Его дочь? Чепуха, Анна-Мария сможет взять эту крепость! Проявляя бесконечное терпение, ей, конечно же, удастся завоевать доверие девочки. И внезапно жизнь ее получила совершенно новое измерение.
А в господском доме дамы сидели и смотрели друг на друга.
— Она подходит, — сказала Керстин. — Правда?
— Селестине она не понравилась, — возразила Лисен.
— Селестине не нравится никто, к кому ее отец проявляет хоть малейший интерес. Мама, вы не должны были до такой степени поощрять любовь ребенка к покойной матери. Вот и получили результат!
— Я попытаюсь образумить Селестину, — холодно сказала мать. — Анна-Мария подходит Адриану. Она может стать спасением для всех нас, и, похоже, справиться с ней будет несложно. Необходимо поощрять Адриана.
— Нет, именно это мы делать не должны, тогда он тут же встанет на дыбы. Нам надо действовать крайне осторожно. Осторожно-осторожно все время обращать на нее его внимание. Или же пусть все делает сам, кажется, он заинтересовался, хотя, когда я попыталась на него воздействовать в этом направлении, он пришел в ярость. Нет, пусть думает, что ухаживание за Анной-Марией — его идея, так будет лучше всего!
— Верно, и мы завтра домой не поедем, — кивнула Лисен. — Адриан тоже должен быть здесь, ему нужно время, чтобы ухаживать за ней, а мы будем за ним присматривать.
— Действовать надо быстро, — сказала Керстин. — Времени у нас мало.
— Да, — согласилась их мать. — Вы правы, не надо посвящать Адриана в наши планы! Он — всего лишь орудие.
— А что будем делать с этим Колем Симоном? — спросила Керстин, и Лисен невольно вздрогнула. — Он создает массу проблем.
— Позаботься, чтобы он был доволен! — распорядилась мать. — Плати ему больше! Против денег еще никто не мог устоять!
— Увидите, как чудесно все устроится, — довольно сказала Керстин, и все медленно закивали головами, предвкушая.
Все воскресенье Анна-Мария просидела дома, слушая как дом трещит и скрипит на стыках бревен и как завывает ветер в оконных щелях. Клара сидела, сжавшись и обхватив себя руками, и предсказывала недоброе. Но так бывает каждую осень, на всякий случай добавляла она.
На улицу никто не выходил, но по ней с грохотом носились пустые ящики и ведра, а у сарая Севеда сорвало крышу.
Анна-Мария думала, каково там маленькому Эгону на пустоши.
Она не думала, что утром в понедельник кто-то придет в школу, потому что началась страшная осенняя буря. Но сама она должна была идти, во всяком случае, показаться там.
«Хорошо рабочим в шахте сейчас», — думала она, с трудом продвигаясь к школе. Было так холодно, что она промерзла до костей, она подержалась за угол крайнего дома, прежде чем отважилась ступить на открытое место.
В классе был Нильссон с пособиями, о которых она просила. Очаг был теперь в надлежащем состоянии, и кто-то — едва ли Нильссон — развел в нем огонь. Комнату наполнил резкий запах печки, которой давно не пользовались. Но было тепло, а это — самое главное.
— А вы живете в этом доме? — спросила она. — Или в бараках?
— Я? — произнес он с таким выражением лица, как будто держал за хвост крысу. — Разумеется, я живу в господском доме. Приглядываю за ним, когда их нет. Но они ведь решили остаться на эту неделю.
— Правда? Я думала, они уехали вчера. Он выглядел оскорбленным.
— Они передумали. Остались, все. Жутко неудобно, вечно мне мешают.
Адриан здесь? Как хорошо! Все в Иттерхедене вдруг стало гораздо приятнее и интереснее.
— Вот ваши вещи, фрекен Ульсдаттер, — сказал Нильссон, небрежно указывая рукой на стопку у нее на столе. — Пришлось ехать за ними в город. Кстати, они совсем не дешевы.
— Очень мило, что вы позаботились об этом. Спасибо за помощь!
По выражению лица Нильссона было совершенно очевидно, что это не он ездил в город, но он охотно принял извинения за причиненные неудобства.
