– Князь Бравлин жив и здоров, чего желает и своему брату князю Годославу. Но этого желают не все…
– Я слушаю тебя внимательно.
– Наш князь отправляется на турнир в Хаммабург.
– Мы тоже туда отправляемся.
– Король франков Карл пригласил и князя Годослава принять участие в состязании рыцарей.
– Может быть. Я этого не знаю. Я еду от границы с данами.
– Но об этом знает датский король Готфрид. И он просил князя Бравлина заковать Годослава в цепи и отправить в Данию, если ваш князь будет проезжать через наши земли. Конечно же, Бравлин не может отдать такой приказ своим воинам, и он послал меня предупредить людей Годослава. Пусть князь будет настороже…
Ставр сурово стукнул посохом в доски пристани.
– Князь Годослав не забудет доброты князя Бравлина к нему. Не забудут этого и люди нашего князя. Я благодарен тебе, добрый вой, за предупреждение. Но если Годослав поедет не через ваши земли? Если он совершит небольшой объезд и со своей земли переправится сразу в Хаммабург?
– Наши люди смотрят за дорогами… И делают выводы… На вашей, а не на нашей земле даны должны поджидать Годослава в засаде. Они решились бы сделать засаду и на нашей, но здесь слишком много наших воев, которые могут помешать черному делу.
– Я, кажется, знаю людей, которые стремятся устроить засаду. Мы недавно переправили их на вашу сторону. А они назад рвутся… Пусть рвутся, там их встретят…
– Граф Ксарлууп… Может быть… Он не очень стремился попасть на турнир. Кроме того, утром переправился через реку и герцог Сигурд. Он отправил к верхней переправе пять дружинников и пять стрельцов. Сам же с остальными направился в Хаммабург.
– Я благодарен, вой, и тебе, и твоему князю. Будь здрав всегда, и прибудет счастье в твоем доме. Теперь разреши мне проявить заботу о своем князе.
– Будь здрав, волхв, – дружинник повернулся и, скрипя досками, пошел с пристани к привязанным неподалеку лошадям. Другие вои последовали за ним с почтением, что не осталось без внимания Ставра.
– Ты слышал, Далимил?
– Слышал, Ставр. Я возвращаюсь.
– Забудьте про жалость. Даны не должны уйти живыми. Живой дан – угроза жизни князя.
– Барабаш едет со мной? – спросил Далимил.
Барабаш поднялся из лодки и вздохнул так жалобно, что даже Ставр потерял свою суровость.
– Нет. Дома у нас достаточно хороших стрельцов. Он может понадобиться здесь. Кроме того, это единственная возможность для Барабаша заработать целую кучу золота. Отправляйся один и всем передавай весть. Пусть каждый знает, пусть каждый бодрич видит в каждом дане врага. И сразу, если Лют уже уехал, отправь второго гонца к Дражко.
– Все сделаю. Будь и ты осторожен. Если даны не церемонятся с князем, то…
– То и я не буду с ними церемониться! И Барабаш постарается… И не забудь сказать князю про добрую волю Бравлина. Постарел он, но еще держится молодцом… На него, пожалуй, можно и положиться…
Ставр посмотрел в сторону пожилого воя.
– Это… – начал Далимил.
– Это – сам Бравлин… – кивнул Ставр.
Дражко почти не смог уснуть этой ночью, несмотря на то что очень мало спал, к тому же почти не раздеваясь, и предыдущую. Но сильный организм воина с такими нагрузками привычно справлялся. Труднее оказалось перенести другие нагрузки, которые заставили князя-воеводу всю ночь ворочаться, вытирая знаменитые усы о подушку, набитую сушеным мхом, что не шло на пользу ни подушке, ни усам; то засыпать, то просыпаться, верить и не верить, путать истинные мысли с сонным наваждением… Не помогло и испытанное средство – большой жбан хмельного меда. От него только усы стали липкими, а спокойный сон не пришел, хотя раньше мед всегда помогал от всех бед и хлопот.
Так и не заведя собственной семьи за заботами, окружавшими его сразу после перехода из юношеского возраста в возраст мужчины, князь-воевода искренне привязался к жене своего брата, более того, даже близкого и верного друга, каковым он сам его считал, князя Годослава. Рогнельда казалась ему идеалом хозяйки дома, хотя она совсем не занималась хозяйством, в отличие от матери Годослава и матери самого Дражко, двух сестер, двух вдов, сейчас живущих в одном покое княжеского терема. И иногда даже ему подумывалось, что он в княгиню влюблен. Хотя, разумеется, при его отношениях искреннего доверия с князем ни о чем плохом Дражко не думал и свою влюбленность старался спрятать под шутливым пошевеливанием усами, когда выказывал Рогнельде внимательную почтительность.
