Рацел недоверчиво покачал головой:
— Выходит, они выиграли войну за планету, но проиграли битву за свой разум.
— Вероятно, так и есть, — ответил Мефистон, наблюдая за далекими выстрелами. — Но, если некроны в здравом уме, «Клятве» может грозить опасность. Перемирие, которое я обеспечил, не будет соблюдаться, если о моем присутствии доложат их фаэрону. И щит, который мы с тобой возвели, не продержится вечно. Надо действовать быстро.
Глава 5
— Во славу Двенадцатого, — сказала сержант Луренс, поднимая створку взрывостойкой двери и покидая шахту.
Яростный обжигающий ветер сразу обдул ее, отчего девушка пошатнулась и чуть не упала обратно в проем. Хотя ее жилистое тело было облачено в грязный и обугленный радиационный защитный костюм, а лицо скрывал респиратор, Луренс понимала, что у нее всего несколько секунд на выполнение задания. Если она замешкается, пагубное излучение Морсуса въестся в ее кости, и она умрет мучительной смертью еще до конца дня.
Едва сержант выбралась на едкий воздух, как вонь горящих полимеров ударила ей в ноздри даже через дыхательный аппарат. Ее чуть не стошнило, но она знала, что другие будут наблюдать за ней, поэтому взяла себя в руки, спокойно поднялась на развалины старого транзитного моста и встала на виду у врага.
В восьмистах метрах от нее в облаках пыли мелькали серебристые силуэты — эскадрилья вражеских самолетов. Истребители издавали неровный стон, когда ветер продувал их серповидные фюзеляжи, — казалось, будто небо плачет.
Древние проводили яростную атаку, безжалостно хлеща бесплодную землю дугами гаусс-огня, отчего темно-синие тучи вспыхивали зеленым. Атаковать, конечно, было нечего. И никогда не было. Древние целыми днями обстреливали пустую расщелину, обрушивая мощные залпы на каменную стену.
Луренс не стала задерживаться, чтобы обдумать эту безумную сцену, поскольку уже чувствовала, как морсусианский воздух разъедает ее резиновый комбинезон. На миг она повернулась к древним спиной, а затем нырнула обратно через взрывоупорные ставни.
Эскол захлопнул двери и упал на пол шахты, истерически хохоча. Гэдд ухитрился удержаться на ногах, прислонившись к одной из железных опор крыши, но его также распирало от смеха. Оба солдата опустили лазерные ружья, раскачиваясь взад и вперед и завывая от смеха.
— Раттус раттус [2]! — воскликнул Эскол, здоровенный детина под метр восемьдесят пять ростом и сложением напоминающий броневик. И все же на мгновение Луренс увидела в нем мальчика, с которым вместе выросла.
— Раттус раттус! — взвыл Гэдд, полная противоположность Эскола: почти такой же худой как Луренс, и ненамного выше. Сутулый, худощавый, он был живым воплощением их полкового прозвища — Могильные Крысы.
— За Двенадцатый, — сказал он, доставая фляжку и протягивая Луренс.
Та сняла маску, чтобы сделать глоток, и, отпив немного, почувствовала жар, разливающийся в груди. Не смертельно обжигающий, как от радиоактивных облаков, а приятный, бодрящий жар бренди.
— Раттус раттус, — пробормотала она, усмехаясь бессмысленности своей вылазки. Подурачиться хотя бы мгновение было своего рода спасением от действительности.
— Они тебя заметили? — спросил Эскол, все еще задыхаясь от смеха.
— Древние-то? — Сердце Луренс бешено колотилось, и она не могла полностью скрыть дрожь в голосе, но все же попыталась говорить наплевательским тоном: — Да какая разница?
— Они нас ни во что не ставили столетия назад, когда мы действительно могли вломить им. Так что сейчас я им даром не сдалась.
Эскол издал стон притворного беспокойства и закинул руку ей на плечо.
— Зато мне сдалась.
Она сильно ударила его в живот, и солдат упал, ревя от боли и смеха. Его лазвинтовка с лязгом покатилась по раздробленному полу, и Гэдду пришлось прыгнуть за ней, чтобы не дать свалиться в провал. Утрата оружия каралась смертной казнью, и никому из них не нравилась идея встретиться лицом к лицу с комиссаром, когда они вернутся в казармы Кайслота.
