственной жизни! Вы у меня в долгу, и я требую его. Научите меня!
– Ачарья? У тебя голова болит? – обеспокоенно спросил намин, прикасаясь пальцами к ее черепу и поворачивая его, чтоб осмотреть. – Как я могу научить тебя мести?
Нала оттолкнула его руки:
– Вы, как никто другой, должны понимать, ачарья. Я умоляю вас.
Намин с любопытством глянул на нее.
– С чего бы это?
– С того, что, когда кшарья убил вашего отца, вы поклялись отомстить. В отместку вы уничтожили целые роды кшарьев по всему царству. Вы возглавили армию и зажгли весь мир, чтобы утолить свою жажду мести. Разве кто-то поймет меня лучше?
Намин уставился на нее глазами черными как ночь.
– Как ты узнала? – серьезно спросил он.
