«Он убил своих родителей и вырезал себе сердце».
И тут же, едва только Карл закончил читать, отец Никола схватил лист бумаги, смял его и кинул в камин. Огонь тут же обжег края бумаги и в один миг уничтожил ее, потрескивая и искря. Последним словом, которое разглядел в огне Карл, было «сердце».
«Безумие», забилась в голове Карла мысль, «безумие».
— Этого не может быть, — прошептал он пересохшими губами. Отец Никола поднял на него глаза, и Карл ужаснулся, насколько усталыми и потухшими они выглядели.
— Но это случилось, — тихо сказал священник. — И случится вновь. Скажите, брат мой, вы понимаете, что это значит?
— Что это ритуал, — так же тихо, почти благоговейно отозвался Карл. – Ритуал призыва.
— А кто обладает такой силой, что жертвой ему служат сердца невинных?
У Карла закружилась голова. Ему казалось, что помещение плывет, вращается и размывается, превращаясь в классную комнату, в которой юный Карл Марино, тогда еще совсем неопытный клирик, провел столько утомительных часов. И голос, который теперь долетал до его ушей, был голосом не отца Никола, а преподобного Уберто, который размеренно говорил:
«И было их четверо: Люцифер, что утренней звездой именовался, Левиафан, что повелевает морями и морскими тварями, Сатана, препятствующий замыслам Божьим, и Белиал, что есть суть всего зла. И подчиняются им все твари демонические, включая князей Асмодея, Астарота, Маммона, Вельзевула и иже с ними. И сеют они великие хаос и разрушение и пожирают сердца невинных, дабы преумножать свою силу…»
— Святой отец? Карл? С вами все в порядке? – отец Никола тряс Карла за плечо и чуть ли не плакал. — Что же с вами такое?
— Мне нужно в Ареццо, — прошептал Карл. — Мне нужно туда. Я должен хоть что-то сделать, помочь людям.
— Один? – на лице Никола было выражение священного ужаса. — Но, брат мой, вы один...
— Послушайте, вы сможете отправить письмо во Флоренцию? Я расскажу архиепископу, что случилось, а сам отправлюсь в Ареццо.
«Высокопреподобный Абеле, простите, но я должен быть там. Градара подождет, и этот странный мальчик тоже. Но если я не попаду в Ареццо, я не прощу себя».
Так думал Карл, пока наспех сочинял письмо архиепископу. Все это время отец Никола сидел подле него, сжимая в руках четки, и тихо молился. Наконец, Карл закончил и вручил письмо священнику, а тот, в свою очередь, бережно спрятал его в карман.
— Я передам письмо на рассвете, — сказал Никола. — Но послушайте, не стоит вам выдвигаться в дорогу на ночь глядя. Я прошу вас, останьтесь. А утром вы сможете выехать с первыми лучами солнца.
Карл кивнул, молча соглашаясь. Отец Никола рассуждал верно: мало от Карла будет толку, если на первой же кочке его конь сломает ногу. Но невозможность действовать в сей же миг жгла его хуже каленого железа. Карл был человеком порывистым и импульсивным, и предпочитал действовать сразу, как только того требовали обстоятельства. И ему было невыносимо мучительно думать о том, что прямо сейчас в Ареццо могли открываться адские врата, а он был так далеко.
— Не вините себя, — вдруг сказал отец Никола, словно угадав его мысли. — Я понимаю, как вас мучит мысль о том, что вы так далеко от того места, где гибнут люди.
— Дело не только в этом, — Карл запнулся, не уверенный, стоит ли продолжать, но решил идти до конца. — Меня мучит не только это. Я боюсь не справиться.
Отец Никола посмотрел ему прямо в глаза, и Карла вновь поразило его сходство с преподобным Уберто.
— Все чего-то бояться, но не все пробуют делать что-то вопреки страху. В вас великая сила веры, брат мой. Помните об этом.
Старый священник поднялся и ушел в спальню, а Карл еще некоторое время сидел на стуле и смотрел в окно, в темноту. Где-то там, в ее глубине, разгорался адский костер, и Карл был готов на все, чтобы его остановить.
Глава 6. Потухшие свечи
Томас провел в седле уже несколько часов, и с непривычки у него разболелись ноги и спина. Дарио, заметив, что попутчик едва справляется, остановил свою кобылу, и Томас с благодарностью последовал его примеру.