И вот приезд герцога Гуннара внес такое смятение в дом князя бодричей, нарушил не только привычный уклад жизни, но и вызвал болезненное брожение умов в доселе относительно размеренной жизни. Конечно, всю жизнь княжества размеренной назвать было всегда трудно, но там, в княжеском тереме, спокойствия всегда было больше, чем на соседней площади, которую видно из окон. Обитатели Дворца Сокола, казалось, всегда понимали друг друга. А теперь и в тереме почти то же самое, что на площади, и не всегда знаешь, что думают его обитатели, что намереваются предпринять…
Рассказ Власко о подслушанном разговоре сначала не сильно обеспокоил князя-воеводу. Мало ли какие заговоры устраивает отец княгини. Он и у себя дома без заговоров жить не может, и остается только удивляться, как это Готфрид все еще сидит, не пошатываясь, на троне, имея такого непоседливого дядюшку. Попытка герцога вовлечь в очередной заговор дочь еще ничего не говорит. Дочь вовсе не обязательно должна участвовать в каждой устраиваемой отцом гадости.
Гораздо больше взволновало сообщение отрока о том, что он действительно увидел в воде. Но Власко сам признал, что это только вероятное будущее. То есть имеется возможность избежать предсказания. Князь-воевода, в соответствии со своим практическим складом ума, предпочитал заботиться о том, что к нему гораздо ближе. А об остальном пусть побеспокоится Власко. И Ставр, с которым стоит поговорить о видении, когда будет для этого подходящее время.
В своей комнате в правом крыле Дворца Сокола, отведенном специально воеводе под постоянное жилье и воеводское подворье, чтобы не отправляться ему каждый вечер в свое обширное загородное имение, Дражко, перемежая сон с видениями, проснулся почти полностью, и вдруг начал сомневаться в человеке, которого раньше боготворил…
Почему Рогнельда сразу не рассказала Годославу о замыслах отца?
И еще тот факт, что она упала в обморок, когда Власко так умно для мальчика его возраста воспользовался моментом и показал княгине, что ее тайна может и перестать, при каких-то обстоятельствах, быть тайной.
Что же задумала княгиня?
Как она себя поведет?
Мучимый этими мыслями, Дражко проворочался в постели всю ночь, а перед самым рассветом, когда серый хмурый сумрак, предвестник рассвета, поднялся над городом, вышел на галерею. Хотелось подышать свежим воздухом, особенно бодрящим после ночной грозы, и привести в порядок сумбурные мысли перед тем, как пойти для серьезного разговора к Годославу. Каково же было его удивление, когда он увидел самого Годослава, нетерпеливо прогуливающегося, опустив голову, по той же самой галерее своими широченными шагами и тоже о чем-то сосредоточенно раздумывающего. Так нетерпеливо и энергично вышагивают, когда дожидаются кого-то или чего-то. Думая, что Годослав ждет в такой ранний час княгиню, и слегка удивившись этому, Дражко хотел было проявить деликатность и вернуться к себе, когда Годослав поднял голову и увидел воеводу.
– Это ты, слава Свентовиту! – Он даже длинными руками от радости взмахнул. – А я как раз хожу, жду, когда ты проснешься…
– А почему сразу ко мне не зашел, княже?
– Не хотел тебя будить после долгой дороги. Да и… Еще раз хотелось кое-что обдумать…
– Что-то случилось? – с тяжелым сердцем спросил Дражко.
– Да… Рогнельда вчера рассказала мне, почему она упала в обморок, – обычно громкий голос Годослава снизился до басовитого шепота. – Дело в том, что…
– Я знаю, княже…
– Знаешь?
– Знаю. И потому не мог уснуть ночь… Целую ночь об этом думал, и сомнение брало из-за княгинюшки. Не знал, как она себя поведет.
– И ты не сказал мне?
– Я еще не виделся с тобой после того, как узнал. Но я все равно бы ждал, когда скажет сама княгиня. Она не предательница. Она должна была сказать сама, хотя для нее это и тяжело. И слава Свентовиту, что она решилась!
– А если бы она не решилась?
Дражко умышленно говорил спокойно и насмешливо, как обычно это делал в другой обстановке, чтобы не придавать заговору трагический смысл.
– Если бы она не решилась, братец, то действовали бы уже мы со Ставром. Сами… Тот человек, который должен прийти к Рогнельде, уже не делает без догляда и шагу. Нам только следует поймать его на месте, когда он принесет яд. И доказать, что он послан герцогом Гуннаром. Это полностью развязывает нам руки, хотя все равно оставляет непричастным к происшествию самого Готфрида. Готфрид отговорится, что герцог решал таким образом свои семейные дела – и все… Если он даже найдет нужным отговариваться.
