Сейчас мысль о побеге не казалась уже настолько глупой. Вот только куда бежать? В Сет-Маат точно нельзя – там ее наверняка искали в первую очередь, потому что знали, откуда она родом. А до храма на собачьем острове путь из Уасет был неблизкий. Но если где-то она и могла искать помощи, то в своей общине жрецов… вот только как туда добраться, если ее ищут? Самый быстрый путь, конечно, по водам Итеру, но кто пустит ее к себе на ладью? А если солдаты в порту уже предупреждены и задержат ее сразу же, не успеет она и ступить на борт? Нет, видимо, все же придется остаться в этом сепате, хотя бы до погребения Владыки и до восхождения нового правителя на трон.
И часть ее очень хотела остаться. Пусть нельзя будет прийти на погребение и проводить его по-настоящему, Шепсет хотела быть с ним. Она сумела бы уговорить Нахта проводить ее к гробнице и все же отдать последние почести Владыке, когда уже разойдется торжественная процессия.
А еще она очень хотела увидеть царевича Рамсеса, пусть бы даже издалека. Тоска, неожиданно охватившая сердце, была такой острой и внезапной, что хоть сейчас беги во дворец, рискуя всем ради одной-единственной встречи. И только мысль о том, что так Шепсет навредит не только себе самой, но и ему, отрезвляла. Рамсес находился в самом центре змеиного клубка. Она сама предупреждала его об опасности и искренне боялась за него, не зная, как далеко простирается паутина заговора. Пусть Боги уберегут его… он нужен народу Кемет.
Голоса на улице слились в общий умиротворяющий гул. Мысли бессильно бились внутри, и она все думала, думала, как же поступить дальше. В итоге Шепсет сама не заметила, как задремала в темноте, утомленная ожиданием и собственными тревогами.
Ее разбудило тихое гулкое лаянье собаки, а потом она услышала за дверью голос Имхотепа, говорившего громче обычного.
– Конечно, господин, проходи в дом! Выпьем немного вина в тишине. Не с солдатами же пировать двум мудрым немолодым уже людям, предпочитающим уединение.
Девушка распахнула глаза. Лучше остаться здесь или спрятаться в комнатке, где спала? Она бросила взгляд на алтарь, подхватила статуэтку Беса и прижала к себе, затаившись в углу. Пальцы нащупывали узор короны со страусиными перьями и усеха. Это успокаивало.
Дверь открылась, и ответ гостя прозвучал уже в доме:
– Да, признаюсь, я и пиры-то нахожу весьма утомительным занятием. А уж всеобщие гуляния и вовсе мне не по душе.
Кровь похолодела в жилах, а свой внутренний раскол Шепсет ощутила почти физически – словно нож прошелся по заживающим ранам, заново вскрывая. Она узнала этот вкрадчивый шелестящий голос.
Придворный чародей Сенедж явился в гарнизон вместе с военачальником. Вот о чем пытались предупредить мертвые.
Шепсет зажала рот ладонью, боясь выдать себя даже вздохом и биением сердца. А что если бывший учитель почувствует ее присутствие?
Черная собака скользнула к ней так тихо, как не мог двигаться ни один зверь, и прижалась к ее ногам. Ее Богиня была мягким дыханием Запада, исцеляющими тенями преддверий Дуата. И сейчас эти тени окутали Шепсет, обволакивая, как прохладные воды священного озера. Сердце забилось размереннее, и страх отступил. Девушка даже не слишком вслушивалась в разговор, тем более что мужчины не обсуждали ничего особенного. Не самое щедрое половодье этого года, сборы трав, необычные ингредиенты, из которых можно было сделать и яд, и лекарство. Гость принес к столу кувшин вина – один из подарков военачальника для командования гарнизона – и за беседой они наслаждались напитком.
– Ты нравишься мне, Имхотеп. Правда нравишься, – приветливо сказал чародей, рассмеявшись какой-то очередной шутке. – И я все думал, где же видел тебя, таким ты кажешься мне знакомым…
– Да нет, не помню, чтобы мы встречались, – отозвался целитель. – Я бы запомнил.
– А я вот вспомнил, – голос Сенеджа сделался таким мягким, что Шепсет насторожилась. – Ты мог не знать моего лица и голоса, но ты нашел мое плетение. А ведь всякий чародей чувствует, когда кто-то настойчиво копается в узоре его чар. Ты пытался отменить то, что сделал я, да? Исцелить то, что было рассечено, разделено, разорвано. Я узнал привкус Силы твоего Ка, жрец.
