– Осде… кто? – Эклер растерянно потер приподнятую бровь.
– Ну, Кощей же! – раздраженно ответила дама. – Осдемониум с латыни – Костяной демон. Неужели вы и это забыли?
– Кощей звучит как‑то привычнее, – попытался оправдаться кондитер.
– Это для нас привычнее. А, например, на украинском его имя произносится как «Чахлик», на белорусском «Здыхлик», что, согласитесь, совсем не благозвучно. На Западе и вовсе считают, что древнегреческий Аид и славянский Кощей – одно и то же лицо, якобы он многолик и может бывать одновременно в нескольких местах, поэтому давайте не будем отступать от правил. В нашем обществе он – Осдемониум. А если забываете, так почаще штудируйте методический материал, составленный пани Боженой. Вдруг вам придется выйти в высокое общество? Поедете, например, на конференцию теософов в Лондон? Ведь опростоволоситесь же, право слово!
– Зачем в Лондон? – Эклер пожал плечами. – Я человек маленький, мне и в провинции хорошо.
Дашка, давно стоявшая за спиной Эклера, ловила каждое слово этой любопытной перепалки. «Тэк‑с… Не зря я подозревала, что Эклер – сектант. Да и все они – поехавшие оккультисты. Как только проснусь, сразу же свалю. Пусть это и не реальный разговор, а приснившийся, но, думаю, такие вещи снятся неспроста. И возможно, говорят они все это на самом деле – там, в зале, пока я сплю, сидя на стуле. Вдруг я слышу их сквозь сон? Бежать, бежать! Как бы только поскорее открыть глаза?»
– Идут! – воскликнул вдруг круглолицый мужчина в очках, и все обернулись. Взгляды устремились мимо Дашки и прибывшей вместе с ней группы молодежи – к распахнутым воротам замка.
Из темного двора, куда по неизвестной причине не проникал свет луны, выступили два силуэта – мужской и женский. Складки алых плащей струились по их телам подобно кровавым ручьям. Красивое лицо женщины портило выражение не то жестокости, не то крайнего возмущения. Мужчина же выглядел так, будто только что избежал смертной казни: тихое ликование сквозило в его усталом, расслабленном взгляде.
Ворота плавно закрылись за ними – сами по себе, или же кто‑то их двигал, видно не было. Громко, и как будто зло, лязгнули засовы. Мужчина вздрогнул и нервно оглянулся. Женщина и бровью не повела. Походкой победительницы она приблизилась к поджидавшему ее обществу, скользнула взглядом по лицам, на миг задержавшись на Дашкином (если Дашке не показалось со страху), и торжественно изрекла:
– Pacta sunt servanda! – Выдержав паузу, она продолжила: – Для тех, кто не понял: договоры должны соблюдаться. Именно это я сказала Осдемониуму, когда попросила об отсрочке. И хотя он впал в ярость, но все же согласился, что перенесение сроков исполнения – это еще не отказ от исполнения. Наш новообращенный получил отсрочку! – Она вскинула руку, и зародившийся было в окружавшей ее толпе радостный гомон смолк. – Но я сказала, что все мы за него ручаемся. Так что, в случае неисполнения будем отвечать наравне. И еще – ставка выросла в десять раз. Вместо одной Осдемониум хочет десять жертв в год. Без паники! Я уже все придумала. В будущем году мы это сделаем! А там… посмотрим.
Женщина запрокинула голову и посмотрела вверх, на замок. Дашка проследила за ее взглядом. В оконном проеме высокой башни темнел мужской силуэт, неподвижный, как изваяние.
– Осдемониум… – выдохнул кто‑то.
– Да, это он. Наблюдает за нами. Что ж, нам пора за покупками. Хоть повелитель смерти и был ужасно зол, но все же не поскупился! – Воинственная дама в красном плаще (Дашка уже догадалась, что это была любительница латыни Божена, важная гостья, прибывшая издалека), тряхнула увесистым кошельком, появившимся в ее руке как по волшебству. Внутри что‑то тяжело звякнуло.
На этот раз Божена не стала утихомиривать своих соратников (или кем там они ей приходились), и те разразились бурей восторга от предстоящего похода на ярмарку. Дашке и самой невтерпеж было туда попасть: она еще при подъезде к замку заметила на прилавках много всего интересного. Даже фраза о жертвах, сказанная Боженой, пролетела мимо ее ушей. Правда, позже она о ней вспомнила. Но гораздо позже.
