Щеки коснулось сухое дуновение – то ли догорела последняя свеча, пахнув жженным, то ли снова накатило видение из ночного кошмара. Сгарди посмотрел на Паломника – тот вытащил что-то из своего мешочка и теперь сидел, крутя это пальцами и мрачно глядя перед собой.
Арвельд глазам своим не поверил.
В руках Паломника был серый кружок с мелкую монетку. Тот самый. Ненавистный. Только вчера Паломник стащил его у Гессена с шеи, и зачем-то не выбросил. Не избавился от него, как следовало бы. Взял с собой.
Сгарди еще не знал, что он задумал, но понимал, что этот путь – крайний. И свернуть с него будет некуда. Арвельд потянулся рукой к Паломнику, но тот отстранил его покалеченной ладонью, на которой горел перстень. Взял в левую руку серый холодный кругляш, сжал его и закрыл глаза.
Арвельд не видел, но чувствовал, как начала загораться темная змейка. Пробегали по ней ярко-зеленые сполохи, и трепетала изумрудная чешуя.
Незаметно на Паломника сошла дремота. Мысли замедлились, а потом и вовсе растаяли. Келья наполнилась белесым туманом, в котором исчезли стены. Но шум моря не смолкал, только становился тише… глубже…
Древний город лежал у древнего моря. Тысячелетний прибой накатывал на бездыханные берега.
Паломник шел по мертвым улицам, чувствуя, как сквозняки задевают его по лицу, и слышал шепот воспоминаний. Они вздыхали и стенали, то тише, то дальше. Город раскрывался своими громадными арками, пустыми башнями, разбитыми статуями, оплетенными высохшим плющом.
Улица из черного плитняка привела на площадь, лежавшую перед морем. Площадь окаймляли чугунные шары с цепями, а посреди был фонтан – трехногое существо держало кувшин, из которого когда-то текла вода. В треснувших плитах торчали колючие стебли.
На площади Паломник встал, вглядываясь в мутное море, из которого поднимались черные шпили затопленных башен. Где-то далеко, у скалы, отрогом горы вставшей на западе города, клубился дымный закат. Вечный закат вечного города.
На призрачном море нарождался шторм невиданной силы. Бродили, закручиваясь в башнях, буруны, с шорохом рассыпая пену. Далекий горизонт, полускрытый туманом, чертили синие зарницы.
– Где-то здесь, – тихо сказал Паломник. Он огляделся, и в нескольких шагах от себя увидел Амальфею.
Демон стоял на краю площади, за которой отвесно падал обрыв, и тянул руки к морю. Подчиняясь его движениям, вздымались и опадали волны, от которых дрожало все вокруг.
Паломник подошел к нему, схватил за серый плащ и, что было силы, отшвырнул от края.
Амальфея перекатился и, лежа на боку, смотрел на незваного гостя. Серый плащ его разметался по серым плитам так, словно под ним была пустота.
– Явился, – безо всякого выражения сказал демон.
– Как видишь.
– Я тебя сюда не звал.
– Как и я тебя – к себе, – Паломник подошел ближе. – Убирайся. Все равно тебе там жизни не будет.
Демон приподнялся, разглядывая Паломника горящими зелеными глазами.
– Пока ты жив – не будет, – согласился он. Слова, будто камни, дробно раскатывались по разбитым плитам. – Где ты прятался десять лет?
– Не твое дело.
– А, за Окоемом прятался… То-то я тебя не видал…
Амальфея пополз обратно к краю площади, где перекатывались призрачные волны. Море, чуть успокоившись, снова взметнуло хмарь. Паломник заступил демону дорогу. Мутная бездна глубоко дышала, как спящий исполин, и в ее глубине закручивался чудовищный смерч.
Фиу Лэм стоял на галерее крепостной стены рядом с настоятелем. Отсюда видно было, как суетились на монастырском дворе, запирая ворота, тащили лестницы и жгли костры, кипятили чаны с водой. А еще дальше, холмистым трактом со стороны моря шли к монастырю вереницы людей.
– Сколько их? – спросил Златоуст.
– Если со всех кораблей, должно быть около восьмисот, – ответил чародей. – Братии в обители сколько?
– Чуть меньше сотни.
Лэм поджал губы. Накликали они беду на свою и чужую головы… Горячо будет. Златоуст, впрочем, понимал все не хуже его. Золотистый шатер, поднятый Советниками, неумолимо опадал. Фиу кожей ощущал, как колеблются и пробегают в небе над монастырем сполохи, тают зачарованные нити. Чародей пытался вплести в эту тонкую ткань свои силы, но только даром утомился и после третьего раза оставил попытки – спаянная защита, поставленная кругом правителей, отторгала чужое.
Краем глаза Лэм увидел в небе что-то, зашел за арку и вгляделся в облака.
