Андрей Посняков - Пропавшая ватага

Ознакомительная версия.

– А если в поворотный парус попасть? – уяснив, тут же поинтересовался Семка. – Ну, в этот… блинд, на бушприте.

– А ты, Симеон, умный малый и прилежный студент! – канонир засмеялся, колыхаясь объемистым своим животом. – Кабы противнику бушприт в бою отстрелить – так то милое дело! Корабль вражеский сразу бы управление потерял – бей его, добивай, с богом! Увы, не получится ничего.

– Да почему же?!

– Говорю ж тебе, не выйдет, если случайно только, уж ты опыту моему поверь. Море ведь не поле гладкое, наш корабль на волнах качает, вражеский тоже – попробуй тут, попади хоть куда-то. Только Божьею волею. Потому, друг мой, перед каждым выстрелом пушку – особенно корабельную – обязательно крестить надо да молитвы честь, чтоб ядро куда надо летело да чтоб не разорвало ствол. Чугунные пушки – ужас, бронзовые – лучше: и легче, и когда на разрыв пойдет – в том месте вздуется, заранее видно.

Все это Флемингс, в очередной раз забывшись, произнес по-английски, и «прилежный студент» ни черта не понял. Правда, Короедов, как вполне опытный пушкарь, и так все это знал: и то, что орудие перед выстрелом крестить надо, и про бронзовые – очень хорошие! – стволы.

– Ну, пойдем теперь на батарейную палубу, в трюмы. Осторожней, ступеньки – трап.

– Ишь ты, да тут светло, а я-то думал… Светло, понимаешь? Свет!

– Свет? А, свет! – поняв, дядюшка Дик закивал. – Я велел открыть крышки портов. Ну, чтоб видно все было. Вон, сюда проходи, к пушкам.

– Господин канонир, а почему у корабельных орудий такие стволы короткие? Как у наших «единорогов».

– Что, что? Ство-лы… Ах, это! Во-первых, ради уменьшения веса – в дальнем плаванье ведь это очень важно. Во-вторых, удобнее и быстрей заряжать – ведь для этого нужно втянуть пушку на батарейную палубу… в бою же она и сама откатится – отдачей. Потом, перед выстрелом, ее надо обратно прикатить – лафет для того, как видишь, вполне удобный – да внимательно смотреть, чтобы ствол выступал за край порта, иначе тут все взрывной волной поломает, да и оглохнем все. А здесь вот, в ящиках – пороховой припас, ядра… тут, рядом же, все, что нужно для заряжания и выстрела – банник, шуфла, пробойник… а вот и пальники.

– Ну, это я знаю. – Короедов пригладил… нет, не усы – хотя очень бы хотелось, кабы росли уже, – а едва заметный над верхней губой пух. – Все пушки одинаково заряжаются. Но все равно – спасибо, что показал. Благодарю, говорю!

Молодой казак приложил руку к сердцу и для наглядности поклонился.

– О, да-да, всегда пожалуйста, мой дорогой друг!

Канонир весело улыбался, еще бы – по условиям заключенного контракта «учебная деятельность» оплачивалась «господином бароном» отдельно. И весьма неплохо, кстати сказать. Этак можно было бы за неделю спокойно заработать половину своей прежней – при капитане Бишопе – доли!

– А теперь, друг мой, пойдем в каюту, присядем и поговорим уже более обстоятельно. О теории, мой друг, поговорим.

– Каю-та… А, в каморку твою пойдем, в гости? Что же, я – так со всем нашим удовольствием.

Каюта канонира Семке очень понравилась. Хоть была она небольшой да узкой – примерно две с половиной сажени на полторы, зато удобная, красивая, светлая – с большим застекленным окном, мягким ложем, столиком и резным шкафом. Вот бы и на стругах такие каморки устроить… жаль, размеры не позволяют.

– Садись, садись, друг мой, – открыв шкаф, англичанин гостеприимно вытащил из него небольшой кувшинчик, два серебряных стаканчика, толстую, в зеленом сафьяновом переплете, книгу, узкую металлическую полоску и еще какую-то непонятную штуку в виде деревянного полукружья с делениями.

– Выпьем сначала… За нашу дружбу!

Короедов не отказался – какой казак от хмельного откажется, тем более за дружбу ведь пить предлагают!

Питье ожгло небо – водка, или перевар, или зелено вино, – Семка кривился, поспешно занюхав рукавом, аглицкий же немец – хоть бы что, не закашлялся и ничем не занюхал.

Просто причмокнул губами да, отодвинув кувшин в сторону, распахнул книгу.

– Это артиллерийские таблицы великого итальянца Николы Тартальи. Тар-та-лья – понимаешь?

– Татарин?

