В среду со школы уехал на дачу, и с Эльзой все эти дни виделся только за партой. Девочка была неразговорчивой не только с ним, но и с другими, а в ее глазах он уловил тоску. Попытку разговорить эстонка пресекла, сказав, что ей нужно с собой разобраться. Пришлось только пожать плечами, надеясь что дедушка сможет ее успокоить — события той первой ночи были чересчур жестокими, не для юной психики.
— Завтра к полудню подъезжай, мы все соберемся и обсудим. Удивил ты их все с Альдо Моро и убитыми милиционерами — я с войны не видел, чтобы они такими стали.
— Какими, «Лаэ»?
— Собранными и напряженными стали. Словно опять нам предстоит на участок полиции нападать или с карателями на болоте драться. Петр уже в курсе всего, но Ивану и Георгию ты сам все объяснять будешь, как мне. В них я уверен полностью, не подведут. Но сразу скажу — я все обдумал, а потому стрелять Ельцина, Горбачева и Яковлева не стоит. Не из трусости — если будет нужно, в клочки разорвем, но сейчас нецелесообразно. И вообще, твои планы нужно серьезно корректировать — вот посидим впятером за чашкой чая и кофе, все обдумаем вместе, и лишь тогда действовать начнем. Но никак не раньше — поверь мне, я все же отрядом командовал.
— Как там эти уродцы? Вы их не сильно того?
— Сегодня посмотрел их в «гэпэтэу» — увидели меня, сразу шарахнулись в сторону, ублюдки, — ветеран усмехнулся, но жестко, да и глаза недобро прищурились. — Еще скособоченные пару недель ходить будут, мы им немного бока помяли. Вразумили, надеюсь.
— Да видел как вы их «обрабатывать» начали…
— Ты ведь парней убить мог легко, так? У тебя глаза были страшные, с такими в рукопашную не раз должны ходить, я знаю, сам с карателями дрался. Откуда у тебя к ним такая ненависть?
— Если я тебе скажу о том, ты их убьешь немедленно, — Павел посмотрел на Альберта Генриховича, и тот впервые не выдержал взгляда, отвел глаза, но желваки на скулах заходили. Ветеран наклонился и положил на стол сверток, развернул его, негромко сказав:
— Тебе это должно пригодиться, раз просишь…
Пистолет ТТ и наган
Глава 20
— Ты прав «Лаэ», такое не придумаешь, тут прожить нужно долгие годы и все это непотребство видеть собственными глазами.
Георгий Янов внимательно посмотрел на Павла, но тот взгляда не отвел, только устало усмехнулся в ответ. «Старики» устроили ему перекрестный допрос без малого на четыре часа, задав сотню вопросов. Ему даже пришлось несколько шлягеров напеть из 21-го века, от которых ветераны только отплевывались. Зато «аристократию помойки» встретили с одобрением, и тут же провели аналогии с существующими порядками, после которых изрядно помрачнели и дружно закурили.
— Прос…ли страну, фыплефали, на джинсы и машины фсю нашу пролитую крофь и смерть тофарищей разменяли, уроды!
Иван, а вернее Йоханнес Теппо, выругался так, как и не всякий русский сможет, неистребимый прибалтийский акцент прорезался явственно. Сын красного эстонского стрелка болезненно встретил известие, что его попытаются судить за ликвидации «лесных братьев», как и героя Советского Союза Арнольда Мэри — но того за проведение депортации.
— Это все Хрущев, гнида плоская, вот где на самом деле предатель. Он бандеровцев простил, за ними местных эсэсовцев. А их отпрыски сейчас всю власть к себе подгребли. За красивыми речами свое фашистское нутро прячут, — Петр Кузьмич рубанул с плеча — партизаны не стеснялись выражаться без всяких прикрас. И только сейчас Павел стал понимать их — они выламывались из системы, привыкнув действовать на войне самостоятельно и на все иметь свое мнение. Их не посылали в бой, и не вели — они сами шли, сделав осознанно свой выбор. Ведь могли и струсить, остаться дома, у жены и детей, и не страдать на болотах, от голода и холода, вечной сырости. И чтобы командовать вот такими людьми, нужно было у них доверие заслужить, особенно у тех, кто как эти четверо с горького сорок первого года начали, и выжили, пройдя через кровавую мясорубку.
