Великая сила заключена в тех из нас, кто способен противиться жажде злобного воздаяния и не мстить сразу же после столкновения с чужим невежеством, кто умеет заглушать рёв призывов к расплате, когда на наших глазах братья гибнут из-за непоколебимых страхов и суеверий.
Путь, по которому мы ступаем, будет труден настолько, что ещё ни один из легионов Императора не шёл такой тяжёлой дорогой. Я не прошу от вас ничего, что не прошу у себя самого.
Мне известно, что мои братья и я наверняка кажутся вам такими далёкими, такими непохожими на любых служителей Императора, которых вы встречали прежде, и вы правы. Я бы солгал, если бы стал утверждать, будто знаю всё о самом себе или о той генетической алхимии, что сотворила нас. И всё же мне ведомо, что в каком-то роде я человек.
Я похож на вас и разумом, и духом в большей мере, чем можно предположить, глядя только на физические различия. Точно так же, как и вы, я слышу голоса мёртвых, что взывают о мести.
Человечество страдает от неуверенности с самых ранних дней существования наших предков, которые впервые посмотрели на древнюю Землю и подняли взгляды к звёздам, после чего задумались: что же перед ними и кто они, взирающие на всё это?
Более тридцати тысяч лет наши прародители бились над этими вопросами, создавая всевозможные философские учения, моральные нормы, религии и общества на фундаменте своего интеллекта, подпитываемого воображением. Они измыслили пантеоны богов и одухотворили элементы мироздания, чтобы найти себе место во Вселенной, которую они не понимали.
Но все эти сомнения не для нас. Здесь и сейчас мы точно знаем цель и смысл наших жизней. Легионес Астартес и примархи могут обратиться к нашему творцу и узнать Его волю самостоятельно, ибо Он не говорит через оракулов и мистиков, не намекает на свои намерения через записанные речи пророков. Я стоял перед Ним, и Он открыл мне свой замысел. Он лично вложил в меня свои слова, чтобы даровать мне цель, как в древнем мифе о големе [7]. Мы есть воплощение воли Императора.
Но это не значит, что наша единственная сила — в сдержанности. Даже соизмеряя свою мощь и сохраняя самообладание, мы обязаны помнить, что наша задача — Согласие. Сопротивление нельзя поощрять, как нельзя игнорировать мятежные настроения. Как все мы недавно видели, мы способны нести истребление, если оно послужит Императору. Враги, что ждут нас впереди, возможно, помнят прибытие наших предшественников и считают, что нас тоже поглотит ночь. Нужно показать им, как ошибочны их убеждения.
Мы преуспеем там, где другие потерпели неудачу, и дело не в том, что мы сильнее или многочисленнее. Каждый из нас понимает: все мы есть продолжение Императора. Мы — Имперские Кулаки!
Слова Седьмого примарха начертали на стене Храма. Кроме того, их словно бы выжгло в рассудке всех и каждого, кто допускался внутрь. Для Сигизмунда они служили опорой. Не то чтобы он ощущал глубокую потребность в мести, но речь владыки Дорна повлияла на соображения, что беспокоили легионера всякий раз, когда он возвращался мыслями к той полузабытой ночи на плато Ионус, этому осколку в незажившей ране. Существо, что забрало его тогда, не было человеком — и он, Сигизмунд, стал таким же. Затем он склонился перед мужчиной, которого в менее просвещённые времена сочли бы сыном божеств. Далее, если хотя бы половина легенд об Императоре имела под собой основание, все астартес служили бессмертному созданию, настолько могучему, что оно умело стирать разум и вызывать грандиозные галлюцинации у населения целых городов.
Ну и где же здесь человечность?
Но простые искренние слова Дорна помогли Сигизмунду удалить ту занозу из своей души.
Момент вышел по-настоящему человечным. Не совсем исповедь, скорее откровенная речь, произнесённая незадолго до того, как ступить на тёмную тропу — возможно, последнюю, по которой пройдёт каждый из них. Рогал Дорн никогда не отличался лёгкостью в общении — его попытки завязать товарищеские отношения вызывали смех, а не готовность идти навстречу. Правда, солидностью он обладал в достатке и обычно вполне обходился ею, однако на сей раз ему удалось поделиться чем-то более глубоким, нежели во время предыдущих обращений к экспедиционному флоту.
