– Вот к чему приводит неповиновение закону! – вещал барон. – В этой стране есть только одна законная власть, а все злоумышленники, обманывающие честных орситанцев, кончат свои дни, как собаки!
– Люди! – с трудом разомкнул рот Донн. Голос его хрипел. – Ор-Сите не колония для Аль-Гави! Гоните чужаков прочь! Я умираю, но дело мое будет жить! Я знаю…
– Хватит! – заревел Стайк. – Стреляйте, черт побери!
Солдаты подняли ружья, прицелились. Донн встретился глазами с Лесси.
– Огонь!
Залп!
– Огонь!
Еще один!
– Огонь!
Третий залп был уже лишним. Отброшенный выстрелами к «стенке», командор медленно осел на доски эшафота. Все его тело было залито кровью. Донн Вельгис был мертв.
По указанию барона Бринсена тело предводителя повстанцев подвесили за руки между двух столбов посреди площади. Через три дня его должны были сжечь, а пепел развеять по ветру.
Когда Донн ступил на эшафот, Лесси, стоявшая на площади, точно во сне, сжала руку Дрогова так сильно, что у того заболели пальцы. Бледное, несмотря на загар, лицо девушки, казалось, превратилось в камень, руки были ледяными. Когда раздались выстрелы, она вздрогнула всем телом, но не издала ни звука. Точно так же, не промолвив ни слова, не пролив ни единой слезинки, она позволила увести себя с площади, так и не отпустив руки капитана. Впрочем, желания разговаривать не было ни у кого из их маленького отряда.
– Что с телом? – неожиданно подал голос Орни, когда они уже сидели в маленькой квартире Хотера. – Командор заслуживает, чтобы его похоронили по-человечески, капитан.
– Да, но с ним поступят по-другому, – ответил пирату Хотер.
– Неужели мы не можем даже этого? – неожиданно разозлился Дрогов.
Действовать они отправились втроем. Ронтон остался дома – он был ранен, к тому же не годилось оставлять безучастную ко всему Лесси без присмотра.
Рядовые Ниан и Клус скучали на посту. Сторожить мертвое тело, пусть даже и важного военного преступника – кому такое может понравиться? К тому же к ночи зарядил холодный осенний дождь, и единственное, чего хотелось солдатам, – поскорей забиться в какой-нибудь кабачок. Из-за кромешной тьмы и дождя они не заметили, как к ним подобрались три неясные фигуры. Оглушить часовых и перерезать держащие тело веревки было совсем просто. Через две минуты на месте остались лишь лежащие как бревна связанные солдаты с кляпами во рту.
– Быстрее, откройте ворота!
Начальник охраны северных ворот подозрительно оглядел крытую повозку и спросил у возницы:
– Что внутри?
– Мои мать и брат, господин начальник, они больны.
– Больны?
– Да, у них чума.
– Чума?! – Начальник караула отшатнулся от повозки.
– Да, моя сестра уже умерла, ее тело надо сжечь. Доктор велел нам уехать из города ночью, чтобы никого не заразить…
– Достаточно! Открыть ворота! Не приближаться к повозке! – Последние слова начальник караула мог не говорить. Стража поспешно отступила от телеги. Никто не удосужился заглянуть внутрь. Ужас перед страшной болезнью оказался слишком силен.
*
День был пасмурным и по-осеннему хмурым. Серые тучи заволокли небо, надежно спрятав солнце. Серые скалы возвышались над долиной, мрачные, угрюмые, угрожающие. Природа будто чувствовала настроение маленькой группы людей, стоящих рядом с пустой пока могилой. Возле глубокой ямы лежал простой дощатый гроб. Последний раз взглянув на Донна – смерть разгладила лицо командора, оно стало ясным и безмятежным, будто у ребенка, – соратники закрыли гроб крышкой и опустили его в черное чрево могилы. Дробно застучали по крышке комья земли. И вот уже возвышается над пожухлой влажной травой невысокий холмик с простым деревянным столбом, на котором вырезано только имя. Из пальцев Лесси на могилу упал одинокий поздний цветок.
