Комморраге: в месте, где ни один шифр не мог считаться надежным, а общение с медиумами каралось смертным приговором для всех, кто даже по касательной был связан с ними, эти летающие воины были единственным способом, с помощью которого можно было с уверенностью отправлять и получать сообщения. Причинить вред одному из них означало навлечь на себя преследование со стороны высшего общества Комморрага, а такой участи не мог пережить никто, независимо от того, с кем он состоял в союзе.
Тем не менее, бичеватель был настороже, и не без оснований. В Лелит кипела ярость, и она чувствовала, как ее обычное спокойствие дает трещину под напором. Она привыкла к тому, что ее боялись; это было обычным и вполне разумным явлением. Многие ненавидели ее, и ей было на это наплевать. Кто-то презирал ее, кто-то обожал со страстью, граничащей с отвращением. Она не знала, какой реакции ожидала от Морганы: осторожность казалась вероятной; дружелюбие — маловероятным; презрение или даже открытая враждебность были далеко не исключены.
Но никогда Лелит не ожидала, что ее просто проигнорируют.
Ей хотелось вскрыть этого крылатого уродца, содрать с него призрачную пластину и препарировать, уничтожив своими ножами все мастерство того, кто так изменил этот расплавленный труп, а затем разобрать его до костей, пока он будет кричать в агонии. Ей хотелось упиваться его страданиями, чтобы насытить царапающую ее душу тоску, а потом разбросать его плоть с балкона и позволить его крови падать теплым дождем на всех, кто стоял внизу…
Но она не могла. Если сейчас Культ Раздора стоял в изоляции и неуверенности, то в случае, если Лелит Гесперакс причинит вред бичевателю, который просто нес послание, за что ему и было уплачено, изоляция станет гарантированной и необратимой. Больше не потребуется никаких оправданий: враги будут наседать со всех сторон, и все ее наследие исчезнет с лица земли.
На мгновение Лелит стало все равно. Она хотела, чтобы они пришли; она поднимет свои клинки и бросится на врагов, разбросает их, как труху, и пустит реку их крови. А если ее погубят, что с того? Лучше умереть, чем жить, пытаясь играть в эти проклятые игры.
Она заставила себя дышать. Жажда душ вернулась, а это означало, что даже хрупкая защита Иврейн и Иннари ей больше не светит; не здесь и не сейчас. Если Лелит погибнет в Комморраге, то Та, Что Жаждет, заберет ее душу, и даже Лелит Гесперакс не стала бы ставить на себе крест в борьбе с этим развратным божеством в варпе. Там, где ярость не могла помочь ей, вместо нее действовала злоба. Она будет упорствовать, вопреки желаниям всех тех, кто желает низвергнуть ее на землю из страха, ненависти или зависти, и она освоит любые игры, чтобы добиться этого.
Она бросила бичевателю темный драгоценный камень, и тот поймал его в воздухе.
— Твоя плата. Свободен.
Он не нуждался в дополнительном поощрении: он просто упал спиной вперед с балкона. Лелит услышала, как с треском раскрылись его крылья, а затем он заскользил прочь над низкими крышами, искусно прокладывая себе путь между слабыми термальными потоками, поднимавшимися даже от этого захудалого города. Крылья лениво взмахнули один раз, а затем он исчез, недосягаемый для запоздалой и неуместной мести, которую она могла бы обрушить на него с помощью защитных систем Фальчиона.
Лелит снова осторожно закрыла окна и задернула тяжелые портьеры. Затем она закричала и с такой силой ударила ногой по столу из древнего полированного дерева, что он рассыпался. Она стучала по осколкам, шипя мерзкие проклятия, пока гладкий мраморный пол ее покоев не покрылся осколками.
Исчерпав свой гнев, Лелит взяла себя в руки. Она потянулась, сцепив пальцы и подняв руки над головой, затем откинулась назад так, что коснулась пола позади себя, и снова поднялась. Она пошевелила плечами и шеей, ощущая подвижность и силу своего тела и успокаиваясь от этого. Она была Королевой Ножей, и ей было по плечу любое испытание, которое мог бросить ей Комморраг — да и не только он.
И все же она не собиралась думать как следует, пока ее мучила жажда душ, пусть и сравнительно слабая. Ей следовало бы вызвать раба, достать ножи и забыть о Моргане и ее дерзости, пока…
Или…
Лелит задумчиво прикусила губу. Возможно, она могла бы совместить оба варианта.
Она активировала жемчужину, которая находилась у нее в ухе.
— Подготовьте транспорт. Один из Ядов, без знаков отличия культа. И, — она стиснула зубы, — призовите инкубов. Пятерых будет достаточно. Я буду путешествовать анонимно.
Она подошла к своему гардеробу и распахнула огромные двери. У большинства друкари ее статуса были бы целые комнаты потенциальных нарядов, демонстративно выставляющих напоказ их богатство, но Лелит не нуждалась в подобных вещах. Она почти всегда носила только свой ведьмовской костюм, который был всем, что стояло между ее плотью и клинками врагов, а во многих местах на ее теле не было и этого. У нее их было несколько, но они занимали очень мало места.
Тем не менее с годами она собрала небольшую коллекцию более легкомысленной одежды; в основном это были подарки от просителей, поклонников или союзников, которые нравились ей настолько, что от них не хотелось избавляться. Здесь были и мантии, и пышные платья, которые носила родовая аристократия Комморрага, пытаясь убедить себя в том, что их родословная все еще имеет значение, и платья, в которых архонт мог бы пощеголять на оргии. В некоторых из них даже нашлось место для ее мускулов.
Никто не ожидал увидеть Лелит Гесперакс в таком наряде. Конечно, ей пришлось бы прикрыть лицо, но в той компании, в которую она собиралась попасть, это не было чем-то необычным. Кроме того…
Вздохнув, она протянула руку к своим кроваво-красным локонам длиной до пола, в которые было вшито множество крошечных лезвий и крючков, и снова активировала комм-жемчужину.
И мне понадобятся два… нет, три раба, чтобы уложить причёску.
Лелит не нравилось само наличие телохранителей, поскольку она была вполне способна защитить себя практически от любой угрозы. Тем не менее она держала у себя на службе несколько инкубов из Храма Красного Рассвета, поскольку в Комморраге не было такой яростной и нерушимой верности, как верность инкуба монете. Пока им платили — и, желательно, спускали с поводка на полурегулярной основе, чтобы они пускали кровь своими гигантскими клэйвами, — они защищали ее жизнь, кто бы ни пытался ее отнять. Впрочем, у них было и другое
