Патрикий ромейской державы почти бегом одолел оставшиеся переходы галереи, поднялся по боковой лестнице и постучал в дверь башенного покоя, где обычно располагался князь. По привычке подумал: «Хоть бы здесь охрану поставил…»
Святослав открыл сам. Был по пояс раздет, в руке держал меч. Ну и зачем такому охрана?
Увидев застывшего в дверях ромея, легонько присвистнул.
– Все ветры Стрибога небесного! Кого это ко мне занесло? Ха! А я уж думал, Калокир, что до завтрашнего пира тебя от нашей чаровницы никакими силами не оторвать. Неужто прогнала?
Но затем, разглядев напряженное и мрачное лицо патрикия, спросил уже серьезнее:
– Что привело тебя, друг мой?
Он все чаще называл ромея так: «друг мой». Калокир уже привык к этому, а когда порой замечал в глазах князя недоверие, считал это обращение ироническим намеком: мол, знаю, каков ты с изнанки. Впрочем, каков он на самом деле, Калокир и сам не знал, пока не принял решение, приведшее его в этот неурочный час к архонту Руси.
– Нам надо поговорить, княже, – произнес он. – Знаю, что ты устал с дороги…
– Усталым я буду, когда состарюсь. Состарюсь же я лишь в том случае, если наши волхвы разучатся находить живую и мертвую воду.
У Калокира дрогнул уголок рта. Да, пока у князя есть эта дивная вода, он непобедим. Ромей вспомнил, как во время боев за Филиппополь Святослава нешуточно ранили стрелой и воины оттащили его, истекающего кровью, под навес палатки. Но и получаса не минуло, как он вышел оттуда и продолжил руководить штурмом, будто и не было никакой стрелы. Чудо? Что ж, пора привыкать к чудесам русов. Однако знал и то, что чудо-воду на простых воинов не тратили. И те знали об этом, но относились спокойно. Они служители Перуновы, а их предводитель – верховный жрец. Именно он должен выжить и выстоять.
– Угостишься травяным отваром с медом? – Князь жестом пригласил ромея войти. – Добрый напиток. Вина я не пью, а это теплое пойло в самый раз по такой погоде. Надеюсь, ты ненадолго, ромей? А то я уже собрался ложиться.
– Боюсь, надолго. Ибо мне есть что тебе сказать.
Князь чуть выгнул бровь, внимательно поглядел на Калокира, на его взволнованное лицо с горящими глазами, на бурно вздымающуюся грудь – и кивнул, словно что-то уяснил для себя. Опустился в кресло у огня – не просто сел, а устроился на широком седалище, как степняк, скрестив ноги. Но и в этой его посадке с прямой спиной и небрежно брошенными на широко расставленные колени кистями была некая величавость. Князь? Хан? Император? Калокир тряхнул головой. Главное, что сейчас Святослав – его единственный покровитель, надежда на будущее.
И патрикий поведал обо всем, что узнал из послания о случившемся в Константинополе. О том, что в Палатии произошел дворцовый переворот и союзник Святослава Никифор Фока был убит в своих покоях. Убийцей базилевса стал его племянник – красавчик Иоанн Цимисхий, которого тайно препроводила в императорские покои супруга Никифора, базилисса Феофано. Она давно пресытилась стареющим мужем и сочла, что красивый, влиятельный и прославленный родственник Никифора станет лучшим супругом, а заодно и императором Византии. В столице между тем продолжались волнения, популярность Никифора падала день ото дня, а Цимисхий после побед в Малой Азии, наоборот, пользовался все большей симпатией ромеев. Очевидно, Никифор почувствовал, что племянник становится опасен для его власти, оттого и не дал ему позволения вернуться в столицу, чем жестоко обидел Цимисхия. Иоанн пришел в ярость, а масла в огонь подлили письма прекрасной Феофано, которая сулила ему все – и себя, и императорский пурпур… если Иоанн окажется достаточно решителен.
Но при дворе Никифора оставались верные люди, и его попытались предупредить о заговоре императрицы. Покои Феофано подвергли обыску, однако прятавшихся в потайной комнате Иоанна Цимисхия и его подручных не обнаружили. Или предпочли не заметить, поняв, что крайне опасно вмешиваться, когда страшный маховик событий уже набрал обороты. Феофано же прикинулась незаслуженно оскорбленной и держалась так достойно, что Никифор усомнился в ее неверности, – он все еще любил жену. Тогда она сказала, что ночью придет к супругу и все с ним обсудит. Базилевс поверил и оставил дверь своей опочивальни незапертой. Феофано отпустила стражу и привела к Никифору убийц.
