— Ты умрешь первым! — взревел Григори. Усиленный аудиосистемами саркофага, звук был ужаснее рева любого зверя. Активировав огнемет, Григоры омыл струей раскаленного прометия раны, оставленные в брюхе зверя, и испепелил ему внутренности. Существо отшатнулось, из ран валил густой дым, по коже, словно молочная желчь, стекали остатки органов. Григори двинулся назад, используя остатки энергии, чтобы дотащить зверя к «Мести», к Амиту.
Амит зарычал от напряжения, поднимаясь по бронированному борту «Мести». Если бы не защита громоздких терминаторских доспехов, он бы не пережил удара. Но, цепляясь за броню боевого корабля, и чувствуя, как горят от усилий мышцы, он все же скучал по относительной гибкости силовых доспехов.
С натужным ревом Амит поднялся на крыло, когда к кораблю приблизился Григори, волоча за собой зверя.
— Пусть Сангвиний пирует твоей душой! — прокричал Амит и, спрыгнув с «Громового ястреба», пронзил зверя рабочим цепным кулаком. Он замахнулся другой рукой и потрескивающей от энергии силовой перчаткой пробил шкуру существа. Застонав от усилия, Амит вбил ему в тело пару мелта-зарядов и активировал цепной кулак. Под тяжестью Амита зубья оружия впились зверю в бок, позволив магистру ордена опуститься на землю. Существо билось в судорогах, тщетно пытаясь сбросить его с себя. Зверь пошатнулся, но не упал, успев бросить на магистра ордена последний взгляд и взреветь, прежде чем мелта-заряды детонировали.
Взрыв отбросил Амита на броню «Мести» с силой, которой было достаточно для того, чтобы разбить бронестекло кабины. Он с грохотом повалился на землю, и сверху на него посыпались куски дымящегося мяса и брызги кипящей крови.
Даже у нас есть пределы, брат. Но, как и в случае с любой истиной, всегда найдутся те, кто станут это отрицать. Невежественные люди почитают нас за богов, поклоняются нам как богоподобным созданиям неимоверной силы, которые в равной степени несут надежду и ужас. Но в наших сердцах нет места милосердию, брат. В наших венах не течет избавление.
Но Гнев, Гнев не ведает пределов. Некоторые считают, что мы облачаем проклятых в черное, дабы таким образом оплакать их уход. Но они заблуждаются. Мы — ангелы ярости и насилия. Мы — гнев, и мы — смерть, и ничего больше. В последние мгновения жизни мы принимаем тьму, потому что после смерти нет ни света, ни прощения, только чернота гнева и отпущение грехов в смерти.
Ибо только смерть освобождает от долга.
— Идти сможешь? — спросил Кассиил и, скривившись, выдернул из бицепса шип.
Позади него, прислонившись к насыпи, сидел Хамиед и сжимал руками живот, из которого сквозь пальцы сочилась кровь.
— Смогу, — Хамиед остановился. — Но не смогу тащить сержанта.
Кассиил фыркнул, бросив взгляд на Асмоделя. Сержант все еще оставался без сознания, его рот покрывала пленка засохшей слюны.
— Мы так долго его несли, брат. Это не должно оказаться зря, — сказал Хамиед.
— Прокляни тебя Император, Хамиед, — прорычал Кассиил и взвалил Асмоделя на плечи. — Давай покончим с этим.
Хамиед скривился, с трудом поднявшись на ноги, и последовал за Кассиилом через гребень огненной ямы к траншеям.
В воздухе висело густое облако пыли, поднятое взрывами мин.
— Ничего не вижу, — сказал Кассиил и пошатнулся на неровной земле, переступая участок колючей проволоки.
— Нам сюда, — произнес Хамиед, шагая вперед.
— Откуда ты знаешь?
— Из «Громового ястреба» вытекает топливо? Разве не чувствуешь?
Кассиил указал на разбитый нос.
— Нет.
Скауты шли дальше, не обращая внимания на доносящиеся неподалеку краткие залпы болтерного огня. Ни один Расчленитель не сумел бы проявить подобную выдержку во время боя. Один выстрел означал казнь. Каждый снаряд обрывал чью-то жизнь, предавал раненого зверя смерти или даровал милосердие Императора одному из братьев, подумал Кассиил, стиснув зубы.
Когда они приблизились к лагерю, скаут остановился.
Место высадки было разрушено до основания.
Звери сровняли укрепления с землей, тщательно выстроенную оборону Расчленителей перемололо когтями и копытами. От «Шипастого ангела» и «Испивающего кровь» остались лишь дымящиеся обломки, из всех «Грозовых орлов» невредимым остался только «Гнев смерти». Три «Громовых ястреба» выглядели немногим лучше: «Ярости Ваала» недоставало крыла, «Зазубренный ангел» был покрыт сотнями глубоких царапин, его керамитовая броня погнулась от громадных клыков, а на двигателях «Мести» остались огромные вмятины.
— И как теперь, под солнцем Ваала, мы выберемся отсюда? — Кассиил упал на колено, вес Асмоделя оказался непосильной ношей для израненного скаута.
— Уходишь так скоро, брат? Ты ведь только что прибыл.
Кассиил обернулся и увидел ухмыляющегося Биеила.
Левая рука сержанта оканчивалась у локтя, а отличительные знаки опустошителя исчезли под толстым слоем копоти, покрывавшим опаленные доспехи. Кассиил ощутил укол вины. Сначала сцепившись в бою со зверем, а затем скрываясь от полчища отступающих животных, они с Хамиедом так и не успели помочь отделению Биеила.
— Похоже, не мы одни повстречались с местными, — кровожадно улыбнулся Кассиил.
— Видимо так, — ответил Биеил, указав на раны, покрывавшие Кассиила и Хамиеда. Его улыбка погасла, едва взгляд упал на Асмоделя.
Лицо Кассиила окаменело.
— Гнев.
— Да сохранит его Сангвиний, — Биеил ударил себя по нагруднику. — Вы найдете Зофала на юге, около «Гнева смерти».
— Кровь защищает, — благодарно кивнул Кассиил.
Биеил отвернулся, окинув взглядом десятки разорванных Расчленителей, чьи трупы лежали по всему лагерю, их красные доспехи выделялись на черной земле, словно брызги крови.
— Не сегодня, брат.
— Оставь меня, — бросил Амит приближающемуся Иезалилу и, отмахнувшись от апотекария, присел рядом с Григори. Лишенный энергии, дредноут повалился на спину. Неподвижно лежащий в грязи корпус был немногим больше, чем красивой бронированной могилой.
— Прошло слишком много времени с тех пор, как мы убивали кого-то достойного, — прохрипел Григори через поврежденные аугмиттеры брони.
Амит ничего не сказал.
— Не молчи, брат. Твоя скорбь не принесет никому добра. Я сражался в войнах Императора целых три жизни, — голос Григори смягчился настолько, насколько позволяли древние приемники. — Смерть заждалась меня.