— Ладно, пошли, — сказала Луренс, проверяя, правильно ли застегнут ее защитный костюм. — Мне нужно переговорить об этом с капитаном Элиасом. Если они продолжат атаковать этот хребет, случится еще больше обвалов. Древним, возможно, и нет до нас никакого дела, но такими темпами они скоро совсем уничтожат туннели.
Все трое тут же стали чуть собраннее, вспомнив увиденное за последние несколько дней.
— Три обвала почти на пять километров, — покачал головой Гэдд. — Если так пойдет и дальше, казармы окажутся отрезанными от остальных шахт.
Они замолчали на миг: все следы прежнего веселья исчезли. Каждый хорошо понимал, что это будет означать для гарнизона. Если они лишатся доступа к залежам прометия, то более не смогут питать генераторы. А без них долго не протянуть.
— Всё, потопали обратно в Кайслот! — выпалила Луренс. — Быть может, на этот раз я смогу заставить капитана Элиаса выслушать меня.
Они легко спускались в нижний туннель, пролезая сквозь бреши в старых шахтных стволах и скользя вниз по ржавым остаткам вентиляционных труб. Перед ними разворачивалась сеть кривых галерей и выгоревших штолен, которая иномирянам показалась бы непроходимым лабиринтом, но троица солдат провела здесь всю жизнь, поэтому перемещалась легко и быстро.
Чем ниже они спускались, тем светлее становились туннели. Прометиевые жилы, идущие вдоль вертикальных стволов, испускали холодное синее свечение, играющее на линзах респираторов и озаряющее нарисованные на масках стилизованные морды белых крыс.
По мере углубления в недра планеты становилось жарче, но Луренс, Эскол и Гэдд все равно поддерживали прежний темп и вскоре вернулись к своей добыче. Никто и никогда не отваживался забираться так далеко на восток от Кайслота, но Луренс ощутила только слабый укол вины, когда увидела оставленный без присмотра рудовоз. Это была всего лишь небольшая вагонетка, но зато нагруженная бочками с прометием. Такое сокровище оставлять без защиты не следовало, но Эскол прекрасно знал, что сержант не в состоянии устоять перед вызовом. Они вслушивались в идиотские маневры древних несколько дней кряду, не в силах заснуть из-за бесконечного грохота их орудий, и Луренс стал мучить тот факт, что древние убивали их, даже не осознавая этого, поэтому она ухватилась за возможность выразить им свое негодование, пусть даже таким абсурдным способом, как выход на поверхность.
Солдаты проверили, все ли крепления целы, а затем осторожно прислонились плечами к задней стенке вагонетки.
— Повнимательней в следующей галерее, — пробасил Эскол. — С момента последнего обвала она неустойчива. Видите, как подпорки наклонились? Того и гляди сломаются.
Путешествие теперь протекало мучительно медленно. Прежде знакомые участки изменились и ослабли из-за толчков, вызванных маневрами древних на поверхности, и приходилось идти с гораздо большей осторожностью, чем обычно: было неизвестно, где пол мог выдержать большой вес, а где нет. Любая ошибка стала бы фатальной. Одного внезапного толчка хватило бы, чтобы воспламенить весь груз, а сырого прометия в бочках было столько, что в шахте образовалась бы стоярдовая брешь.
Так они и тащились, объезжая дыры в полу и возвращаясь на рельсы.
— Знаю, ты считаешь, что я слишком хорош для тебя, — пробормотал Эскол, на мгновение принимая на себя всю тяжесть груза и приподнимая тележку над разбитой колеей. — Но я готов снизить свои стандарты.
Опустив тележку, он искоса взглянул на боевую подругу.
— Ты ведь не такая уж и уродина.
Обычно Луренс отвечала колким замечанием, но сейчас из-за напряжения не могла придумать ничего путного.
— Трона ради, — выдохнул Гэдд. Его лицо было всего в десятке сантиметров от лица Луренс: она видела его сосредоточенный взгляд сквозь линзы предохранительных очков, — Оставь ты ее. Если она попытается стукнуть тебя, мы все превратимся в мясной фарш.