Те ворвались с оружием и в темноте молча принялись рубить покрытое пурпурным покрывалом ложе императора – и тут обнаружили, что оно пусто. В страхе, что их предали, заговорщики готовы были бежать, однако хорошо знавший дядю Иоанн Цимисхий вспомнил, что Никифор Фока все еще придерживался солдатской привычки спать на простой войлочной кошме в нише опочивальни. Он откинул занавес, за которым затаился несчастный… и его тело так искромсали кинжалами, что убийцы скользили и падали на залитом кровью мраморном полу.
Наутро было объявлено о смене власти. Палатий, казна, императрица и ее дети-наследники оказались в руках Иоанна Цимисхия, и сама Феофано объявила, что отныне Иоанн является ее мужем. В прошлом, став женой Никифора, она подарила державе наследника, нового базилевса, поэтому не сомневалась, что ее решение никто не посмеет оспаривать. Однако патриарх Полиевкт внезапно заупрямился и решительно отказался венчать на царство убийцу прежнего владыки. Цимисхию пришлось пасть к его ногам, покаяться, заявить, что его самого обманули и он немедленно выдаст и накажет тех, кто вовлек его в заговор и убил дядю. Однако Полиевкт продолжал упорствовать, пока Цимисхий не признал, что действовал по наущению императрицы, но теперь раскаивается и готов отправить подстрекательницу в ссылку. Похоже, патриарх счел это достаточным, чтобы сменить гнев на милость. Кроме того, на трон империи должен был взойти человек сильный и влиятельный, а прославленный воитель Иоанн Цимисхий для этого вполне подходил. К тому же он искренно каялся, присутствовал при казни своих сообщников и отказался даже увидеться с рыдавшей и умолявшей его о милости Феофано.
– Итак, отныне на троне богохранимых базилевсов восседает грязный убийца Иоанн Цимисхий, – печально закончил свой рассказ Калокир.
Он взглянул на Святослава, желая узнать, как тот отнесется к услышанному. Судя по всему, князь должен понять, что лишился союзника в самой Византии! Не говоря уже о том, что теперь вряд ли стоит надеяться на золото, обещанное за поход в Болгарию. И хотя Святослав не раз говорил, что деньги для него не главное… Но что же тогда главное для этого варвара?
Князь неспешно отхлебнул из широкой чаши, сказал негромко:
– Не больно-то ваш Бог и охраняет базилевсов, если такое творится в Царьграде. – И, повернувшись к Калокиру, добавил: – Ты так складно и подробно все поведал, ну чисто баян.
– Я рассказал все, что получил в послании, пересланном голубиной почтой. Я говорил тебе об этих птицах… И человек, который написал о случившемся, предан мне.
– Должно быть, это очень знатная особа, если ей ведомы такие подробности: и речи императрицы, и как было дело с Никифором. Видать, кто-то из придворных? Гм. Не удивлюсь, если этот твой человек – баба. Только они любят смаковать всякие детали.
Калокир онемел в первый миг, потом кивнул.
– Да, это женщина.
– И она именно тот человек при дворе, на которого ты не единожды ссылался? Но стоит ли доверять бабе?
– Она – моя невеста.
– Даже так? – Святослав кивнул. – Зачем же тогда ты нашей Малфриде голову морочишь? Но не об этом сейчас речь. Как думаешь поступить, Калокир? Поспешишь на поклон к новому базилевсу?
– Нет, – ровно ответил Калокир. – Я ведь давно при тебе состою, отвечая за отношения Руси и Византии. И всегда знал, что Никифор будет с тобой считаться. А Цимисхий… Он всегда был противником союза с тобой. А о золоте можно сразу забыть… Былой договор его не касается. Не знаю и того, как он отнесется к тому, что ты завладел Болгарией. Но он опытный воин и прославленный полководец. Думаю, он попытается изгнать тебя отсюда.
– Хотела корова озеро выпить, да околела, – усмехнулся Святослав. – Этот император едва на трон уселся, нас от него отделяют горные хребты, а я здесь полновластный правитель. Но тебя, Калокир, он покликать к себе может. Ты ведь теперь его слуга. По наследству от покойного дяди достался.