Анна-Мария улыбнулась, немного ехидно, но виду не подала.
— Вы позволите испечь для вас на Рождество пирог? В знак признательности?
Ноздри церковного херувимчика раздулись от восторга. Но он лишь недовольно произнес:
— Спасибо, фрекен, очень любезно с вашей стороны.
— Ну что вы!
Не ожидая никакой реакции, Анна-Мария направилась к двери и зазвонила в маленький овечий колокольчик, который она привезла из дома в Шенэсе. Он ужасно нравился детям.
Но подумайте — дети пришли, оказывается, они ждали, спрятавшись под крышу. Удивившись, что они пришли в такую ужасную погоду, она попросила их сесть, и они сидели, как маленькие зажженные свечки, торжественные и напряженные.
«Им нравится ходить в школу, — подумала она. Она что-то значит для них! — Хорошо, тогда я позабочусь, чтобы школа доставляла им радость».
Нильссон с таинственным видом наклонился к ней. «Опять какая-то сплетня», — поняла она, но не могла так просто уйти.
С плохо скрытым злорадством он прошептал:
— Кстати, мы слышали в городе, что из сумасшедшего дома неподалеку сбежал преступник, насильник. Они считают, что он направился в эти края. Что он прячется где-то на пустоши и выжидает. Ждет, не пройдет ли какая-нибудь одинокая женщина!
— А он опасен?
— У него топор.
Анна-Мария взглянула на маленького Эгона, который так старательно прислушивался к их разговору, что даже уши у него оттопырились. Мальчик выглядел еще более посиневшим — насколько это вообще было еще возможно — в своих тонких одежках.
Не стоило ему приходить. Наверное, его несло в школу, как щепку по ветру.
Ей удалось выпроводить Нильссона, и они смогли начать урок. Дети очень оживились и заважничали, получив свои новые вещи. День прошел быстро. На перемене им разрешили остаться в классе. Анна-Мария поделилась с ними своим завтраком и постаралась тайком подсунуть Эгону самый большой кусок хлеба, потому что у него с собой почти ничего не было. Неуклюже упакованная горбушка в тряпке неопределенного происхождения.
Поскольку в это время года темнело рано, она закончила уроки, пока еще было светло. Она подозвала к себе Эгона.
Маленький испуганный малыш подошел к столу.
— Эгон, ты не сможешь сейчас идти через пустошь один, это просто невозможно. Глаза его стали еще больше.
— Кто-нибудь выйдет тебя встретить?
— Нет, — прошептал он. Анна-Мария мягко спросила:
— А ты не можешь подождать отца, ведь он в шахте?
— Нет, — прошептал он и энергично помотал головой.
Она размышляла вслух:
— Тогда, наверное, будет лучше, если ты переночуешь у кого-нибудь из своих школьных товарищей? Например, у Бенгта-Эдварда?
Глаза его наполнились слезами, Анна-Мария испугалась, как бы он не разревелся.
— Я должен идти домой! Я должен там помогать! Иначе они… рассердятся.
И было очевидно, что он не обманывает. Она вздохнула.
— Ну, хорошо, тогда я провожу тебя домой. Но сначала зайдем ко мне домой, нам надо одеться получше. И еще взять фонарь, скоро совсем стемнеет.
Ему явно стало легче.
— Но фрекен вовсе не нужно провожать меня прямо до… — поспешил он сказать.
— Нет, если ты сможешь сам, то конечно…
Выходя, они встретили Нильссона. Анна-Мария все объяснила ему. Он посмотрел на нее так, как будто она сошла с ума.
— Берегитесь убийцу с топором, — сказал он с явным неодобрением. — Он действует так. Сначала насилует их, а потом убивает — топором.
— Не пугайте мальчика, — сердито сказала она.
— Но это правда, — произнес Нильссон самым невинным голосом и засунул в рот большой леденец, голос его стал неотчетливым. — А с хутора здесь неподалеку как раз пропал топор, — прошепелявил он.
— Пойдем, Эгон, надо торопиться, пока совсем не стемнело!
Немного погодя они миновали скалы и попытались двинуться через пустошь. Осенние сумерки уже пришли на смену дневному свету.