Гул, доносившийся с ярмарки, стал просто оглушительным, когда они дошли до первых рядов. Бросилось в глаза то, что все продавцы внешне почти не отличались друг от друга: в одинаковых холщовых накидках с огромными капюшонами, свисающими до подбородка, они перебирали свой омерзительный товар, склонившись над прилавками. Дашка старалась не думать, для чего могло понадобиться то, что там лежало: к примеру, разнокалиберные кости и ожерелья из зубов, человеческие черепа и мумифицированные головы, связки дохлых мышей и крыс, банки с мухами, пауками и лягушками, увесистые книжные тома в черных кожаных переплетах с оккультными символами, растения в горшках с бутонами цвета сырого мяса и шипастыми лепестками, то раскрывающиеся, то захлопывающиеся с клацающим звуком, груды круглых и гладких, как морская галька, камней, и еще много всякой всячины, не похожей ни на что, кроме мусора. Кое‑где стояли клетки с птицами, в основном – воронами и совами. Встречались и экзотические виды. У одной птицы – очень крупной, размером с человека – было черно‑белое оперение, мощный алый клюв и густой веер из перьев на голове, как у индейского вождя. Залюбовавшись, Дашка остановилась рядом с клеткой, в которой та сидела, понурившись. Из умных и грустных глаз, казалось, вот‑вот покатятся слезы. Птица жалобно проворковала что‑то, и Дашка, умилившись, не сдержалась – просунула пальцы сквозь прутья клетки, желая приласкать. Тотчас перья птицы вздыбились и засверкали, как молнии, клюв раскрылся, и из птичьего горла вырвался… самый настоящий раскат грома! Дашка взвизгнула, отдергивая руку, но не успела убрать: продавец перехватил ее в воздухе. Капюшон всколыхнулся над его лицом, обнажив жидкую козью бородку и недовольно сжатые губы. Глаза остались скрыты под тканью, но Дашка чувствовала, что продавец смотрит на нее сквозь мелкие поры в полотне.
– Импундулу! – выкрикнул он нечто, похожее на колдовское заклинание.
Дашка хотела извиниться, но не смогла раскрыть рта и решила, что продавец ее заколдовал. «Действительно, назвать такую личность купцом было бы слишком просто, – подумала она. – Права эта Божена, меркатор ему подходит куда больше. Всем им». Она огляделась. Продавцы за соседними прилавками пялились на нее сквозь свои капюшоны, да и покупатели тоже (последние, надо сказать, заслуживали отдельного внимания, но пока Дашке было не до них). Дашкины спутники вместе с Боженой тоже остановились и ждали, что будет дальше.
Птица успокоилась, увидев, что никто к ней в клетку больше не лезет, и снова приняла кроткий обиженный вид.
«Вот притворуша!» – поразилась Дашка, стараясь высвободить руку из хватки купца. Он нехотя разжал пальцы на ее запястье и повторил свое заклинание, добавив на этот раз:
– Импундулу! Берешь или нет?
Стало ясно, что речь шла о птице – не то это «Импундулу» было ее кличкой, не то названием породы или вида.
Дашка не смогла ему ответить, язык снова отказался слушаться. «Все‑таки этот меркатор меня заколдовал!» – огорчилась она.
Продавец же, видимо, решил, что покупательница колеблется, и принялся расписывать достоинства птицы:
– Центральная Африка, бассейн Конго. Мечет громы и молнии. Верная защитница от всякого врага. Служила вождю племени, на которого сошел дух могущественного ориша. Хорошо обучена. Но учтите, что прирученная ценится втрое выше, чем дикая. Такую нигде больше не купите.
Из‑за отсутствия дара речи Дашке ничего не оставалось, как повернуться и пойти дальше, но, не сделав и десятка шагов, она замерла, как вкопанная. В очередной клетке металась уменьшенная копия птерозавра, с такой страшной обугленной кожей, будто эта крылатая тварь только что вырвалась из ада. В бледно‑зеленых глазах со змеиными зрачками застыла ледяная ярость, кожистые крылья бились о решетчатые стенки, когтистые лапы выдирали щепки из деревянного пола, а два ряда мелких острых зубов в разинутой пасти отбивали всякую охоту приблизиться к прилавку – заинтересовавшаяся публика разглядывала диковинное существо, держась на приличном расстоянии.