Потому и развал стал возможен в 1991 году, когда большая часть ветеранов умерла, а оставшиеся стали немощными. А сейчас им головы не задурить, они еще полны сил и энергии, тем более, когда узнали, что ждет страну в будущем. И не важно, что их всего четверо, партизаны не надеяться на помощь, не ждут приказа, они привыкли к самостоятельным действиям, не дожидаясь «отмашки» с центра.
Такая «самодеятельность», с точки зрения госаппарата, была совершенно недопустимой. Недаром слово «партизанщина» всегда имело исключительно негативный смысл, и с этими проявлениями боролись силами всей государственной машины, вплоть до полного истребления «партизан» как таковых. И примеры этому были и отнюдь не только в годы гражданской войны. Так в 1920 — 1930-е года на западных границах создавалась целая сеть тайных партизанских баз, завозилось оружие, подготовлены сотни профессионалов, что без всякой помощи были готовы действовать на оккупированной врагами советской территории.
Но наступил 1937 год, и «наверху» сочли, что подготовка партизанского движения чревата для самого государства. Ведь эти самые сотни специалистов могут, как говориться, выйти из-под контроля. А умеют они многое — делать засады и совершать налеты, устраивать всевозможные диверсии, убивать исподтишка. А еще подделывать документы и изготовлять взрывчатку из чего угодно, что имеет азотную составляющую — от нашатыря до аммиачной селитры. А ведь есть еще зажигательные смеси, которые можно смастрячить в любой хижине, были бы ингредиенты, а нет, так сосновая живица в дело пойдет — горит великолепно. Да еще массу чего умели люди, прошедшие подготовку по любой из трех букв — «ДПТ», от вербовки, до слежки и ведения многих видов разведки. Головой ведь учили думать, а иначе в тылу врага долго не протянешь.
Вот и пустили во времена «ежовщины» все партизанские кадры под «топор», фигурально выражаясь, уцелели немногие, и то в основном те из них, кто воевал в Испании, поддерживая республиканцев — Старинов, Ваупшасов, Спрогис и другие товарищи. Причем с несколькими из них Никритину удалось познакомиться в свое время — удивительные люди, правда, даже «профессору» генеральского звания не дали, как и звания героя Советского Союза — а ведь он инвалидом в армии чуть ли не полвека отслужил, и перешагнул за столетний рубеж…
— Скоро уйдут те, кто в войну полковниками и генералами был, за ними майоры и капитаны потянутся на тот свет, — грустно улыбнулся «Лаэ». — И все — органы власти наполнятся теми, кто не воевал и не проливал свою кровь. В лучшем случае, мальцом в колхозе работал, хотя как сказать...
— А почему в лучшем, Альберт? И почему у тебя такой скептицизм по отношению к таким товарищам?!
— Недоедали и трудились до посинения, мечтали о вкусной еде, а тут дорвались до кормушки. Не помню, кто написал — продать первородство за чечевичную похлебку?! А тут гораздо вкуснее — много денег, витрины с колбасой и машинами, доступные шлюхи — кто из них от такого соблазна удержится?! Вот и продали страну, суки! Да, не все у нас нормально, много чего не хватает — так страну развивать нужно, а у наших правителей мозги жиром заплыли, о себе думают только, о детках своих — а эти поганцы и прикончат идею! Мы с вами ведь страну из руин подняли, заводы и города строили, в космос первыми полетели, о братстве и социальной справедливости всем народам мечтали. А светлые идеи извратили, но за социализмом будущее, в это я до смерти верить буду. Это буржуи все никак не уймутся, сладко поют, потому что до смертной дрожи нас боятся. А за счет чего их изобилие достигнуто — да грабят весь мир, сволочи…
Альберт Генрихович только заскрипел зубами, беспомощно усаживаясь на стул, будто все силы сгорели в этой вспышке…
При таком Л.И.Брежневе в 1960-е года строили "развитой социализм".
Глава 21
