не показался ему выигрышным.
На пару секунд его улыбка стала почти человеческой, а затем он сказал:
– Не сегодня.
Волна лизнула берег. До нас, будто из другого мира, донеслись отчаянные вопли, приказные выкрики и лихорадочные щелчки.
– Почему? – спросил я.
По его лицу скользнуло презрение, но затем он снова задумался, сцепил пальцы на животе и бросил на меня серьезный взгляд:
– Потому что я начинаю осознавать всю важность стратегического мышления. И время играет мне на руку. Когда-нибудь мы узнаем, кто сильнее. Но пока что возьмите глаз Балора на хранение, чародей.
– Вы вот так запросто отдаете эту штуковину Белому Совету?
– Похож ли я на идиота? Определенно нет, – ответил Марконе. – Я отдаю эту штуковину чародею Чикаго. В конце концов, это ваша победа, и по правилам договора вы имеете право на первый трофей.
– Это наша общая победа, – осторожно возразил я.
Улыбка Марконе сделалась неприятной.
– Попробуйте доказать это, герой, – промурлыкал он, щелкнул пальцами и скрылся за вуалью.
Я остался в холоде, сырости и временной безопасности, смертельно уставший и с дрожью в сердце понимающий, что будущее только что усложнилось. Тысячекратно.
Из марева донесся топот в сопровождении заполошных щелчков.
Я схватил глаз Балора и сунул его в карман плаща, после чего отстегнул и открутил от верхушки посоха ритуальный кинжал – в процессе чувствовалось, что от него исходит разочарование, но пульсация в клинке понемногу улеглась – и вернул его в ножны на бедре.
Затем набросил подходящую вуаль и побрел по каменистому берегу наверх, обратно в город. Там я присел на лавочку и стал наблюдать, как коалиция сил барона Марконе и Зимней Леди гонит фоморов прочь из парка, сперва ручейком, а дальше полновесной волной.
Из-за усталости я мог лишь наблюдать за отступлением врага, и другие наши бойцы чувствовали себя немногим лучше. Потрепанные защитники Чикаго оттеснили неприятеля к береговой линии, остановились и вполсилы заулюлюкали вслед бегущим фоморам, время от времени устало нанося удары по отставшим вражеским солдатам.
Странно было смотреть, как горожане, вооруженные дробовиками, бейсбольными битами и всем, что оказалось под рукой, стоят плечом к плечу с закованными в латы воинами Зимы и насмехаются над улепетывающим врагом в унисон с надменными сидхе.
А затем мы одновременно услышали новый звук.
«Воп-воп-воп-воп-воп».
Всем известно, как шумит подлетающий вертолет, но этот звук был в десять раз громче и ничем не напоминал работу вращающегося винта. Он походил на явление природы.
Наши незамедлительно оттянулись от берега, а фоморы из последних сил ринулись к воде. В первых рядах я заметил короля Корба и его свиту. Те расчистили себе путь, перебив менее расторопных солдат, и теперь перепрыгивали через мертвые тела. Наконец они скрылись под водой, а десятью секундами позже подоспела кавалерия.
Самым поэтическим образом просветлели над водой рваные облака, и в первых лучах рассвета горизонт опоясало золотистым обручем.
Враги неслись к озеру со всех ног, но из-за разрушений, учиненных ими при выходе на берег, оставались как на ладони. Громадные пушки ударных «апачей» – те, что стоят под кабиной, – залязгали так, будто грозовая туча вздумала поиграть на стальной перкуссии, и бегущую массу фоморов проредили взрывы снарядов.
Что было дальше? Логическое завершение битвы, основательное и не менее чудовищное, чем все, что произошло той ночью.
Но в этом финальном штрихе не было ничего личного.
Кавалерия попросту зачистила берег, хотя это не самое удачное слово, если учесть, какая там осталась грязь. Когда вертолеты отстрелялись, фоморы выглядели так, будто их пропустили через мясорубку.
Какое-то время я смотрел на все это, слишком уставший, чтобы задумываться о шальных осколках, а затем отвернулся и побрел в сторону «Фасолины».
Скоро сюда нагрянут любознательные люди в форме, и мне не хотелось, чтобы они потревожили Мёрф.
По пути размеренно заморосил дождь. Поначалу он казался черным: даже с учетом опустившихся на землю твердых частиц, в воздухе их оставалось предостаточно, и падавшие на землю капли не отличались прозрачностью. Но через некоторое время атмосфера очистилась, и переживший войну город омыло свежей влагой.
Я ненадолго остановился, зажмурился и просто постоял под дождем.
Открыв глаза, я увидел перед собой пару здоровенных волков и понял, что меня охраняют. Тот, что пошире, взглянул на меня с неприкрытым облегчением. Тот, что повыше и постройнее, подошел и коснулся моего бедра.
Уилл и Джорджия остались живы. Это хорошо.
Втроем мы продолжили путь к «Фасолине».
С рассветом город начал оживать. Тут и там возникали очаги восстановления порядка. Несколько врачей и бригада «скорой» организовали пункт первой помощи, где лихорадочно спасали жизнь защитникам города. Я заметил Ламара. Тот, присев рядом с очумелым Рамиресом, настоятельно протягивал Стражу бутылку воды, в то время как санитары укладывали Эбинизера на носилки. Когда к его лицу попытались прижать кислородную маску, дед раздраженно отмахнулся, и я с облегчением выдохнул: мой друг и этот сварливый старый хрыч остались живы.
Раненых было предостаточно. Их складывали у основания «Фасолины».
– Гарри! – пробасил Саня и помахал мне рукой. Он лежал на бетоне, и к его прошлым ранам, как видно, добавился перелом обеих ног. – Вот видишь? В следующий раз будем знать! Придумаем другой план, получше!
В сопровождении мохнатого эскорта я поплелся к нему и увидел рядом второго Рыцаря, аккуратно уложенного на спину. Руки сложены на груди, как у покойника, а по бокам сидят две волчицы, и обе смотрят так, что только тронь Баттерса и на тебе живого места не останется.
– Сэр Баттерс, – сказал я без тени иронии.
– О-хо-хо… – простонал Баттерс. – Челюсть… Спина…
– Все нормально! – весело объявил Саня. – Когда все плохо, вообще ничего не чувствуешь. Так что боль – это к лучшему!
Не двигая головой, Баттерс покосился на меня и уточнил сквозь стиснутые зубы:
– Значит, ты одолел ее?
– Все кончено, – подтвердил я.
– Шикарно. – Баттерс закрыл глаза. – Теперь буду неделю отсыпаться.
– Вот и славно, – отозвался Саня. – Отдыхай, пока мы не найдем чего-нибудь поесть. Умираю с голоду.
– Какой-то ты жизнерадостный для человека в твоем состоянии, – заметил я и окинул его внимательным взглядом.
– Жив, вот и радуюсь. Понял, чародей? – Он поднял руку и хлопнул меня по предплечью. Обожженному. Энергично так хлопнул.
Я поморщился. И хохотнул.
Люди Лары работали не покладая рук. Сами члены клана сгрудились в стороне, в добрых пятидесяти ярдах от всех остальных, и по голодному блеску светлых глаз я сразу понял, почему вампиры держатся особняком. Но наемники под руководством Райли разносили воду и сортировали раненых на тех, кому требовалась немедленная помощь, и тех, кто мог подождать возле Архив. Та щеголяла сломанным
