– Добро… Добро… А если все же даны появятся на турнире? Как примет их Карл? Он ведь, как я понимаю, не слишком любит Готфрида Датского?
– В дни турнира не будет делаться различия между национальностями. Каждый желающий может показать свою удаль, будь он даже хозарин или аварец.
– Добро… Добро… – повторил Дражко. – Вон, кстати, скачет герцог Трафальбрасс, посол Готфрида Датского и сам боец известный. Говорят даже, пока непобедимый. Он наверняка захочет принять участие в турнире и извалять в пыли вашего прославленного герцога Анжуйского. Объясни-ка все ему заново!
Герольд повернулся к вновь прибывшим и, когда герцог в облаке пыли осадил коня, тем же заученным бодрым голосом начал повторять свою речь по-датски. А князь-воевода отошел к дверям гостевого двора, где хозяин, хорошо знавший Дражко и его вечную жажду, уже давно стоял на пороге с большим жбаном меда.
Дражко не случайно «натравил» франкского герольда на Сигурда. Герцог, несомненно, сразу же увидит в этом возможность послать гонцов в приграничные районы, якобы для того, чтобы оповестить живущих поблизости от границы рыцарей о турнире. На самом деле гонцы, конечно же, будут выполнять совсем другую задачу. Что думает Сигурд после того, как он проиграл начало своей затеи? Дражко очень хотелось бы узнать это с помощью заслонов, которые выставил, согласно приказу воеводы, Ставр. А уж выпытать секреты у гонцов волхв сумеет.
Так и оказалось.
Сигурд задумчиво посмотрел на князя-воеводу, словно хотел с ним посоветоваться, минуту посомневался, прикидывая, каким образом ему отвести подозрения Дражко, потом позвал кого-то из-за своей спины:
– Якоб, а ты гонца послать не хочешь? Твои мастеровые тоже подраться любят! Такой турнир они на всю жизнь запомнят.
Из общей группы выехал пожилой худощавый человек в нарочито-простоватой, хотя и не бедной одежде. По властному резкому взгляду никто не принял бы его за купца, как сразу не принял Дражко, а тонкие пальцы, которые он поднес к лицу, подправляя в раздумье ус, просто просили, чтобы на них надели перстни с самоцветами. Руки этого человека наверняка никогда не держали никакого орудия труда, хотя, вполне может быть, умело обращались с мечом.
– Я пошлю человека, – сказал Якоб. – Пусть мастеровые порезвятся. Праздник добавит им настроения…
Князь-воевода переглянулся со Скурлатой.
Купец Якоб, наконец-то, выявлен. И оба бодрича без труда определили под личиной купца знатного вельможу. Интрига приобретала более ясные очертания, хотя по-прежнему оставалась неразгаданной. Дражко показал глазами: не спускай с Якоба глаз…
Сигурд распорядился об отправке троих людей, четвертого послал купец Якоб. Этот четвертый, заметил воевода, оказался вовсе не воином стражи, как гонцы герцога, а членом посольства, скорее всего, тоже купцом. Может быть, даже настоящим, только ранга не такого высокого, как можно было подумать, глядя на его рост. Такого трудно было бы выделить в толпе по одежде, но легко было это сделать по фигуре – чуть не с волхва Ставра вымахал. Примета, что ни говори, яркая. Но, очевидно, другого надежного человека под рукой у Якоба не было или этому гонцу лично необходимо было куда-то съездить. Все посланные получили только устные инструкции. Даны, не зная, что произошло с предыдущими гонцами, отправленными в ту и иную сторону, не решились уже довериться бумаге. Это и лучше. Если тайное письмо Ставр прочитать не сможет, как уже случилось с депешей короля к Якобу, то уж устную речь, даже на датском языке, он поймет.
И только после этого, завершив отправку гонцов, герцог подъехал к дверям гостевого двора, где и его уже ждал жбан с медом, размерами ничуть не уступающий тому, что поднесли Дражко. Якоб, осмотрев окрестности и воинов-франков, сопровождающих герольдов, привычно скрылся за чужими спинами. Но Скурлата показал воеводе глазами, и Дражко сам заметил, как Якоб беседует то с одной, то с другой группой воинов. И отметил, что купец дает указания не всем, а только лучникам.
Скурлата в ответ на взгляд воеводы кивнул подтверждающе. Он увидел это тоже и примет теперь в ответ свои меры.
– Я послал гонцов оповестить тех знатных рыцарей, кто поближе к границе живет, – сказал Сигурд, усаживаясь на грубо струганную скамью. – Посмотрим, у кого крепче меч – у нашего викинга или у франкского рыцаря. В набегах, если ты знаешь, сила всегда была на нашей стороне. Я сам, бывало, в бою не одну рыцарскую голову вместе со шлемом раскалывал. Как-то будет на ристалище, когда добыча поменьше? Настолько ли это интересно, чтобы рисковать собой…
Но глаза герцога выдали. Они упорно желали смотреть не на воеводу, как обычно, а в жбан с медом. Дражко сразу понял, что посол не пригласил на турнир ни одного викинга.
