Единственно, Рогнельда оживлялась, когда видела Годослава или Дражко.
В этот раз она встретила мужа грустной улыбкой, стоя у дверного косяка и прислонившись к струганому дереву головой, словно от усталости. Князь заметил на ее лице следы недавних слез. Он отлично понимал жену и ее теперешнее состояние. Там, на севере, где собирались и наливались силой тучи угрозы, был ее родной дом. Там были ее родные люди, которых она искренне любила и которые, наверное, любили ее. И вот Дания грозит войной. Не открыто грозит, а вынашивает тайные замыслы против мужа Рогнельды. И сама княгиня достаточно хорошо знала коварный и злобный характер своего двоюродного братца Готфрида, его умение улыбаться в лицо человеку открыто и почти честно, даже богатые подарки дарить, показывая небывалую милость, и тут же, стоит человеку выйти за пределы тронного зала, с гомерическим хохотом и очевидной радостью посылать вслед ему палача. Готфрид с самого детства был злобным и капризным фигляром, которому нельзя верить. И как раз потому, что она знала Готфрида, знала лучше других, и появилась эта обеспокоенность. Когда Рогнельда смотрела на мир оттуда, из родных стен, все замыслы короля были почти хороши, потому что, как говаривал отец, всегда находящийся рядом с королем и часто даже направляющий его, действия его идут на пользу Дании. Теперь она вынуждена была смотреть глазами тех, против кого эти замыслы направлены. Своими глазами и глазами мужа. И картина казалась не слишком привлекательной…
– Ты опять плакала… – не спросил, а утвердительно, но с мягкой укоризной сказал Годослав и положил тяжелую ладонь ей на живот, словно биение ребенка хотел рукой уловить. – Он ведь все слышит и думает твоими мыслями. Тебе не стоит беспокоиться. Я все дела улажу, как улаживал раньше, и ничего страшного не произойдет…
Но она-то знала упрямый характер братца, знала, что Готфрид от своего никогда не отступает.
– Я за тебя боюсь.
– За меня бояться не надо. Карл с Готфридом между собой передерутся, а мы с тобой со стороны за этим понаблюдаем. Вот и все…
– Готфрид не будет драться с Карлом. Каролинг слишком силен и опасен для него. Случись такая война, в самой Дании слишком много знатных конунгов поднимется, чтобы от отца и короля избавиться. Они только момента ждут, чтобы самим власть захватить. И Готфрид это знает…
– Это и мы скоро узнаем. Твой любезный братец прислал другого любезного братца, который захочет сегодня тебя увидеть. Ты выйдешь?
– Кто приехал? – сухо спросила княгиня.
– Сигурд.
Рогнельда вздрогнула так, что это не могло остаться незамеченным мужем.
Она-то лучше Годослава знала, что если приехал Сигурд, значит, уже началось… Началось вторжение данов в княжество бодричей. Там, где появляется герцог Трафальбрасс, всегда начинается война. Герцог сам – объявление войны. Хотя говорить он, конечно, будет сладкие речи, будет клясться в вечной дружбе и желании помочь. Пират всегда называет свою лживость военной хитростью и охотно ее себе прощает. Он просто не позволит себе поверить, если услышит чужие слова о своей лживости. Он точно такой же, как сам король.
– Хорошо бы было, – тихо прошептала Рогнельда, – если бы по дороге к нам конь Сигурда споткнулся, и он сам упал и сломал себе шею…
– Успокойся, кровожадная… – засмеялся Годослав. – Братьев следует по-братски любить. И говорить с ними следует мягко и добро. Чтобы они рассказали тебе о своих самых сокровенных желаниях…
И он пристальным, долгим взглядом посмотрел на жену.
Рогнельда поняла сразу. Она сама об этом подумала, но посчитала, что с ней герцог не будет откровенничать. Но, может быть, и будет. Надо только умело разговор построить. Так построить, чтобы слова о ее доме в Дании невольно переходили в слова о ее доме здесь. Спросить об отце. Это тоже очень важно. Узнать, чем отец занят. Кем он занят. Отец – гораздо большая угроза, чем два вместе взятых Сигурда с Готфридом в придачу.
– Будь уверен, я сумею его разговорить. Сигурд всегда отличался уважением и нежностью ко мне. Должно быть, потому, что я чуть-чуть повыше его ростом. И однажды побила его в детстве. Он это помнит всегда и при случае всем рассказывает. Только…
– Что?