– Вы видите? – спросил он. – Там, за горой…
– Да, темнеет. Будто гроза идет.
– Гроза идет, – вполголоса повторил Лэм. – Против ветра…
Чародей протер глаза и понял, что ему не мерещится. В небе темнело, но то не была темнота перед бурей – там закручивался невидимый вихрь от земли до самых облаков, а темнеющее небо всего лишь было его краями. Из расселин скал целыми стаями поднимались чайки и неслись прочь. Их раскидывало в разные стороны. Фиу слышал пронзительные крики – никогда раньше он не слышал, чтобы чайки кричали так. Вдруг чародей попятился.
– Что с вами? – Златоуст взял его под локоть.
– Н-ничего, – произнес чародей.
– Я спущусь вниз, на двор. Вы тоже здесь не стойте.
– Да…
Лэм глаз не мог оторвать от того, что двигалось на монастырь. Границы смерча расплывались, и вот уже море и горы виднелись словно через мутное стекло – это невиданная сила закручивала и пространство, еще немного, и оно начнет рваться. Что и откуда пойдет через эти дыры, предсказать было невозможно…
Чародей сжал ладонями виски и закрыл глаза. Когда-то, один-единственный раз видел он нечто похожее, в первый год свой в Люмийском княжестве. Только та сущность была послабее, а здесь питали ее сотни душ, нет, тысячи. Лэм с закрытыми глазами повернулся в сторону вихря, пытаясь разглядеть внутренним взором и увидеть, можно ли его остановить или хотя бы задержать…
Перед его взглядом на одно короткое мгновение промелькнуло в вихре видение серого призрачного города на краю туманной бездны, и Лэм, поняв, куда его несет, метнулся назад. В следующий миг чародей как подкошенный рухнул на каменный пол.
Гессен, шатаясь, поднялся со стула и оперся о стол. Несколько мгновений он молча переводил взгляд с Арвельда на Паломника.
– Что творится? – тихо спросил он.
– Я не знаю, – ответил Сгарди.
Гессен обошел стол и встал рядом. С трудом, опираясь о ручки, встал со своего места Флойбек.
Паломник не двигался. Раскрытые глаза его смотрели в потолок. Правая рука с мерцающим перстнем плетью, безвольно свешивалась вниз, а левая, на столе, была сжата мертвой хваткой.
– Что у него в руке? – шипящим голосом спросил Гессен. – Что он взял?
Сгарди молча глянул на него, и тот все понял.
– А почему… почему в левой руке? Он что, левша?
– Да.
– А перстень на правой остался? – Гессен посмотрел на Сгарди страшными глазами. – Он ведь туда безо всякой защиты пошел, один, ясно?
Арвельд вздрогнул и, схватив левую руку, принялся с силой разгибать скрюченные пальцы. Первое, что он увидел, разжав одеревеневшую ладонь, была ярко-зеленая змейка, которая билась в изумрудных сполохах. Сгарди схватил тяжелое неподвижное правое запястье и соединил ладони, крепко сжав в своих. Камень полыхнул белым огнем, и Арвельд почувствовал, как по телу Паломника прошла судорога. Флойбек положил руки ему на плечи.
Далеко в белесой морской хмари снова полыхнула синяя зарница, особенно яркая, словно какой-то знак. Глаза Амальфеи вспыхнули, на миг осветив лицо жутким зеленоватым отсветом, и он, рывком поднявшись, кинулся на Паломника, повалил на камни и сжал его шею иссохшими, но твердыми, будто каменными, пальцами.
Паломник отбросил демона, но тот с воем схватил его запястье и потащил к обрыву, за которым бесновалось призрачное море. Они повисли на разбитых плитах, на самом краю. От туманной бездны несло холодом, заволакивало глаза и мысли. Сознание гасло, только светились и горели в сумерках два зеленых огня…
Но тут белесый туман, бродивший вокруг, разорвало, разметало в клочья. Над площадью повис искрящийся полусвет. Стоны и шепоты вздохнули разом в одном порыве и оборвались. Замерло эхо мертвого города.
Паломник, еще не понимая, что творится, сел на колени, озираясь. Свет вокруг разливался и становился все ярче. Амальфея, пытаясь защититься от него скрюченными руками, полз прочь, дряхлел и словно засыхал на глазах. Клочья тумана, словно руки, цеплялись за Паломника, но, касаясь его, тут же съеживались и таяли. Сам он поднялся с холодных камней площади, чувствуя, как колотится сердце.
Волны опадали. Густая хмарь, бродившая в бездне, начала светлеть. В мутной дали, одна за другой, оседали башни, которые за тысячи лет не могло подточить море. С глухим стуком упали на плиты обломки статуи, державшей кувшин, сами плиты крошились на глазах. На краю обрыва лежал серый плащ, под которым была пустота. А через минуту уже и он казался только сгустком тумана.