– Да не татарин, а Тарталья! Эх, дикий народ. Вы что же, при стрельбе вообще безо всяких вычислений обходитесь? Только молитвой да крестом? Божья помощь, конечно, хорошо, но и сам не плошай – так у вас говорят, кажется. Именно великий Тарталья математическим путем вычислил, что по своему весу ядра из одного материала – скажем, чугунные – соотносятся меж собой, как кубы их диаметров. А значит, что? Значит, можно калибровать пушки! Еще дальше пошел по его следам немец Гартман из Нюрнберга, создав вот эту линейку, – канонир подвинул поближе к Семке металлическую – похоже, что бронзовую – полоску. – Линейка сия так и называется – шкала Гартмана. Видишь, здесь четыре грани – две грани – для каменных ядер, из разного рода камней, одна – для чугунных и одна – для свинцовых. Чтобы определить, какие именно ядра подходят той или иной пушке, мы просто измеряем канал ствола – и подбираем. Все просто! Но так же – и гениально.

– А это что за полукружье? – кое-что уяснив, полюбопытствовал Короедов, указывая на хитрый прибор с делениями.

– А это – квадрант! – Флемингс причмокнул губами. – Дуга, разделенная на двенадцать частей – видишь? – и в каждой – по двенадцать точек. Квадрантом определяют углы возвышения стволов – для пущей точности стрельбы. Хоть в нашем морском деле оно и бесполезно, зато на суше, на твердой земле…

Облазив весь корабль, Егоров остался весьма доволен осмотром и, в ожидании ветра заняв капитанский салон, принялся рассуждать, как наилучшим образом использовать трофей для выполнения непосредственно стоящей перед отрядом задачи – поиска пропавшей ватаги Матвея Серьги. Думал и рассуждал атаман не в одиночестве, а в компании Михейки Ослопа и верного оруженосца Якима.

– Доброе, быстрое и вместительное судно, – еще раз похвалив «Святую Анну», Иван обвел пристальным взглядом друзей. – Однако не во всякую реку войдет.

– Так и не надо в реку, – усмехнулся Михейко. – По реке-то мы, чай, и на струге подняться можем. Или на корабельной лодке – сей челн вместителен весьма. А корабль пусть стоит-дожидается – заместо острога.

Егоров кивнул:

– Тако и я мыслю. И так же еще думаю – залпы из больших пушек давать, без ядер, одним порохом, чтоб на много верст, на всю округу слыхать было. Наши догадаются… ежели живы.

– Дай-то бог!

Яким и Михей разом перекрестились.

– А коли не живы, так все одно – останки отыскать надо, – продолжал атаман. – Похоронить по-человечески, по-христиански. А ежели уже есть могилки, так кресты обновить да часовенку сладить.

– Сладим, атамане. Найти б! Думаю, не может такого быть, чтоб совсем никого в живых не осталось! – бугаинушка покачал головой. – Там ведь не дурни – и сам Матвей, и Андреев Силантий, и Штраубе, и отче Амвросий. Да и жена Матвеева, Митаюка – вельми хитра и мужа своего любит. Нет, думаю, живы они. Просто далеко забрались… Да и путь северный едва-едва ото льда освободился – может, мы своих еще и в море встретим!

– А вот в этом ты прав! – встрепенулся Егоров. – Дело молвишь. В обрат-то дорога тут одна – вдоль берега, Матвеевы-то и не пойдут иначе. Либо на струге… а коли струг сгинул – то по бережку, пешком. Напрямик-то, через чащобы, не сунутся – драконов да змей побоятся.

– Нам бы и самим их пастись, – напомнил Михейко. – Жара и сюда пришла, на побережье – вона, печет как. Мыслю, с жарой явятся и драконы. Запросто!

– Ну, на кораблях-то они нам не страшны. А вот для Матвея… коли они без струга, по берегу…

– Как можно ближе к бережку плыть, – подал голос вечно молчаливый Яким, коего, ввиду незаметности, можно было принять за статую, говорил этот угрюмый парень редко, но если говорил – так уж по делу, зря языком не молол.

– И еще не худо бы небольшой отрядец по бережку послати, чтоб приглядывались.

– А вот это и впрямь не худо.

Вдруг послышался настойчивый стук в дверь, вошел Ондрейко Усов, поклонился:

– Атамане, тут колдовские людишки к тебе.

Колдовскими людишками казаки по привычке обзывали всех сир-тя чохом, не особенно-то разбираясь, кто там колдун, а кто нет, хоть по-настоящему сильных колдунов у сего древнего народа имелось не так уж и много. В каждом селении – один главный колдун и трое-четверо помощников, примерно по одному на дюжину воинов, а в глухих прибрежных деревнях – и того меньше.

– Колдовские, говоришь… – задумчиво повторил Егоров. – И что им надобно?

– Только с тобой говорить хотят. О чем-то важном. Толмача себе нашли – остяка нашего.

– Чего ж он сам-то не зашел?

– Того не ведаю, атамане – стесняется, верно.

И в самом деле, еще не отошедший от обиды за жену, Маюни держался с ватажниками нарочито суховато, в беседы не вступал, а на привалах располагался ото всех поодаль – с супругой.

Ознакомительная версия.