Дорн напомнил, что они борются за будущее человечества. Фактически, в основе своей данное предприятие касалось не самого Императора: подобно тому как Его верные слуги продвигались вперёд в кровопролитных кампаниях Великого Крестового похода, так и Он сам безустанно продолжал трудиться во благо большей части потомков Терры.
И теперь, сидя в фиксаторах на скамье внутри «Грозовой птицы», устроившейся в своей люльке в одном из множества лётных отсеков «Фаланги», Сигизмунд обдумывал эти слова.
Ранее лидерам дамаринцев предоставили единственный шанс загладить вину за ту первую атаку. Им предложили либо выполнить требования Империума, либо столкнуться с последствиями неповиновения Владыке Людей.
— Сам я, конечно, за мирное Согласие, — сказал Хельдар, сидевший напротив Сигизмунда. Он всё ещё не надел шлем, и иониец видел его лицо, покрытое рубцами ото лба до подбородка. Хельдар вступил в ряды Храмовников незадолго до Сигизмунда, но отнюдь не благодаря мастерству владения мечом, а потому, что просто отказывался сдаться и в итоге выдержал больше ударов, чем те, кто противостоял ему у входа в Храм. — Вместе мы сильнее. Каждая отнятая человеческая жизнь — это жизнь, потраченная впустую. Но ты слышал примарха. Мы созданы для войны, вот в чём наша цель. Дамаринские ублюдки открыли по нам огонь. Такое нельзя оставить безнаказанным.
— Наказание? — тихо произнёс Сигизмунд. — За то, что они защищались? Ты видел, что произошло на Скатии. Эскалация конфликта. Война развивается по спирали, как неразрывный цикл нападений и контрударов, атак и воздаяний. Всё заканчивается лишь после того, как одну из сторон сокрушат или уничтожат. Война подобна кругу для поединков. Если ты ступил на арену, то обратно выйдешь только с победой или поражением, никак иначе.
— Примарх даёт им шанс избежать войны. Если...
— Владыка Дорн даёт шанс избежать войны нам! — прорычал Сигизмунд. — Дело не в милосердии, а в логистике.
Хельдар на несколько секунд задумался, скрипя зубами. Этот грубый агрессивный воин всё же обладал подспорьем в виде быстроты и силы, но не отличался изощрённостью. Он никогда не думал, что позицию для удара можно создать с помощью верного шага или парирования.
— Только трус избегает битвы, а наш примарх не трус.
— Только глупец лезет в драку без причины, а владыка Дорн не глупец.
Медленно кивнув, Хельдар показал, что принимает аргумент. Он надел шлем, в линзах которого Сигизмунд мельком увидел своё кроваво-красное отражение. Когда брат-Храмовник заговорил вновь, его голос зазвучал уже из внешней вокс-системы шлема и слегка исказился.
— Я всё же надеюсь, что дамаринцы скажут «нет». Вести войны — вот наше ремесло.
«Нет», — подумал Сигизмунд, но решил держать свои мысли при себе, поскольку Хельдар явно не сумел бы понять их. Он положил руку на кожух цепного меча.
«Мы несём мир. Мы не ведём войны. Мы заканчиваем их».
Освещение внутри «Грозовой птицы» потемнело, включились экстренные красные люмены. Вокс затрещал, передавая уведомление о взлёте через тридцать секунд.
Дамаринцы всё-таки сказали «нет».
Ни одному из примархов нельзя отвечать «нет», даже если в его послании говорится, что он приглашает тебя, а не вызывает. Другие командиры, под началом которых довелось служить Ригантису, чаще всего предпочитали устраивать совещания в специальных залах или же личных покоях, но Рогал Дорн поступал иначе. Всякий раз, когда новатор дома Зума беседовал с примархом, тот находился на командной площадке стратегиума «Фаланги». Иногда там включали акустические и визуальные заслоны от внешнего мира, но обычно, как и сейчас, такие меры предосторожности отсутствовали. При этом Дорну вовсе не требовалось находиться в центре событий лишь потому, что он руководил флотом. Рогал почти не общался с подчинёнными, спокойно предоставляя им выполнять приказы, полученные ими ранее. Но примарх не упускал из виду ни единой мелочи. Ригантис мог с полной уверенностью заявить, что, даже глядя тебе прямо в глаза, Дорн по-прежнему внимает ритму работы стратегиума, и его нечеловечески развитый слух выискивает любые неверные такты или дисгармонию, которые укажут, что требуется его вмешательство.