Обедать сели за несколько столов, установленных прямо во дворе. Рядом уже закончили обед франки и собрались было в дорогу, когда князь-воевода предложил герольду:
– Если вы дождетесь нас, то ваш путь будет более безопасным.
– Какие опасности могут поджидать мирных гонцов в глубине мирной же страны? – удивился франк.
– Не всем нравится соседство большой армии по ту сторону Лабы. А люди у нас горячие. Неосторожный взгляд они могут принять за оскорбление. И тогда ждите стрел из гущи леса. Простой народ не любит показывать себя на ристалищах. Землепашцы пускают стрелу с одинаковым успехом и в грудь, и в спину.
– Спасибо за предупреждение, принц, – поклонился герольд. – Мы с удовольствием примем ваше предложение.
– Зачем они нам? – проворчал герцог. – Пусть себе едут…
– По долгу своему я обязан заботиться о безопасности гостей, – уклончиво ответил князь. – Потому и пригласил их присоединиться к нам. К тому же лошади у них посвежее наших, и они могут прибыть в Рарог раньше. А я не хочу этого. И пущу их на городскую площадь только после разговора с Годославом.
Обед продлился недолго. Взнуздали коней и снова погнали их. Воевода наметанным взглядом сразу отметил, что пятеро лучников из данов куда-то пропали. Точно так же, как не хватило пятерых стрельцов и самого Скурлаты в страже бодричей.
– Догонят, – решил воевода и довольно пошевелил усами.
Непонятно только, про кого он сам себе говорит.
Скурлата с пятью стрельцами в самом деле догнал общую группу уже на закате, перед въездом в Рарог, на дороге, переполненной путниками, где их появление осталось почти незамеченным. Лучники-даны так и не вернулись в группу. Въезжая в городские ворота по подъемному мосту, герцог несколько раз оборачивался, всматриваясь в ближайший поворот, который они недавно миновали.
– Еще кого-то ждешь? – невинно поинтересовался Дражко.
– Закатом любуюсь… – угрюмо ответил герцог.
«Вот уж верно говорят, что человек всю жизнь учится… Впервые сегодня слышу, чтобы солнце садилось на севере! – сам себе сказал князь и пошевелил усами. – Но чего только в наше время не бывает…»
Герольды франкского короля Карла Каролинга вместе с датским посольством благополучно въехали в столицу бодричей, избежав датских стрел. Годослав, следовательно, избежал обвинений со стороны Карла в убийстве герольдов.
Королевский обед по случаю праздника слегка задержался, что нарушило обычный порядок и заставило Карла поморщиться. Поварам требовалось время, чтобы успешно справиться с таким неожиданным и обширным заказом. Обычно Карл обедал у себя в палатке, и стол его был весьма неприхотлив. Но праздничный обед, такой, каким захотел его увидеть король, в скромную походную палатку, хотя и более обширную, чем палатки придворных, – а франкский монарх заслужил себе известную похвалу скромностью, – просто не помещался. Место приготовили прямо на вершине холма, где площадка позволяла поставить стол для Карла на возвышении, а остальные полукругом перед ним. Позади, прямо под открытым небом, отгороженную от застолья только растянутым полотнищем, поместили походную королевскую кухню со всеми ее дразнящими запахами и раздражающими дымами.
Всем этим устройством заведовал майордом дю Ратье, человек из не слишком известного рода, специально выбранный на эту должность Карлом, хорошо помнящим, что и его дед Карл Мартелл, и его отец Пипин когда-то назывались тоже майордомами, пока отец не пожелал стать королем. И стал им. Но род Каролингов все же был одним из самых известных и славных своими делами в королевстве франков. Новый майордом претендовать на возвышение не может, хотя он полон энергии, не глуп и старается вникать во все дела государства, как и положено ему по должности. Однако как раз во все дела король его и не всегда допускал, прислушиваясь к голосу майордома, умеющего дать верный совет и, что важно, вовремя, но не предоставив ему самому право распоряжаться, как предоставил такое право, скажем, своему дяде Бернару. Более того, загружая такими мелочами, как устройство королевского обеда, вместо устройства взаимоотношений с мятежными саксами. И здесь осторожность короля простиралась за пределы сегодняшнего дня. За себя, за свой авторитет он был спокоен, и никакой майордом не в состоянии стать соперником монарха. Но что будут представлять собой в деле его дальние наследники, этого Карл Каролинг предположить не мог. Точно так же, как не мог предположить когда-то и король-воин Хлодвиг Меровинг, вводя должность майордома и доверяя последним немалую власть, что Каролинги станут королями и отправят последнего из Меровингов доживать свои дни в монастыре. Конечно, дю Ратье – это вовсе не Карл Мартелл и не его сын Пипин, однако о будущем династии следует думать уже сегодня. И потому дю Ратье, обдумав какую-то необходимость, за разрешением на ее воплощение обращался или к самому Карлу, или к его дяде Бернару.