Они еще даже не добрались до Пезаро, хотя был уже полдень. Тем не менее, Дарио настоял на том, чтобы они расположились под раскидистым дубом и сделали привал. Едва Томас попал под сень дерева, он тут же опустился на землю и со стоном начал массировать мышцы на ногах.
«Потому я и не терплю лошадей», Астарот не преминул ввернуть замечание. «Вонючие, неуклюжие, и после них невозможно прямо стоять на ногах».
Томас промолчал. Ему не хотелось признавать, но в этом случае, он был абсолютно согласен с демоном.
— Как вы, святой отец? – Дарио обеспокоенно заглянул ему в лицо, присаживаясь рядом. — Может, мы все же поищем телегу?
— Не стоит, — Томасу стало чуть легче. — Я в порядке, правда. Просто мне нужно привыкнуть. Давай лучше перекусим.
Они достали из сумок припасы и растянулись на траве. Несмотря на жару, их обдувал приятный свежий ветерок, а горячие солнечные лучи не пробивались сквозь густую крону. Томас прикрыл глаза и блаженно вздохнул. Ему раньше не доводилось выбираться за пределы Градара, поэтому все для него было в новинку: дорога, люди, встречающиеся им на пути, дома и сельские угодья. И, если бы не причина, по которой он отправился в путешествие, он чувствовал бы себя абсолютно счастливым.
— Извините, что лезу не в свое дело, — Дарио кашлянул, — но я хотел спросить… Вы живете вдвоем с матушкой?
— Мой отец умер, когда я появился на свет, — Томас не видел нужды лгать или скрывать от Дарио правду. — Моя мать верит, что это была жертва во имя Господа, чтобы Он наделил меня силой.
— А вы сами в это верите? — неожиданно спросил Дарио.
— Нам не дано узнать, что случилось на самом деле, — у Томаса был заготовлен привычный ответ. — Нам остается только принять реальность таковой, которой она является, и уповать, что все происходящее – часть Его плана.
— И вы с детства знали, что будете священником? Простите, если я задаю слишком много вопросов, — смутился Дарио, прихлебывая вино из фляги.
— Пожалуй, да. – Томас провел глазами облака, бегущие по голубому небу. — Мама всегда рассказывала мне про отца, а наш местный священник, отец Бернард, взял меня под опеку и с раннего возраста приучал к работе в церкви. И я искренне полюбил ее. Но знаешь, что меня радует больше всего? Мои прихожане.
Когда я помогаю им обрести спокойствие или решить какой-то вопрос, будь то дележ скота или признание в измене, неважно – меня переполняет радость. Я радуюсь за них так, будто решил не их проблему, а свою. И когда я читаю для них молитву, я верю, что делаю что-то хорошее.
— Таким и должен быть священник, — задумчиво сказал Дарио. — Святой отец в церкви Ареццо и вполовину не так добр и набожен, как вы.
— Уверен, что ты не прав. А что насчет тебя, Дарио? Расскажи о своей семье.
Мужчина допил вино и лег на спину, заложив руки за голову. На его лице появилась блаженная счастливая улыбка.
— У меня жена и двое прекрасных сыновей. Я каждый день благодарю Бога за них, потому что я – воистину счастливый человек. Моя Доминика – красивее женщины я не встречал. Знаете, у нее состоятельная семья – а она все равно выбрала меня.
— Моя мать тоже в свое время сбежала с отцом, — с улыбкой сказал Томас. — Я слышал от нее истории, как ее отец проклинал моего отца на чем свет стоит, а ей было все равно.
— Так же, как и Доминике, — согласился Дарио. — Моим мальчикам шесть и восемь лет. Прекрасный возраст. Сказать по правде, я очень скучаю по ним, ведь раньше я не покидал Ареццо. Но мы голосовали, и выбор был сделан. Да и я не мог сидеть сложа руки. Доминика поначалу поплакала – женщины! – но потом поняла меня. Конечно, вы можете сказать, что лучше бы я оставался рядом с ними, но что сделано, то сделано.
— Я верю, что ты поступил правильно, — Томас действительно так думал. — В конце концов, рядом со мной оказался именно ты.