Донна уже похоронили, а маленькая группа людей все стояла над свежей могилой. Марис плакал и не стеснялся своих слез. Орни тоскливо смотрел на черный холмик и вздыхал. Дрогов был в ярости от собственного бессилия и одновременно чувствовал невыразимую горечь. Он знал командора совсем недолго, но этого времени хватило, чтобы проникнуться к Вельгису огромным уважением. И наконец, капитан места себе не находил из-за Лесси. Девушка стояла у могилы с каменным лицом, в котором не было ни кровинки. По бледным щекам так и не скатилось ни одной слезы, белые губы так и не разжались, чтобы произнести хотя бы одно слово. Медленно-медленно, в каком-то странном оцепенении, она опустилась перед могилой на колени. Лицо девушки на миг исказилось болезненной гримасой, когда она задела простреленную руку. Дрогов вдруг почувствовал, как у него на груди снова раскалился медальон, но достать его не успел. С глухим стоном Лесси повалилась прямо на черную сырую землю и потеряла сознание.
ЧАСТЬ II
ДОРОГИ СУДЬБЫ
Глава I
Будни беглецов
В тот самый день и час, когда Донн Вельгис расстался с жизнью, у его жены Ванды родился сын. Вести о происходящем в юго-восточных провинциях Ор-Сите достигали далекой северной охотничьей деревни Сосновки с большим опозданием, и Ванда ничего не знала о поражении повстанцев и о казни мужа. На озере Мет обосновалась довольно большая община холмичан. Родители Ванды и братьев Нолни, жена Лена Лара, кузнец Межик Ронтон (тоже родня, как ни крути!) жили одной большой семьей в собственноручно выстроенном за весну доме. Они успели посеять солидный огород, нестарые еще мужчины регулярно выходили на охоту, Ронтон принялся за свое нужное везде и всегда ремесло. Жизнь на новом месте налаживалась. Не давало покоя только неизбывное беспокойство за тех, кто подставлял грудь под удар где-то там, на юге. Эта тревога жила в сердце постоянно и уже стала для Ванды привычной. Однако рождение ребенка – крепкого румяного мальчугана с такими же неправдоподобно синими, как у всех Вельгисов, глазами – и неизбежные хлопоты на время отвлекли молодую женщину от тягостного ожидания.
Дурные вести принесли всадники, уже в сумерках подскакавшие к деревне, ох дурные! Они спросили холмичан, и им показали новую улицу, они спросили кузнеца Ронтона, и кто-то из бывших односельчан охнул, узнавая вдруг двоих из всадников.
Прижимая к груди сына, Ванда выбежала на крыльцо, на котором собрались уже, кажется, все домашние. Истощенные лица, заляпанная грязью одежда, лошади все в пене – верховые проделали немалый путь.
– Марис, Лесси! – хриплым от волнения голосом промолвил кузнец и бросился вперед, чтобы обнять детей. А Ванда смотрела и не узнавала двух спешившихся вслед за ними мужчин.
Вот Лесси (Ванда поразилась, какая она бледная и измученная) освободилась от объятий названого отца и увидела Ванду с ребенком.
– Сестричка моя, милая моя! – Это были первые слова, которые она сказала со времени казни Донна. Быстро шагнув, Лесси обняла подругу. Копившиеся в душе боль, безысходность и отчаяние при виде маленького свертка на руках Ванды нашли выход, и девушка безудержно разрыдалась. Ванда обнимала сестру (руке мешала непонятная повязка на плече девушки) и боялась вопроса, который не могла не задать.
– Где Донн?
– Его больше нет, Ванда, – тихо ответил Марис. – Мы похоронили его пять дней назад…
– Нет!!! – Рвущий душу крик прервал царившее во дворе оцепенение. К девушкам подбежала мать Ванды и с трудом увела дочь в дом. Лесси со струящимися по щекам слезами помогла ей.
– Где Лен? Где Итон?! Что произошло? – Мариса буквально осадили родители братьев и Лара.
– Были живы десять дней назад, – это единственное, что смог ответить им молодой Ронтон. – Они должны идти сюда. Отец! – обратился он к кузнецу, заметив, что пираты молча стоят у ворот. – Отец, это друзья, верные друзья, у вас найдется для них приют?…
Ночью у Лесси поднялся жар. Огромное нервное потрясение, почти полное отсутствие сна в течение двух недель, бешеные гонки через полстраны, истощившая все силы схватка с черным туманом, скверно заживающее плечо – все это привело к тому, что организм попросту не выдержал нагрузки. Врач печально констатировал: «черная лихоманка». Болезнь считалась незаразной, но очень опасной, потому что отнимала у больного последние силы, а когда истощенный человек переставал бороться – то и жизнь. Лесси почти не приходила в себя, и лишь иногда с ее губ срывался бессвязный бред. За больной ухаживала мать Ванды Тамила.