Имхотеп молчал. Чародей тихо рассмеялся.
– Не отрицаешь – уже хорошо. Незачем нам притворяться друг перед другом, когда мы оба умеем смотреть не только глазами. Признаюсь честно, мне безразлично, в какой норе Долины Царей ты нашел ее. Сам ли наткнулся, или к тебе привел ее этот мальчик, меджай. Вопрос в том, понял ли ты, с каким опасным существом столкнулся?
– О чем ты говоришь? – сухо спросил целитель.
– Она не человек, это точно, – ответил чародей. Казалось, он пытался предостеречь, но его голос был окрашен улыбкой, почти восхищением. – В гневе и страхе она может навредить очень многим, как всякий загнанный хищник. Принести беду даже тем, кто помогает ей. Но это редкий дар… такой редкий. Ах, как мне бы хотелось сохранить его, не позволить, чтобы его уничтожили и растоптали… Она бежит, потому что считает – и справедливо! – что ее хотят убить. Снова. Но я хотел опередить охотников.
– Зачем она тебе? Разве ты уже не сделал достаточно?
– Она моя ученица, Имхотеп. Я еще многому хотел бы научить ее… и многому у нее научиться, – голос Сенеджа лился завораживающим потоком. Он умел зачаровывать собеседников, если хотел. – И ведь только я могу помочь ей и собрать ее воедино – словно Исет Усира. Ты ведь уже понял, что твоего искусства недостаточно, не так ли?
Имхотеп молчал.
– Понял, я вижу… И тебе она, должно быть, доверилась, раз позволила посмотреть так глубоко.
– Я лишь пытался исцелить ее раны. Все ее раны.
– Благородно. Меня она слушать не станет – слишком сильно заплутала. Но ты – другое дело. И потому я прошу тебя, коли сочтешь это возможным и мудрым… передай ей мои слова. Я не желаю ей зла. Я хотел бы, чтобы мы… объединились.
– Не знаю, поверит ли она так легко…
– Сумей быть убедительным. И вот еще что скажи ей. Охотники идут по следу, хоть их пока и немного. Но я не единственный, кто знает, где ее корни. Я полагал, что она отправится в Сет-Маат за помощью. Наведался туда сам, проведать ее мать и сестру – разумеется, не тревожа их печальными вестями. Она там не появлялась.
– А ее родные наверняка считают, что она еще жива.
– Конечно. Имхотеп… кому-то ведь может прийти в голову мысль не просто навестить ее близких, а навредить им. В отместку или чтобы выманить ее…
Шепсет закусила губу до крови. Это было угрозой или предупреждением?
– Я услышал тебя, Сенедж. Мне… хватило ума и осторожности не приводить восставшее из мертвых создание в гарнизон. Я помог ей укрыться, да. И она в самом деле доверяет мне… насколько это вообще возможно для души, настолько одичавшей.
Жрица вся обратилась во внимание, инстинктивно облизнула губу, чувствуя, как ранка начала затягиваться. Собака прижалась к ней еще сильнее, словно побуждая ничем не выдать себя.
– Ты мог бы… привести меня к ней? – мягко спросил чародей.
– Это напугает ее. Но если ты дашь мне слово, что в самом деле не желаешь ей зла… я смогу привести ее к тебе.
Повисла тишина. Шепсет почему-то подумала, что Имхотеп смотрит в глаза своему собеседнику – смотрит так, как он умел… прозревая до самой сути.
– Я не солгал тебе, сказав, что хочу уберечь ее редкий дар. И что я единственный, кто может помочь ей и вернуть ее к себе.
– Дай мне слово, господин придворный чародей, – спокойно, но настойчиво повторил целитель.
– Ну хорошо. Даю тебе слово, жрец.
– Мне нужно четыре дня. Пока военачальник покинет наше селение, пока я доберусь до тайника и поговорю с ней… Через четыре дня встреться со мной у некрополя Сет-Маат. Раз уж там ее корни.
Шепсет вздрогнула, не понимая, чего добивался Имхотеп. Зачем заключал такой договор?
Чародей хмыкнул.
– Четыре дня. Ну что ж… согласен. И благодарен тебе за помощь.