– Только не поздно ли, раз он уже приехал…
Рычание и визг поднялись такие, что герольда стало не слышно. Это белые королевские волкодавы передрались между собой из-за очередной кости, брошенной им царственной рукой. Кости собакам бросал только сам Карл, другим делать это запрещалось. Да и собаки были приучены не брать пищу от посторонних, и могли собственными зубами покарать нарушителя правил. Король жестом остановил стражника, который замахал тупым концом алебарды, чтобы разогнать собак.
– Разум и право выбора, – сказал Карл тихо, чтобы слышали только сидящие рядом, – дарованы Богом из всех живых существ на Земле лишь одному человеку. Собака не выбирает, драться ей за кость или остаться голодной. Она обязана драться, иначе ей не выжить среди себе подобных. Животные не имеют разума и живут в соответствии с другими принципами, которые нам не всегда бывают понятны. И потому лучше в эти принципы не вмешиваться. Но принципы свои, человеческие, следует соблюдать, и сочетать право выбора и собственные желания с правом выбора других и с их желаниями. Не за каждую кость следует драться, даже если чувствуешь собственную силу…
Приглашенные за королевский стол гости не поняли, что Карл имеет в виду, хотя и знали, что он не любит пустых разговоров, и если что-то говорит, то говорит, касаясь какого-то предмета непосредственно.
А придворные между тем ждали, с любопытством наблюдая шумную драку могучих и красивых животных. Только когда псы успокоились, герольд продолжил оглашение королевской воли и назвал имена зачинщиков турнира с королевской стороны.
Граф Оливье после этого оглашения резко поднялся со своего места, чуть не уронив кресло. Карл словно бы ждал этого и мягко положил руку графу на запястье.
– Я не желаю, чтобы ты в этот день садился в седло, – вполголоса и с большой теплотой сказал он.
– Почему, ваше величество? Чем я заслужил такую немилость? – возмутился обескураженный граф. – Неужели я настолько хуже других, что могу опозорить своего короля?
– Милый Оливье… Мы все не первый год знаем тебя и не однажды видели в деле. Никто и не говорит о том, что ты хуже. – Карл произносил слова мягко, но стоял на своем твердо. Должно быть, он тщательно обдумал решение, когда переодевался к обеду. – Но это именно в твою честь, в честь твоего возвращения из длительного плена устраивается турнир. И ты должен быть не участником, а почетным гостем. Ты будешь сидеть на трибуне по правую руку от меня и иметь в этот день почти равные с королем права. Более того, именно тебе придется определить и назвать победителя главного дня. Я назначаю тебя, граф, маршалом турнира[87].
– Ваше величество! – Оливье сказал почти горько и с откровенной обидой в голосе. – Я ничем не заслужил такую честь. Мой род всегда славился верными и доблестными воинами. Но ни один из моих предков не согласился бы примерить на себя королевские регалии. А стать маршалом в присутствии короля и его родственников – это и есть принятие таких регалий на достаточно слабые для них плечи простого рыцаря. И еще раз прошу вас предоставить мне возможность доказать моему королю, что мой меч совсем не притупился за время пленения, и в седле я вовсе не разучился сидеть.
Король хорошо подготовился к возможному возмущению графа и владел собой прекрасно, пряча действительную мысль и намерения под выверенными фразами.
– Я знаю твою доблесть. В былые времена только один Хроутланд смог бы с тобой посоперничать в ристалище. Но в этот раз ты стал выше общего рыцарского духа. Радуйся, что я приравниваю тебя к себе. И закончим на этом разговор.
Граф опустил печальную голову так, что белокурые локоны закрыли лицо, а король воспользовался моментом и значительно переглянулся с дядей Бернаром. Решение они принимали вместе. Ни один из них, чтобы не поранить гордость Оливье, не заикнулся о ране рыцаря, которую тот тщательно скрывал от короля и от других. Но сопровождавшие графа простые воины не давали слова, в отличие от герцога Анжуйского, хранить рану в тайне. А дотошный Бернар не преминул допросить солдат о том, как проходила долгая дорога через всю Европу, собирая сведения о состоянии дел в других графствах и марках, что входит в обязанности главного королевского прево. Таким образом, тщательно скрываемая тайна стала общим достоянием. Более того, почти все придворные Карла уже знали о ней, и ни у кого не вызвало удивление решение короля о невключении Оливье в число зачинщиков.
Король встал, показывая этим, что обед закончен.
– Друг мой, – сказал он на прощание графу, – я навещу тебя попозже в твоей палатке, и мы еще обсудим с тобой новости, которые ты привез. А сейчас мне предстоит заняться государственными делами. Я не приглашаю тебя принять участие в малом совете потому, что ты просто не можешь быть в курсе местных дел настолько, чтобы дать нам дельный совет. Кроме того, тебе следует немного отдохнуть от трудностей долгой дороги.
